Павлович вынырнул, схватился за руки Морозова, дотянулся до лестницы, сорвал маску и загубник и жадно задышал открытым мокрым ртом. Его глаза не мигая глядели в ржавый борт бадьи. Загубник с шипением травил воздух. Павлович отдышался и полез вверх, сгорбившись под тяжестью баллонов. На Морозова обрушились струи воды, он отплевывался, тряс головой и тер глаза.
Все кинулись стаскивать с Павловича скользкий черный костюм. Медсестра дала Морозову простыню, и он стал вытираться.
— Ну что там? — спросил Ипполитов.
— Что там?! — бросил Павлович и повернулся к проходчикам. — Ничего у нас не выйдет. Будем подниматься!
Это были его первые слова. Он не походил на себя; он требовательно глядел на проходчиков, которых прежде не замечал, которые прежде не были ему нужны, но теперь он как будто чего-то от них ждал.
«Слава богу, что все кончается, — подумал Морозов. — Было бы смешно задохнуться в этой помойке».
Он наклонился и закрыл вентиль акваланга, все еще, выпускавший сжатый воздух. Ипполитов и Бут посмотрели на него.
— Значит, не вышло, — вздохнул низкорослый проходчик с белым рубцом шрама на верхней губе. — Ну что, подъем? — и тоже посмотрел на Морозова.
— Подъем, — кивнул ему Павлович. — Давай сигнал!
— Что ж, надо подниматься, — хмуро согласился Константин и спросил Павловича: — А ты скважину хоть видел? Какая она?
— Что?
— Скважину.
— Там нулевая видимость, — усмехнулся Павлович, — ничего не разберешь. Столько железа наворочено… у меня баллон зацепился за какую-то железку… и все. Больше и сказать нечего.
— Ладно, нечего так нечего, — согласился Морозов. — Лучше бы нам здесь совсем не показываться. Поднимаемся, что ли?! — И стал расстегивать куртку. — Ипполит, что молчишь? Поднимаемся? — Он скинул куртку. — Бут? Поднимаемся! — И стащил сапоги.
Павлович подошел к нему, схватил за плечи и тряхнул:
— Я был там! Мы взялись не за свое дело.
— Иди ты… — сказал Морозов. — Я знаю, что я делаю.
Ипполитов помог надеть гидрокостюм, и Константин, перевалившись через борт, не оглядываясь, ушел в воду.
Он осторожно двигался вниз, нащупывал правой рукой бетонную стену и левой защищал голову. Снизу слышался ровный глухой рев. Мутная белесая вода, освещенная лампой, билась в маску и терла песчинками ее стекло.
«Мы жили с ним в первом подводном доме», — вспомнил Морозов и почувствовал, что лжет.
Не было маленького дома у скалы, где раскачивались водоросли, где проносились сотни мелких ставридок, не было подводных рассветов, выхода в ночное море и вспышек зеленовато-белых пузырьков воздуха, похожих на холодный огонь, не было утренних радостных разговоров по телефону, не было Павловича… Был этот наводящий ужас рев.
Константин продолжал опускаться. Стали мерзнуть пальцы рук и ног. Казалось, что слабеет подача воздуха.
Он наткнулся на торчащую из стены проволоку, взялся за нее и замер. Надо было успокоить дыхание. «Беречь маску, — мелькнуло у него. — Если отбросит и потеряю сознание — как без маски?.. Впрочем, без сознания нельзя ничего сберечь. Господи, почему он струсил?!»
Морозов отпустил проволоку и снова схватил ее. Ему чудилась бездонная глубина подземного моря, ее жадное ожидание. На него словно кто-то взглянул снизу, из бездны, куда он должен был спуститься, несмотря на свою трусость, ибо наступил единственный миг, когда у него не стало выбора.
Он разжал пальцы.
Сила поднимающейся воды увеличилась, пришлось подгребать ладонями, больше — правой, потому что левая защищала лицо. Теперь он был вынужден оставить удобную ориентировку по стене, но время от времени старался прижаться плечом к вогнутой бетонной поверхности, чтобы не отклониться в середину ствола. И ему по-прежнему казалось, что кто-то за ним следит.
Страх глубины, сказал Морозов себе, это просто страх глубины, ты же знаешь, что он проходит.
Левая рука наткнулась на какой-то твердый предмет. Морозов попытался определить его размеры и, не отходя от стены, провел рукой ощупывающий полукруг. Предмет был большой. Длины руки не хватило, чтобы добраться до его конца.
«Здесь он остановился», — подумал Константин. Поколебавшись, он стал продвигаться над предметом и узнал в нем буровой станок. «Вот ты кто, дружок! — мысленно обратился он к нему. — Вот и хорошо». Что могло быть опасного в брошенном железном агрегате? Опасности не было. Наоборот, Морозов получил второй ориентир и, не возвращаясь к стене, прошел на метр к центру ствола, резко махнул сомкнутыми ногами и коснулся дна. Скважина была где-то поблизости. Крутило и отбрасывало цементную муть. В стекло маски косо ударился обломок бетона.
Морозов, закрывшись обеими руками, быстро повернулся к струе затылком. Вокруг бедер обвился страховочный тросик, и, освобождаясь от него, Константин успокоился. Он добрался до противоположной степы, обнаружил там какие-то металлические конструкции, но не смог определить их назначения. Он поднялся повыше и, держась за них, приблизился к устью скважины.
