— Сергей любит всякие игрушки. — Женя кивнула на нож. — Достал кухонную машину, знаете, — мясорубка, хлеборезка, кофемолка. Он ведь и дома руководит…
Женщины улыбнулись, их улыбки не были похожи. Женя иронизировала над слабостями близкого человека, а Валентина улыбалась как будто из бронированной щели. И Женя поняла, что та помнит, что Сергей — начальник ее мужа, Валентина Валентиновича.
— Женя, может, я помогу?
— Спасибо, Валя, помогать не надо. Мы их позовем, они все быстро отнесут. Сережа!
— Что? — не сразу ответил Зимин.
— Иди сюда!
— Сейчас, — тоже не сразу донесся голос.
— Это у вас, «сэссон»? — спросила Валентина.
— Наверное, «сэссон». Во всяком случае, намочили мне голову и стригли тупыми ножницами.
— Я не сказала бы, что уж очень красиво. И сколько стоит?
— Около четырех.
— У вас свой мастер?
— Да. Сережа! — снова позвала Женя и, заведя руки за спину, развязала тесемки фартука. Ее грудь приподнялась, и Валентина поглядела на кофточку Жени.
Морозов побрился и уложил в плоский черный портфель вещи для небольшого путешествия. Термос с кофе уже стоял на столе в прихожей. Оставалось присесть где-нибудь на краешке и минуту посидеть молча.
У него мелькнуло: сразу ехать, а Зимина с его аляфуршетом послать в темное место. Что ни говори, заманчивая была мыслишка. В Старобельск доберется до полночи и выспится как следует до утра, а если пойдет в гости, тогда всю ночь придется мучить себя в дороге. Что он забыл у Зимина?
Морозов сейчас позвонит, скажет, что все-таки берет отпуск, как уговорились…
Но только он протянул руку, как телефон зазвонил, чем сильно озадачил. Морозов опустил руку на прохладное гладкое тело трубки и задумался, стоит ли ее поднять, или в этом нет необходимости. Раз он собрался уезжать, то все звонки до единого будут стараться его удержать и сорвать поездку. Он был опутан цепями настоящего, они не отпускали. «Ведь никуда же не поеду! — насмешливо сказал себе Морозов. — Веры уже нет, Старобельска тоже нет, и тогдашнего давно уже не существует. Если я не поеду, это избавит меня от неприятностей и разочарований».
Телефон звонил в третий или в четвертый раз, потом словно подавился. Морозов отошел от него в растерянности. Дело было не в том, сильно ли изменились Старобельск и улица Гаршина, а в чем-то совсем другом.
Он не додумал этой мысли, телефон снова зазвенел, и теперь Морозов одолел свою мистическую робость.
— Мороз? Сейчас буду у тебя. Потрясающий шанс. Жди. Отбой.
Узнать голос друга было легко. «Что я говорил? — усмехнулся Морозов. — Началось».
Что-то началось, он в этом не сомневался. Павлович захочет куда-то его втянуть: «Это очень важно, Мороз! Не будь скотиной. От твоего решения зависит моя судьба».
Все люди, убеждающие других сделать что-то, обычно прибегают к одним и тем же выражениям. Но одни произносят их вслух, а другие только интеллигентно угрожают их применить. Павлович был прозван «экстремистом» за свою решительность.
Опять всплывал «Ихтиандр»… Странное дело, даже думать о клубе Морозов не хотел, и предстоящий разговор тяготил его. Он откажется от любых попыток тащить покойника с кладбища, как бы Павлович ни старался.
С открытого балкона донеслось татаканье мотоцикла. Морозов взглянул сверху на двор, у подъезда стояла красная «Ява», а могучий Павлович уже входил в двери подъезда.
Через мгновение он был в квартире Морозова, давил ему ладонь и, когда Морозов хотел захлопнуть дверь, остановил:
— Там Дятлов.
Тут появился запыхавшийся газетчик, и Морозов понял, что сейчас начнется атака в два голоса.
— Я уезжаю, — сказал он и показал на портфель. — Давайте выпьем кофе и через пять минут…
— Мороз, не валяй дурака, — Павлович бухнул рядом с портфелем свой мотоциклетный белый шлем. — Дятел сообщит тебе потрясающую новость. Шахтостроители при проходке ствола напоролись на водоносный пласт. Ствол залило. Откачивают бадьями.
— Восемьдесят кубов в сутки, — вставил Дятлов.
— Отдышался? — спросил Павлович. — Ну, расскажи ему. Понимаешь, Мороз, это бог увидал наши страдания и дал нам еще один шанс. Кто им сказал про «Ихтиандр»? Они позвонили вот ему и просят нас приехать.
— С аквалангами, — сказал Дятлов, пристально глядя на Морозова.
— Понимаешь, с аквалангами! — Павлович ладонью ударил Морозова по спине. — Ясно?
— Пьем кофе, — Морозов взял термос и пошел на кухню.
Павлович наклонился к Дятлову и пробормотал:
— Что-то не пойму.
— Ему это до лампочки, — сказал Дятлов, — сразу видно.
