Динка уселась рядом с Хоегардом, приветственно кивнув ему. Но интерес к жареному мясу уже пропал. Она с удивлением уставилась на ползущего Штороса.
— Что это с ними? — мысленно спросила она у Хоегарда, кивнув на Штороса и Сибиллу, не сводящих друг с друга глаз. Сибилла больше не выглядела угрожающе. Хоть она и прижимала к голове уши, резко помахивала хвостом и периодически скалилась и шипела, Динка не видела в ней той вчерашней решимости. Шторос же дюйм за дюймом медленно полз к ней, почти скрывшись в густой растительности. Каждый раз, когда Сибилла шипела, обнажая клыки, он замирал и припадал к земле. Но стоило только ей спрятать оскал, как он снова возобновлял свое движение.
— А-а-а, это… — отозвался Хоегард. — Он с дочерью разговаривает. Она не удержалась и пришла снова, чтобы поговорить с ним. Видимо, у нее много к нему вопросов...
— Ты слышишь, о чем они говорят? — мысленно спросила Динка, наблюдая за общением родных, которых общая беда разделила непреодолимой пропастью.
— Нет. Наверное, это слишком личное, чтобы мы могли слышать, — ответил Хоегард. — Но, думаю, что она скучала по нему. Если бы у них было чуть больше времени, то они могли бы помириться.
— Он тоже скучал… — вздохнула Динка, с тревогой глядя на Штороса и жалея, что не может услышать то, о чем они говорят. Вряд ли Шторос захочет этим поделиться. — Что-то еще случилось, пока я спала?
— Ничего особенного, — ответил ей Хоегард. — Приходил Красный Вожак и обсуждал с Даймом детали плана. Они решили, что Дайм пойдет с красным отрядом. Им надо будет пересечь территорию белых, чтобы добраться до черного племени. А мы останемся здесь в безопасности, нас будут кормить и защищать до его возвращения. Ему Красный тоже обещал защиту, даже ценой жизни других красных варрэнов.
— Мы останемся здесь? — возмутилась Динка. — Как пленники?
— Ну, идея такова, что пока мы здесь, Дайм не предаст Красного. А тот поможет Дайму вернуть статус Вожака черных, — задумчиво проговорил Хоегард.
— И Дайм согласился на эти условия? — удивилась Динка. — Неужели он вот так оставит нас в заложниках? Может он что-то другое придумал?
Хоегард смерил ее тяжелым взглядом.
— Ты нашего Дайма не знаешь? — проговорил он. — Даже если он и придумал что-то, он расскажет нам, когда будет уверен в своем решении. Пока он согласился на все условия Красного в обмен на обещание нашей безопасности.
— Спросил бы сначала нашего мнения, — рассердилась Динка и поднялась, намереваясь поговорить с Даймом сама.
Но тут Сибилла, выскочив из своего укрытия, издала рассерженный рык. Однако, в этот раз Шторос не стал падать на спину, поджимая хвост, а тоже вскочил на лапы и раскатисто зарычал. В шерсти Сибиллы засверкали искры, но и Шторос теперь выглядел огромным и опасным. Отросшая за ночь шерсть встала дыбом по всей его спине. Он выпустил когти, вжал голову в плечи, плотно прижимая уши и сощурив глаза до крошечных щелочек, оскалил пасть, клыки в которой были в два раза больше, чем у Сибиллы, и теперь боком, прикрывая шею от возможного нападения плечом, наступал на дочь. От напряжения, которым искрило между ними мысленный барьер рухнул, и их голоса стали слышны всем присутствующим.
— Я не могу вернуть ее тебе! И время обратно мне не повернуть! — рычал Шторос. — Это не в моих силах! Зачем ты снова явилась?
Динка вся сжалась, как пружина, готовая в любой момент броситься на выручку. Но Хоегард предупредительно положил ей на спину лапу. Дайм и Тирсвад, крадучись, приблизились к Шторосу с двух сторон и притаились в высокой траве на расстоянии прыжка.
— Как ты мог! — прорыдала Сибилла в ответ. — Как ты мог так поступить со мной и братьями? Я не понимаю, почему?
— Я… виноват! Кругом виноват. Перед тобой, перед мальчишками, перед Криллой… — выкрикнул он, дрожа всем телом, но упрямо делая еще один шаг вперед. — Мне не искупить эту вину! Она останется со мной на всю жизнь! Что ты еще хочешь услышать от меня?
— Не смей называть ее имя! — вновь вызверилась Сибилла, услышав упоминание о матери. — За что ты был так жесток с ней? За что?
— Я не был жесток с ней! Я любил ее! Сильнее, чем ты можешь представить себе! — его мысль, усиленная его эмоциями, гремела в сознании Динки, захлестывая все ее существо такой болью и чувством безысходности, что ее глаза сами собой наполнились слезами.
— Ты лжешь! — выкрикнула Сибилла, хотя наверняка тоже ощущала те чувства, которые Шторос вкладывал в каждое слово. — Это ты убил ее, я знаю. Когда вас нашли, у тебя вся морда была в ее крови!
— Я не убивал ее! — рявкнул Шторос, прожигая дочь взглядом и снова делая шаг. И это была правда. Динка, через его эмоции испытала то чувство, которое ощущает человек убежденный в своей правоте. Но как? Если он уверен, что не убивал ее. И в то же время говорит, что убил…
— Как это могло произойти? Вы были там одни! — Сибилла едва держалась на грани разумного. Чувства захлестывали ее, грозя поглотить, но ей важно было узнать ответ.
