— А я? — с вызовом спросила Динка.
— А ты, козочка, сидишь тихо и не показываешься никому на глаза. И, как послушная девочка, ждешь нашего возвращения, — он ласково потрепал ее между ушей лапой. Но Динка, скрипнув зубами, сбросила его лапу.
— Когда это я была послушной девочкой? — прошипела она, скаля клыки. — И не называй меня козочкой!
Шторос, демонстративно закатив глаза, проговорил:
— И что ты предлагаешь? Пойдешь к Ринэйре? Или полезешь над ущельем по скале?
Динка стушевалась переводя взгляд с Хоегарда на Тирсвада. Шторос поручил товарищам самые безопасные, с его точки зрения, миссии, оставив весь риск себе самому. Но для Динки и тот и другой вариант были неприемлемы.
— Я пойду с тобой, — заявила она. — Без меня ты не справишься с Варрэн-Лин, если они встретятся тебе в пещере Вожака.
Шторос отрицательно покачал головой.
— Я обещал Дайму беречь тебя, — проговорил он. — Предложи что-нибудь другое.
— Вот и будешь беречь. Самое безопасное для меня место — рядом с тобой, — проговорила Динка, вставая вплотную к нему и прижимаясь к его телу в знак того, что она не отступится.
И еще она знала, что ее прикосновение подействует на него. Особенно после жестокого приступа ревности. Она знала, что он просто не сможет отказать ей, когда она вот так прижимается к нему и решительно смотрит на него снизу вверх. И бессовестно пользовалась этим. Только сейчас она начала понимать в чем именно истинная сила Варрэн-Лин. Жаль, что она не смогла воспользоваться этим, чтобы переубедить Дайма.
— Ладно, — сдался Шторос. — Только держись за моей спиной и в сражения не встревай без моего приказа.
Динка, не отвечая, мурлыкнула и потерлась мордой о его шею, не без удовольствия отмечая, как сбивается его дыхание.
— Отправляемся! Встретимся в долине рядом с Даймом. Берегите себя, — отрывисто напутствовал всех Шторос напоследок и сорвался с места в стремительный бег. Динка, по очереди коснувшись каждого из своих мужчин, бросилась его догонять.
Возвращение домой
Дайм шел домой. Он шел по знакомой до боли дороге, мягко приминая лапами жесткую красную траву. Он вновь оставил все за спиной, и остался один. Это был его бой, и он обязан был его принять. Независимо от того, какой будет исход. Только сейчас он понял, что никогда не был Вожаком по-настоящему. Он поставил себе цель стать самым сильным в племени, чтобы мать гордилась им. Но так и не стал им. Только сейчас, поговорив со Шторосом, он понял, что был слаб. Но второй раз он так не ошибется.
Умирать он не хотел. Но он был готов к смерти и не боялся. Динка в безопасности, и парни о ней позаботятся. Большего ему желать было нечего.
Он шел домой. Навстречу боли и одиночеству. Вдруг совершенно отчетливо он осознал, что настоящий «дом» у него появился лишь недавно. И обрел он его в другом мире. Здесь же, все было чужое, враждебное. И было таким всегда, сколько он себя помнил.
Скалы, скрывающие вход в долину неумолимо приближались, и Дайм ускорил шаг. Он не испытывал больше обиды, злости, ненависти. Он оставил их на дне проклятого Ущелья. Сейчас он шел уверенно и неотвратимо, готовый совершить возмездие или умереть.
У входа в долину Дайм не остановился, продолжая уверенно шагать.
— Стой! — перед ним спрыгнули с наблюдательных постов двое. Искрут и Римэйн. Эти парни были его ровесниками, но меньше всего он хотел встречаться с ними. Они были из тех, кто особенно жестоко шутили над ним, когда он был ребенком, и особенно раболепно поклонялись ему, когда он поверг Вожака.
— Прочь с дороги! — Дайм издал угрожающий рык. С этими парнями можно было разговаривать только с позиции силы. — Я ваш Вожак. И я вернулся домой!
— Значит Йоруг не соврал, сказав, что ты явился, — оскалился Римэйн, который стоял на пути Дайма. — Откуда ты взялся, и где шатался целый шегард?
Но Дайм не удостоил его ответа и продолжал шагать, не давая ни на минуту отвлечь его от главной цели. Он должен убить Даймира. Или умереть. Искрут развернулся и помчался в долину.
— Ты оглох? — рявкнул Римэйн, продолжая заступать Дайму дорогу. — В долину никому нет входа без особого разрешения Вожака.
— С каких пор надо докладывать о том, когда уходят и приходят воины племени? — продолжал наступать на него Дайм, вынуждая пятится. — Патруль на воротах стоит только лишь для отражения атаки, но не для того, чтобы препятствовать членам племени.
Со стороны долины уже бежало подкрепление. Двое чуть ближе, и пятеро или шестеро позади них. Если так пойдет и дальше, то ему не добраться до Даймира. Надо прекращать болтовню и прорываться вперед.
— Ты больше не из нашего племени! Ты трусливо сбежал, предал свое племя! Уходи откуда пришел и больше не появляйся на пороге нашей долины! — почувствовав за спиной поддержку, приободрился Римэйн, оскалился, демонстрируя длинные острые клыки, и рассерженно начал бить хвостом по земле.
