Вариант шедевра — страница 43 из 80

Мои дерзания, естественно, потребовали общения с архивами по Англии, и это привело в родной отдел к его новому шефу Дмитрию Якушкину, недавно прибывшему из Соединенных Штатов. Дмитрий Иванович был ох как непрост, один вид его внушал благоговение: высок ростом, орлиный нос, прекрасная речь, не случайно он считался потомком знаменитого дворянина и декабриста. Незауряден, колоритен, явный интеллектуал, иногда наизусть цитировавший Льва Толстого, умница и превосходный собеседник, собиратель книг по истории (причем эмигрантских авторов!), истинный либерал и отец русской демократии, – но… бойтесь стереотипов! – у Дмитрия Ивановича все это причудливо сочеталось с махровым сталинизмом. На этой почве он со многими коллегами испортил отношения, хотя с высоких трибун о своей любви к вождю народов не вещал[78].

Однажды, провожая сына в пионерский лагерь КГБ, среди пап и мам я встретил Виктора Грушко, он, застенчиво улыбаясь, сообщил, что недавно вернулся из Норвегии и назначен заместителем Якушкина, чему он был несказанно рад. Тогда он не знал, что его ожидает феерическая карьера в фарватере бурно плывшего вверх Крючкова: вплоть до первого заместителя председателя КГБ. Грушко отличался острым умом, хорошей памятью, умением сглаживать углы. Человек он был незлобивый, даже добрый. Случай (дружба со школьным другом, ставшим помощником Леонида Брежнева) свел его близко с Крючковым, который, словно тягач, потянул его до самого верха, включая и бурные события августа 1991 года. Правда, в тюрьму Грушко не попал, но много пережил, и через несколько лет преждевременно ушел из жизни. С Виктором Федоровичем у меня всегда были прекрасные отношения, правда, после отставки они закончились.

Однажды после бесед в отделе о загадках англо-саксонской души (я даже проводил анкетирование об ее особенностях, хотя для большинства сотрудников национальный характер был терра инкогнита) я заглянул к Якушкину, который совершенно неожиданно предложил мне должность своего заместителя – это было лестно, интересно и перспективно.

Бес попутал меня в очередной раз.

Вскоре я был проведен на беседу к курировавшему отдел Крючкову, не так давно назначенному Андроповым первым заместителем под обреченного шефа разведки Федора Мортина. Брали меня как эксперта по Англии, призванного если не восстановить былую славу лондонской резидентуры, то, во всяком случае, подчистить пепелище, образовавшееся после массовой высылки в 1971 году ста пяти советских дипломатов. Скандал 1971 года, обостривший до предела англо-советские отношения, вспыхнул после бегства на Запад сотрудника бывшего отдела «мокрых дел» Лялина, вроде бы и выдавшего асов КГБ и ГРУ[79]. В московских высших сферах все возмущались наглостью англичан и сравнивали акцию со знаменитой в 20-х годах нотой Керзона.

На самом дела такая высылка уже давным-давно назрела: англичане сначала намекали, а потом уже прямо указывали на безудержный рост советских представительств, об этом гудели и в парламенте, и в прессе, но попробуйте остановить законы Паркинсона и выход советской бюрократии за границы столь любимого Отечества! Ретивые МИД и прочие учреждения не отставали от двух разведывательных служб и протежировали в Лондон лучших детишек истеблишмента. Резидентура КГБ, если бы ее вовремя не остановили, превратилась бы в солидное управление с отделами и собственной конюшней с золотой каретой для выездов резидента в Букингемский дворец на аудиенцию у королевы. В то же время число англичан в Москве на фоне нашей славной дивизии выглядело мизерным (в отличие от США). Посему ответные меры выглядели жалко и бессильно.

В посольстве в кровопролитии 1971 года не уцелел ни один сотрудник резидентуры, кроме молодого Виктора Кубекина, прибывшего в Лондон после бегства Лялина и потому не известного предателю. Высокий жгучий брюнет с сочным баритоном, Виктор Николаевич выглядел весьма солидно, и длительное время эффективно возглавлял линию политической разведки (одно время был и. о. резидента), опираясь на наших подкрышников – журналистов, которых англичане не выперли из уважения к свободе слова. Работал он почти в одиночку и весьма эффективно. После возвращения Кубекина намеривались направить в Лондон уже полноправным резидентом, но англичане зарубили ему визу, и его бросили на Финляндию, там в резидентуре не терпели чужаков. Затем Кубекин развелся с женой и вновь женился, разбив семью внука небожителя, министра иностранных дел Андрея Громыко. Разразился жуткий скандал, словно он обесчестил жену самого министра, и молодожена тут же перебросили на незначительное место и через некоторое время отправили на пенсию. Отметим, когда рядовой разведчик Шальнев скандально развелся с женой и женился на дочке Георгия Цинева, заместителя Андропова и друга Брежнева, то он резко пошел в гору и получил «генерала». Кубекин после перестройки никак не мог устроиться на работу, но наконец встал на трудную стезю переводчика (он окончил институт иностранных языков), в отличие от некоторых коллег, пролезших в фирмы и банки, ничего не смысля в бизнесе и финансах.