В бетоне была проломана дыра размером с человеческую голову.
Константин ощущал, как на той стороне, в двадцати сантиметрах от него, напряглось что-то чудовищное, от чего горняку нет спасения.
Он ощупал края дыры закоченевшими руками, тупо принимающими уколы. Устье невозможно было сразу закрепить.
Морозов выбрался из железных ребер конструкции и пошел вверх.
«Как бы не простудиться, — подумал он. — Нехорошо приезжать с гриппом».
Через полминуты он должен был подняться к своим. Какой-то восторг загорелся в нем.
И тут что-то потянуло его вниз. Морозов бросился к поверхности, гребя изо всех сил, но что-то снова потянуло ко дну. Чудовище схватило его. Оно больше не тянуло, а лишь не давало подняться.
«Нехорошо приезжать с гриппом, — почему-то повторил Морозов. — Господи, дай выйти! Дай выйти! Меня никто больше не загонит под воду! Я ехал к Вере! Дай выйти!.. Это последний раз!»
Ему казалось, что он кричит. Хотя во рту был загубник, Константин слышал свой крик, не слышал рева воды, а только крик.
Потом Морозов опомнился, нырнул на дно, освободил страховочный тросик и поднялся.
Лишь в бадье он пришел в себя, когда его вытащили из ледяного гидрокостюма, растерли и одели в сухую одежду.
— Костя! — спрашивал его Ипполитов. — Замерз?! — И почему-то виновато улыбался.
— Там буровой станок и какое-то оборудование, — сказал Морозов. — Видимость ноль. Скважину сразу не закрепить. Надо расчищать в бетоне место для болтов и заглушки.
Он поглядел через борт на темную глинистую воду и отвернулся.
Павлович поднял с пола отбойный молоток, тускло поблескивающий исцарапанным дюралевым корпусом.
— Там страшно? — ободряюще спросила у Морозова медсестра.
— Страшновато, — ответил он.
Она была еще очень молода, с высоким, как у всех украинок, лбом и нежным слабовольным ртом.
— Теперь я пойду! — сказал Павлович.
Но Бут махнул головой и усмехнулся:
— Нет, ты пойдешь последним. Иду я.
Он произнес это хладнокровно, занятый, по-видимому, только распределением их небольших сил. Он должен был предвидеть все: и даже эта медсестра в голубом платке под большой каской была здесь по его требованию.
— Тогда никто не пойдет! — заявил Павлович. Он отбросил молоток, взял акваланг и поставил его с железным стуком на борт бадьи. — Или я — или утоплю акваланг!
— Оставь эти штучки, — ответил Бут. — Я горняк и инженер. Значит, пойду я. Это шахта… С самого начала надо было идти Морозову или мне.
Он стал раздеваться, а Павлович исподлобья глядел на него недоверчивым взглядом, словно ждал, что тот будет отнимать акваланг.
Бут повел плечами. Его загорелое тело покрывалось гусиной кожей, и, надевая мокрый костюм, он морщился.
— Отвяжи тросик, — сказал Морозов. — Я чуть не умер со страху, когда он зацепился… Скважина с этой стороны. Справа буровой станок. Вот там какая-то арматура. С нее можно работать. Давай-ка сюда! — кивнул он Павловичу.
Павлович помог Буту надеть акваланг.
Морозов шмыгнул носом и улыбнулся:
— Жалко, воду нельзя подогреть.
Ипполитов свесил вниз отбойный молоток и, перебирая руками резиновый шланг, опускал его в ствол.
— Ну, привет! — сказал Бут и перелез через борт.
Вскоре из воды потянулись воздушные пузырьки, и через минуту раздались глухие очереди молотка.
Морозов глядел на мутную вспененную поверхность, догадывался, что делается внизу, и не знал, чем заняться.
Ипполитов стоял рядом с ним, готовый выручить Бута, и вздрагивал от холода. Он был в плавках, в резиновой рубашке, в сапогах на босу ногу и закутан в простыню и телогрейку.
Павлович же, казалось, был спокоен, вниз не глядел, а все рассматривал медсестру.
Глухие очереди отбойного молотка оборвались. Лопались всплывающие пузырьки.
— Ну что он тянет? — крикнул Павлович.
Ипполитов взмахнул своими длинными руками, сбрасывая простыню и ватник, скинул один сапог, но в это время снова раздалась очередь.
Медсестра подняла с пола простыню и опять укутала Ипполитова. Он стоял на одной ноге, поджав другую, и сосредоточенно следил за движениями воды.
— Ой, ну что вы! — засмеялась девушка. — Как не стыдно?
Морозов обернулся — Павлович одной рукой обнял медсестру и привлек к себе.
Она не вырвалась, а, наоборот, даже улыбнулась с лукавством и полудетским, полуженским кокетством. Ее улыбка разрушала первое впечатление чистоты, которое оставляла медсестра, но тотчас же рождала совсем иной интерес.
— Внимание! — скомандовал Морозов.
Павлович отпустил медсестру.
— Какой вы невоспитанный, — сказала она.
Он поднял с пола ватник и перегнулся через борт, словно не было ни окрика Константина, ни медсестры.
Уставший, задыхающийся Бут вылез из колодца и стоял, закрыв глаза, пока его переодевали. Серые струйки стекали с его слипшихся волос и катились по лицу.
— Все хорошо, — с восторгом и содроганием сказал он. — Передохнуть бы…