— Это был не я! — Шторос подошел уже вплотную к дочери и теперь они смотрели глаза в глаза, и ни один не был готов отступить. — Я любил ее, она стонала от удовольствия, а потом… Я умер. Не было ничего! Только темнота! Я очнулся, когда она была уже мертва. Я не убивал ее! Я бы никогда и ни за что не причинил ей вреда!
Сибилла сделала шаг назад. Его чувства, которые он не сдерживал и не скрывал, сообщали ей о том, что он говорит правду. Это не было ложью, он действительно не помнил смерти жены. Он действительно страдал от ее гибели. И винил себя в том… что не смог защитить ее.
— Кто тогда убил ее?! — заорала она, пятясь. — Я не понимаю!
— Я! Это я прикончил ее собственными зубами! У меня был полный рот ее крови и шерсти! Мы были в пещере одни, и не было никого, кто сделал бы это. Это я убил твою мать! — завыл он в ответ, и новая порция боли и чувства вины захлестнула невольных зрителей.
— Как ты мог? — всхлипнула Сибилла, садясь на землю и опираясь на каменную стену у себя за спиной. — Ведь я любила тебя! Я тебя боготворила! Ты был для меня всем! А потом…
— Что потом? — снова зарычал он, нависая над ней и всаживая когти правой лапы в скалу у ее головы. — Потом я оказался чудовищем? А может я всегда был чудовищем, просто ты не замечала?
— Потом ты умер! — пронзительно выкрикнула она. — Ты исчез в этом проклятом ущелье, оставив меня тогда, когда я так нуждалась в помощи!
Шторос сделал шаг назад. От изумления у него даже шерсть на спине опала.
— Что ты сказала? — процедил он недоверчиво.
— Я не должна была оплакивать тебя! Я должна была ненавидеть тебя за то, что ты сделал. А я… вместо того, чтобы радоваться, что ты получил по заслугам, я каждый день ходила к Ущелью и… — ее мысль сорвалась, закружившись в водовороте чувств. Тут были и обида, и боль утраты, и горечь потери, и злость, и еще много всего, отчего сердце готово было разорваться в груди. — Я ненавижу… ненавижу тебя за это!
Шторос сделал еще шаг назад, ошеломленный водопадом чувств, который обрушился на него.
— Я скучала по тебе, — проскулила Сибилла, кусая собственные губы до крови. — Несмотря на то, что ты сделал! Я не могла заставить себя ненавидеть тебя! Мне тебя так не хватало-о-о! — последняя мысль потонула в рыданиях.
— Сибилла, детка, — растерянно подумал Шторос, приближаясь и ласково опуская лапу ей на затылок в жесте утешения. — Я тоже… мне тоже тебя не хватало!
— Я скучаю по ней, — всхлипнула Сибилла и заскулила еще жалобнее. — Я скучаю по тебе, по нам, по тем временам, когда мы все были вместе…
— Я тоже скучаю. Не было и дня, чтобы я не вспоминал ее и тебя, — проурчал Шторос, склоняясь к ней.
— Папа... — Сибилла уткнулась мордой ему в грудь, и рыдания ее становились все горше. — Где ты был все это время?
— Я… я потерялся, — тихо подумал он, перебирая зубами шерсть на ее макушке.
— Но ты жив. И снова дома, — мысль Сибиллы неуверенно дрожала, словно бы она сама не верила в то, что говорила. — Останься с нами…
— Что? — оторопело переспросил Шторос.
— Останься с нами! — повторила Сибилла, поднимая голову и глядя ему в глаза. — Здесь твой дом, и мы твоя семья. Ты все еще нужен нам! Диройс каждый день вспоминает тебя, Тилгайн стал совсем неуправляемый, Энгрин думает, что я его мать. Он даже не помнит ее…
— Детка, это невозможно… — неуверенно отозвался Шторос, и от чувств, что захлестнули его сознание, сердце Динки больно ударилось в груди и замерло. Он хотел остаться! Он хотел этого всей душой! Больше всего на свете, он хотел вернуться домой, к своим детям, к своей семье!
Динка вскочила на лапы. Сибилла не должна этого говорить! Она не имеет права ставить его перед таким выбором!
Динка собралась напомнить им о своем существовании, когда в ее сознание ворвалась еще одна мысль:
— Динка-Динка! — Хоегард вскочил вместе с ней и, обхватив ее лапами, зашептал только для нее:
— Не вмешивайся! Ради него! Ради себя и ваших отношений! Он должен сделать это выбор сам. Только так он будет спокоен и счастлив. Не мешай ему!
— Это возможно, — с надеждой проговорила Сибилла. — Ты умер и воскрес. Ты искупил свою вину, а у меня сегодня День Выбора. Я выберу тебя, и никто, даже Вожак, не посмеет прогнать тебя из племени.
Внезапно словно захлопнулись глухие железные ворота на его сознании. Поток его мыслей и чувств прервался, как будто разом перекрыли плотину. И Динка услышала, как ее собственное сердце пульсирует в висках нестерпимой болью.
Резерв его силы восстановился. Поводок был разорван, и Шторос снова был свободен. Больше ничего его не связывало с Динкой. Он был волен идти своей дорогой и жить своей жизнью, в которой… Динке просто не было места…
— Мы проживем шегард, а потом… когда у нас не будет детей... я прогоню тебя и выберу другого, — продолжала Сибилла. Как это называется? Она собиралась пожертвовать своей личной жизнью, заключить ненастоящий брак с собственным отцом, чтобы позволить ему остаться в племени. — Руна… она возьмет тебя потом в свою стаю. Она все еще вздыхает по тебе. Я не смогу простить тебе смерть мамы, ее кровь до конца жизни будет перед моими глазами. Но… ты мой отец и даже то, что ты сделал, не отменит этого.