Ноша на меня легла ответственная: организовать разведывательную работу в Англии, причем действовать и через третьи страны, причислив Альбион к главному противнику – США. Резидентурой после скандальных высылок руководил офицер безопасности, закаленный во внутренних боях латышский кадр (стрелок по духу), бдивший и высылавший за грехи (так, например, погорел советник К., не совсем погано отозвавшийся о Сахарове), но лишь в общих чертах представлявший и страну пребывания, и разведывательную работу.

Посему начать следовало с подбора резидента, но тут проблема уперлась в английское упрямство: мы представляли на выезд десятки выдающихся мастодонтов, но проклятые англичане, потеряв совесть, сбивали всех, кто имел зарубежный опыт. Наши ответные меры и «подвешивания» на визе собиравшихся в Московию британских сотрудников имели лишь малый эффект, время летело, реальных кандидатов не было, и Мортин, чувствуя, как уходит из-под него кресло, однажды запальчиво вскричал: «А почему бы не послать в Лондон самого Крючкова? Он не засвечен, ему наверняка дадут визу!»

Вскоре Мортину, словно по приказу кэрролловской Королевы, отрубили голову и сделали советником при Председателе.

На трон взошел Владимир Крючков, незадолго перед этим мы отметили его 50-летие, таинство причащения совершали в основном счастливчики, трудившиеся под его крылом. Благоговейно вошли мы в кабинет (с какими-то приятными, но недорогими подарками – у Крючкова была репутация аскета а-ля Савонарола, не пившего и дорогих подарков не бравшего, эти слухи вместе с его тягой к театру все время упорно поддерживала свита, думается, не без подсказки шефа). Впереди – Дмитрий Иванович (благородный орлиный профиль), затем Грушко (скромный и улыбчивый) и я (чтобы никого не обидеть – с физиономией, переходящей в кувшинное рыло). Крючков был суховато любезен, и предложил нам шампанского, Якушкин молвил что-то прочувственное, Крючков дотронулся до шампанского губами, еще минута – и мы быстро ретировались, ибо на подходе у дверей суетились и другие хитрованы.

Якушкин имел страсть к высоким сферам и влиятельным знакомствам, что хорошо вписывалось в свежую линию на использование в работе крупных советских тузов (редакторов газет, академиков, ведущих дипломатов), временами наезжавших в Англию. Это соответствовало политике Андропова – Крючкова, стремившихся втянуть в круг своих интересов как можно больше бонз из других ведомств и тем самым держать под контролем всех и вся. Такие встречи обставлялись со сдержанной помпой, в кабинетах «Праги» или «Арагви». Дмитрий Иванович обыкновенно брал меня с собой, там мы, нарушая пищеварение, ставили перед визави интересующие нас вопросы. Затем сообщали в лондонскую резидентуру о грядущем приезде сиятельной особы и просили оказать содействие вплоть до оплаты встреч с англичанами. Печально, но урожай, посеянный на этих вкусных ленчах, всходы давал слабые: отъезжавшие согласно кивали головами, а иногда даже горели энтузиазмом и прикидывали, кого из своих английских друзей превратить в родник животворной информации. Но на этом дело, как правило, и кончалось, никто не шел на рожон, но и не отказывался – кому охота портить отношения с КГБ? Страх и нежелание засветиться и испортить себе карьеру – вот причина уклончивости этих товарищей. Правда, звон от таких встреч всегда доходил до ушей Крючкова, который подавал все это Андропову как нетрадиционный вклад в великое дело.

Воцарение Крючкова мы встретили со сдержанной радостью, ибо отныне разведка получала незримый высокий статус: Крючков замыкался на самого Председателя, будучи его верным клевретом, служба сразу поднялась над грешной землей, и затрепетали все, особенно конкурент МИД (Громыко еще не включили в ПБ). Кроме того, Крючков не свалился с утонувшей в борьбе со шпионами и диссидентами периферии, не походил на сомнительного вида двух первых зампредов Цвигуна и Цинева, подставленных, как два цербера, под Андропова доверяющим, но проверяющим Брежневым (один – дружок, другой – родственник). Усмирял контрреволюционный переворот в Венгрии в 1956 году (тогда либералы восторгались, как тонко Андропов подобрал прогрессивного Кадара, правда, забывали о загубленном Имре Наде), работал в международном отдела ЦК, отличался трудолюбием, цепкой памятью и вполне вписывался в светлый образ шефа в глазах офицеров политической разведки, задававшей тон в Первом главном управлении (ПГУ).

Правда, на собраниях Крючков выступал, читая по бумажке, блеском идей не отличался (впрочем, тогда принято было выглядеть даже серее, чем были на самом деле) и внешне удивительно походил на бухгалтера – не хватало лишь деревянных счетов и нарукавников. Что касается его непрофессионализма, то, на мой взгляд, для руководителя такого калибра совсем не обязательно разбираться в тайниках, явках и конспирации – для этого существуют заместители и аппарат. Умело маневрируя меж «американской», «азиатской» и прочими «мафиями», сложившимися в ПГУ по региональному признаку, Крючков сделал ставку на Виктора Грушко (не забыть о помощнике Брежнева!), потянувшего за собой Геннадия Титова и «скандинавскую мафию», ставшую опорой Крючкова до августа 1991 года.