В конце маршрута автомат громко подвел итог:
— Дальше автобус не идет. Ножками топайте. Конечная! Посадки нет. Освободите салон! Живо!
Автобус опустел. Водитель с инженером вскрыли автомат и пересчитали выручку. Ого! Инженер, не веря своим глазам, принялся считать заново: сумма выручки намного превысила стоимость проданных билетов! Он уже собрался было похвалить рационализатора, но автомат опередил его:
— А ты что, зайцем будешь ездить? Водитель, тащи-ка этого мошенника в милицию!
Обалдевший инженер сунул в пасть автомата всю мелочь, которая нашлась в кармане.
— В жизни ничего подоб… — пробормотал он.
— Оторви билет, раззява! — гаркнул автомат.
ТРАНСПОРТНАЯ ПРОБЛЕМА
Ожидая недавно в ателье запропастившегося куда-то закройщика, листала я от нечего делать старый ободранный журнал и заинтересовалась статьей одного не то социолога, не то транспортолога о пассажиропотоках. В результате длительных, скрупулезных, проведенных с помощью электронно-вычислительных машин исследований этот дотошный ученый пришел к выводу, что в любом автобусе или троллейбусе, как бы плотно ни был набит он пассажирами, имеется якобы достаточно свободного места; чтобы уместить в нем еще столько же народу. Переполненные автобусы и троллейбусы, утверждал транспортолог, остаются, по существу, полупустыми, и виноваты в этом не кто-нибудь, а сами же увальни пассажиры, не способные таким образом притираться друг к другу, чтобы занять минимум и освободить максимум полезной площади. Чтобы вдвое увеличить пропускную способность городского транспорта, заключал исследователь, необходимо лишь одно: воспитывать и еще раз воспитывать пассажиров!
Статья взволновала меня, как говорится, до глубины души: с каким гражданским пафосом, с какой хозяйской заинтересованностью написана! Побольше бы таких серьезных авторов, подумала я. Этот человек не просто так болтает языком или переводит бумагу, он ищет и находит выход! А когда я подумала о том, что он, чего доброго, сам сумел влезть в троллейбус в час пик, в момент наиболее напряженного пассажиропотока, сам всем своим засидевшимся телом транспортолога максимально приблизился к стройной длинноногой фигурке, заняв лишь рекомендуемый минимум и высвободив максимум места, — когда я об этом подумала, то почувствовала — не могу молчать!
— Вот, — обратилась я к незнакомой даме, тоже ожидавшей закройщика, — вот статья, которая волнует!
Она недоуменно передернула плечиком, но журнал все-таки взяла и даже пробежала статью одним глазом.
— Да, — произнесла она. — Актуальная проблема. Впрочем, я и мое семейство всеми силами способствуем ее решению.
— Вот как, значит, и вы тоже! — обрадовалась я; оказывается, заинтересовавший меня автор имеет последователей. — И… каким же образом?
Дама кивнула в сторону широкого окна ателье, за которым в шикарной «Волге» дремал шофер, уронив голову на руль.
— Служебная машина, — разъяснила мне дама. — Утречком мужа на работу отвозит, потом доставляет в школу младшего сына, привозит его домой и отвозит в ту же школу старшего, в перерыве забрасывает на рынок бабушку, а меня — к парикмахеру, прачке, портнихе, маникюрше, в магазины и еще кое-куда. Так подсчитайте сами, сколько площади высвобождаем я и моя семья в троллейбусах или автобусах в часы или не в часы пик! Если бы не мы, чего доброго, несколько пассажиров ежедневно не могли бы влезть в автобусы и из-за этого опаздывали на работу — представляете себе, какой убыток государственному карману?!
Это я себе представляла, а она между тем говорила и говорила — долго, аргументированно, убедительно и с большим гражданским пафосом. Особенно приятно было то, что человек, которому, скорее всего, ни разу не приходилось втискиваться в автобус и шарить в собственном кармане, чтобы оплатить проезд, так глубоко понимает проблемы пассажиропотока и так бдительно оберегает государственный карман!
И потому, когда она кончила, я сказала:
— Право слово, очень жаль, что автор не догадался упомянуть в своей статье о ваших личных заслугах и заслугах всей вашей семьи по сбережению государственной копейки!
Она с достоинством ответила:
— Мы — люди скромные, молча пашем свое поле и не требуем, чтобы об этом трезвонили во все колокола.
Когда через добрый час я покинула ателье, так и не дождавшись своего закройщика (как оказалось, он был сверх головы занят вечерним туалетом той самой дамы), черная «Волга» по-прежнему стояла у окна. Шофер продолжал спать, уронив свой могучий бычий лоб на баранку руля. Пока я разглядывала его, меня осенила еще одна светлая идея: ведь и он тоже высвобождает добрую квадратную сажень в великом потоке пассажиров, тоже экономит немало государственных копеек! Нет, радостно подумала я, пока есть у нас такие лбы, такие радетели за государственный карман и авторы таких мудрых статей — никакой пассажиропоток нас не затопит, никакая транспортная проблема для нас не проблема, никакой максимум — не максимум! И тут вновь почувствовала — не могу молчать! Вскочила в полупустой троллейбус, высмотрела самого представительного мужчину, прижалась к нему и, тая от счастья, воскликнула:
— Граждане пассажиры! Давайте притираться друг к другу! Притираться и воспитывать себя!.. Давайте!