— Ты его плохо знаешь, — возразил Павлович. — Но все равно не пойму…
Они с Морозовым познакомились лет десять или двенадцать назад; один был сдержан, а другой горяч, и дружбы между ними не водилось, но ровные отношения, подчас более прочные, чем дружба, — они были. Когда «Ихтиандр» только-только начинался, проклевывался сквозь панцирь привычных летних отпускных путешествий на Черное море для подводной охоты и когда Павлович притащил акваланг, тогда он и стал председателем клуба. Второго такого лидера, как этот черноволосый, всегда закрытый до глаз небритой щетиной, бесцеремонный Павлович, среди них не было. Казалось, один он знал, что нужно делать. Старый, списанный в утиль компрессор, помещение бывшего гаража на берегу Кальмиуса, сварочный аппарат, листовое железо, электроды, шланги высокого давления — все это, как многие другие вещи, достал Павлович. Он же был и первым в стране человеком, прожившим в подводном доме два дня. Он бы мог стать нашим Кусто, но ему чего-то не хватало. Павлович слишком явно рвался первенствовать… В сравнении с ним Морозов был серой личностью. Он держался в густой тени и занимался техническими вопросами. Его должность в «Ихтиандре» называлась — заместитель председателя клуба по технической части. На нем лежали проекты, планы экспериментов, хозяйственные договоры, — словом, он был чиновник-энтузиаст, подчиненный организации. В числе акванавтов (кроме первой экспедиции) имени Морозова нельзя было найти. Когда обсуждали кандидатуры претендентов, у других оказывалось больше оснований идти под воду: тот был врач, тот научный работник… Но все они знали, что без Морозова у них не вышло бы ничего.
После первой славы Павловича разжаловали из председателей. Дело вышло серьезное, а он мешал, потому что… впрочем, ему тяжело было вынести славу. Чего он добивался, он получил и остался в роли исторической личности. «Первопроходцы умирают», — шутил Павлович.
Морозов тоже был против него, однако стать председателем клуба не согласился, не представляя, чем будет заниматься. Многими это было истолковано в том смысле, что он проявил благородство и т. д.
И сейчас, когда Павлович говорил Дятлову: «Ты его плохо знаешь», он надеялся на то, что Морозов решится спуститься в черную воду, что героизм ихтиандровцев прорвется сквозь бюрократические баррикады и наконец все поймут, с какими людьми им приходилось иметь дело. За Морозовым пошли бы старые подводники, клуб мог бы ожить.
— Почему у тебя кофе в термосе? — спросил Дятлов.
— Я же сказал, что уезжаю.
— Далеко?
— В Старобельск.
— Постой, в какой Старобельск?! — воскликнул Павлович.
Морозов не смотрел на Павловича и говорил Дятлову:
— У меня там бабушка…
— Кто-то заболел? — спросил Павлович. — Умирает? Или дом сгорел?! Костя, я к тебе взываю от имени нашего «Ихтиандра».
— Вот-вот, — сказал Морозов. — Он считает, что я через пять минут буду плакать.
Должно быть, на его лице отразилась усмешка. Павлович требовательно глядел на него, готовый в любую минуту продолжать натиск.
— Еще налить? — Морозов потянулся к термосу.
Дятлов подвинул свою чашку. Павлович стер ладонью со стола кофейные капли, взяв с подоконника передник, вытер им руки.
Морозов поймал его на этом как бы завершающем жесте и встал.
— Уловил шанс? — спросил Павлович, оставшись на месте. — В конце концов, твой долг помочь попавшим в беду шахтерам.
— Долг? — переспросил Морозов.
— Именно долг! Прямой! Когда на дороге человек терпит аварию, я должен остановиться, куда бы я ни летел.
— Я все понимаю, — сказал Морозов. — Я должен ехать в Старобельск. Почему я еду, я говорить не хочу. Но ехать мне надо.
Павлович вскочил, обнял Морозова и сказал:
— Ну завтра поедешь!
— Ты и мертвого уговорил бы, — остановил его Морозов. — Только не надо. Чем бесцеремонней будешь наседать, тем тверже… О-о! — Морозов посмотрел на часы. — Все! Меня еще ждут у Зимина. Поехали!
Он вышел в коридор, взял портфель и открыл двери. Это походило на бегство. Павлович нагнал его.
— Разве ты можешь так! — взревел он.
— Разыщи других, не теряй времени.
— Но никто без тебя не хочет!
— И правильно делают, «Ихтиандра» больше нет. Пусть на шахте откачивают воду насосами.
— Ясно! — сказал Павлович. — Ну черт с тобой. Дятлов!
Дятлов выглянул из кухни.
— Он предатель! Так и напиши…
Они ушли, Морозов подождал, пока не завелся мотоцикл, и ему было тошно оттого, что он не поддался натиску Павловича.
Греков тоже пришел с женой. Она была высокая, широкоплечая, с красивыми ногами, которые при каждом ее шаге оголялись из-под длинных боковых разрезов на длинной юбке. Ее звали Ксения, но Греков звал ее Саней. Женя Зимина и Валентина Богдановская приняли Саню с обязательными в таких случаях улыбками, найденными для прикрытия того досадного факта, что женщины до сих пор были совсем не близко знакомы.
Потом Саня поздоровалась за руку с мужчинами и только одному Аверьянцеву кивнула издали, потому что он стоял далеко от нее у книжных полок и не догадался подойти.
По словам ее мужа, Аверьянцев был угрюмый бесцветный человек, один из тех посредственных тружеников, кого оскорбляет чужой успех. Несколько минут назад Греков успел объяснить ей, что Аверьянцев наверняка нарочно пришел без жены, чтобы та не помешала затеять скандал, и Саня с интересом приглядывалась к этому человеку.