— Скажи, кто меня остановит? Ты и эта жалкая свора? Тебе не жалко своих воинов? — Дайм опустил голову, прикрываясь рогами, и продолжал уверенно продвигаться вглубь каменного коридора, тесня Римэйна. Дайм знал, что, несмотря на всю свою браваду, Римэйн побаивается его и в открытое противостояние один на один не вступит. Убивать его сейчас не было смысла, ибо он был из тех, кто покорится более сильному.
— Что здесь происходит? Дорогу мне! — раздался приказ, отданный властным женским голосом, от звука которого у Дайма мороз прошел по коже. Римэйн и Искрут со своим подкреплением поспешно отступили, вжимаясь в стены и освобождая узкий проход.
Раздвигая отпрянувших с ее дороги варрэнов, царственной походкой по коридору между скалами шла Варрэн-Лин.
Дайм, подняв голову, взглянул ей в глаза, и все его тело словно налилось свинцом. Мама… Он думал, что готов к этой встрече. Но оказалось, что это не так. Мама… сколько чувств было в этой мысли, пронзившей его сердце, словно острым кинжалом! Задержав дыхание, Дайм напрягся, изо всех сил сдерживая нервную дрожь, прокатившуюся по всему телу.
— Здравствуй сын, — она слегка качнула головой в знак приветствия так, как будто они виделись лишь вчера. — Как давно я тебя не видела! Позволь матери приласкать тебя!
Дайм застыл, не в силах передать ей ни слова, чтобы не высвободить все эмоции, раздирающие его изнутри и рвущиеся наружу. И он не знал, чего хочет в данный момент больше: броситься на нее и сломать ее изящную шею или припасть к ее ногам и долго и горько плакать, как в далеком детстве.
Она шагнула к нему, потянувшись носом, но Дайм стремительно отпрянул, настороженно глядя на нее.
— Ты повзрослел, сынок, — продолжала она нежно, но взгляд оставался колючим. — От тебя пахнет женщиной. Тебя приняли в стаю?
Дайм молчал, внимательно глядя на мать. Он узнавал и не узнавал ее одновременно. Тот же запах, те же глаза теплого оранжевого цвета. В детстве он считал, что нет ничего красивее глаз его матери. И в мире людей он часто видел ее глаза во сне. Он не хотел думать о ней, но невольно вспоминал ее глаза, глядя на закат над пшеничным полем, на сладкое топленое масло, на огонек восковой свечи…
Вокруг глаз и в черной густой гриве добавилось серебристых шерстинок, но они нисколько не портили ее, придавая ее облику особый шарм.
— Почему ты, едва вернувшись домой, так грозно рычишь, словно ты окружен врагами? — говорила она, тем временем, приближаясь к нему. Но Дайм не позволял ей сократить расстояние, продолжая пятиться и не спуская с нее глаз. Когда первая растерянность от внезапной встречи прошла, и Дайм смог вновь вдохнуть, он пытался подобрать нужные слова, но не мог. Ему необходимо было поговорить с ней. Задать ей сотню вопросов. Узнать, что она чувствует, увидев сына, которого считала погибшим. Но он ограничился ответом на вопрос.
— Потому что иногда самые родные и близкие оказываются хуже врагов, — процедил он, с трудом концентрируя свою мысль.
В тот раз она выбрала не его. Даймира. В этот раз смешно надеяться на то, что ее чувства поменялись. Но так хотелось в это верить. Сейчас, когда Вожака не было рядом, можно было спросить ее прямо: кто тебе дороже, мама. Я, который двенадцать шегардов был единственным твоим утешением и единственным твоим спутником, который любил тебя больше всего на свете и готов был ради тебя перевернуть весь мир. Или Даймир, который вдруг снизошел до тебя, когда это оказалось ему выгодно. Неужели, мама, ты не понимаешь, что он лишь использовал тебя?
— О чем ты? — мама смотрела грустно и укоризненно. Как раньше, в детстве, когда он нашалил и чем-то огорчил ее. Дайм смотрел на нее, и вся его обида, которую он столько времени носил в сердце показалась ему бессмысленной. Может он ошибся? И мать не желала ему зла? Может, проклятый Даймир принудил ее каким-то образом, и у нее не было выбора? Прямо сейчас, глядя ей в глаза, ему не верилось, что мама могла так поступить с ним по своей воле.
И, как и в детстве, словно слыша его мысли, мама проговорила:
— Произошел ужасный несчастный случай. Ты поскользнулся на краю и упал. Я думала, что ты погиб в проклятом ущелье. Мой сынок! Сердце матери разбилось на тысячи осколков! — на ее глазах выступили слезы.
Дайм задрожал, едва сдерживаясь, чтобы не заскулить. Он, как и любой варрэн, с трудом мог выносить слезы Варрэн-Лин, но слезы родной матери жгли его каленым железом. Так хотелось верить ей! Зачем матери лгать родному сыну? Он просто поскользнулся и упал…
Дальнейшие ее слова доходили до его сознания, будто сквозь туман.
— Лишь забота Даймира помогла мне выжить после потери тебя, — продолжала она.
— Даймира? — Дайм загнанно дышал. Казалось, что скалы ущелья, в котором они стояли, смыкаются над головой, сдвигаются со всех сторон, давят на наго, грозя стереть в порошок. Воздуха отчаянно не хватало, и Дайм едва держался на ногах.
— Да, он тоже очень страдал после твоей гибели. Мы оплакивали тебя вместе. Никогда мы еще не были так близки. Ведь Даймир тоже тебе не чужой, — продолжала тем временем мама, и слезы бежали по ее щекам.