ЯМА
Дом наш стоит не на центральной, но зато прямой как стрела, улице. В свое время она была немощеной, кривой и пыльной, а осенью превращалась в настоящее болото. Как-то, в одну из весен, ее выпрямили, заасфальтировали, выложили плиткой тротуары, обсадили их липками.
Мы полюбили свою заново рожденную улицу и поэтому сурово провожали взглядом каждый роняющий кирпичи самосвал или грузовик, беспощадно разбивающий намотанными на протекторы цепями гладкий красивый асфальт. Мысленно даже кулаками водителям грозили.
Так было. А теперь? Теперь у нас на душе светлеет, когда вкатывается на нашу улицу швыряющийся черепицей самосвал или хлещущий цепями грузовик. И чем сильнее грохочет машина, чем тяжелее и расхристаннее она — тем милее нам. И наоборот: чем опрятнее, чем аккуратнее едет — тем большую неприязнь вызывает…
А началось все с маленькой ямки, даже скорее — выбоинки: упал из кузова кирпич или гайка с колеса сорвалась. Сначала была эта вмятинка величиной с фасолину, такую не всякий и разглядит. Но день за днем ее края трескались, осыпались, и ямка все расширялась, все углублялась…
Теперь ее и ямкой-то не назовешь! Настоящая яма. Пожалуй, пара здоровенных бочек войдет! Только нам этого мало. Нам нужна такая ямища, куда можно было бы слить целую железнодорожную цистерну… Вот почему, услыхав рев дизеля, все мои соседи настораживают уши и ждут оглушительного грохота: бах-та-ра-рах! Яма опять осыпается, расширяется, углубляется!.. Благодарными взглядами провожаем мы отважного водителя, не побоявшегося ударить рельсовым бампером казенной машины по крутому краю ямы. Особенно нравятся нам шоферы под хмельком — эти лихачи на все готовы, согласны самосвал загубить — лишь бы яму углубить!.. К сожалению, встречаются еще отдельные-несознательные водители: они объезжают нашу яму медленно и осторожно — будто на свои кровные резину покупали! Слава богу, таких водителей можно по пальцам пересчитать, и потому яма наша растет как на дрожжах. Бах-трах! — крошится асфальт, бегут трещины, осыпается гравий, расползается песок… А мы потираем руки: месяц-другой — и бывшая фасолина превратится в форменный адский провал!
Вот тогда-то мы и вздохнем с облегчением: в такую пропасть уж непременно ухнет машина, и не как-нибудь — вверх колесами! Поднимется шум, слетятся спасательные команды, раненых увезут, погибших передадут родственникам, автомобиль вытащат, яму забором огородят… И глядишь, в одно прекрасное утро прикатит бригада дорожников и так красиво залатает ее, что и следа не останется!
Вот почему клянем мы осторожных водителей: ведь они отдаляют день, когда наша улица вновь станет гладкой, красивой и ровной!
3ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ
БИБЛИОФИЛЬСКИЕ СТРАСТИ
Наконец «Икарус» тронулся. Впереди был неблизкий путь. Рядом со мной уже успела задремать сбившаяся с ног, обвешанная авоськами женщина. А за спиной послышались тихие голоса.
— Простите, если не возражаете, — вежливо зашелестел первый голос, — если вы не против, то я бы вытащил свой портфель из-под вашего узла и пристроил его сверху.
— Вытаскивайте сколько угодно, — не стал возражать второй.
Сидевший за мною мужчина поднялся, поменял местами лежавший на сетке багаж.
— Дело в том, — пояснил он, усаживаясь обратно, — что у меня в портфеле книга. Чрезвычайно ценная книга.
— Что вы говорите! — В голосе его соседа прозвучала нотка заинтересованности. — А нельзя ли, простите, полюбопытствовать, что за книга?
— К сожалению, сам еще не успел посмотреть, всего час назад в руки попала, да еще завернутая. Я, видите ли… как бы это сказать… библиофил.
— Что вы говорите! — еще больше оживился второй. — Чрезвычайно приятно слышать! С вашего разрешения, я и сам из породы книголюбов.
Спинка моего кресла со скрипом накренилась вперед — это любители книг, несмотря на тесноту, привстали и пожали друг другу руки.
— А не доводилось ли вам слышать, что недавно издали одну презанятную книжицу! — начал второй, даже причмокивая от наслаждения. — Такую книжицу, почти весь тираж которой отправился за рубеж. Но я… — Он со значением помолчал. — Я ее достал!
— Слышал. Но знаю, что на днях, — возразил первый, — совсем на днях, вышла еще одна книга. Ее вообще никому не продавали. Но мне… — он помолчал еще значительнее. — Мне продали!
— Знаю я ее, — не уступил второй, — мне тоже достали. Три рубля шесть копеек, не так ли?
— Да, — разочарованно подтвердил первый. — Но мне удалось еще одну книгу отхватить, и уж такую… уж такую…
— Это какую-же такую? — во втором голосе послышалась явная ухмылка.