Она играла на своей кровати с тряпичными куколками, когда в дом, ругаясь, вошли мать и отец. И Динка испуганно соскользнула с кровати, отползая в угол. Она знала, что их ссоры ничем хорошим не заканчиваются, никогда не заканчивались…
Динка отстранилась от детского ужаса и чувства безысходности, которые испытывала она в тот день, и неотрывно смотрела на двоих людей, что-то кричащих друг другу. По несуществующей спине пробежал холодок.
— Это не мой отец, — потрясенно прошептала она, и тут же добавила для Кайры: — Я его немного помню, и он совсем не такой.
Мужчина рядом с матерью был невысок и коренаст, в то время, как ее отец был намного выше матери и имел гибкое худощавое тело.
Мужчина, который кричал на ее мать, брызгая слюной, был с короткими черными волосами, торчащими в разные стороны жесткими непослушными прядями. Его темные, почти черные глаза, сверкали неприкрытой злобой.
— Послушаем, о чем они говорят, — предложила Кайра. И воспоминание чуть вернулось назад, в то мгновение, как ругающаяся пара входит в дом. Динка не помнила, о чем они говорили, ее напуганное детское сознание просто не улавливало смысла слов, однако, память записала их звучание, и теперь вместе с Кайрой им удавалось понять о чем шла речь.
— Грязная потаскуха! — орал «не-отец». — Тебя снова видели вместе с кузнецом!
— Я носила к нему лопаты и вилы, чтобы он их заточил! — тонким срывающимся голосом оправдывалась мама. — Ведь ты не делаешь этого, сколько бы я не просила!
— Знаю я твои лживые речи! Вместо того, чтобы целовать мне ноги за то, что я взял тебя с твоим выблядком, ты продолжаешь трясти сиськами перед мужиками! Признавайся, сколько раз раздвигала ноги перед кузнецом! — «не-отец» схватил маму за основание косы и приблизил ее лицо к своему перекошенному лицу.
Но мама была не из робких. Совсем не такой, какой была когда-то Динка. Она гордо вздернула голову, насколько позволяла его пятерня на ее затылке и впилась ему в лицо яростным взглядом.
— Не смей оскорблять мою дочь! — прошипела она ему в губы. — Ее отца я любила. А тебя ненавижу! — выплюнула она злые слова ему в перекошенную яростью морду.
— Ах ты блядь! — взревел «не-отец» и ударил ей под дых своим огромным кулачищем. Мама согнулась пополам, молча хватая ртом воздух.
— Папа, нет! — завизжала испуганная Динка из-под стола. Но родители не замечали ее. Динка зажмурилась, вжимаясь спиной в стену. Звуки ударов становились все чаще, перемежаясь с грязной нецензурной бранью «не-отца», которой он осыпал мать, и ее криками боли. Динка робко приоткрыла глаза, чтобы увидеть, как отец хватает со стола тяжелую скалку и заносит над лицом матери.
— Не-е-ет! Не-е-ет! — Динка визжала, не замечая брызг крови падающих ей на лицо, на белую скатерть, на покрывало.
Вспыхнуло все разом: кружевные занавески на окнах, разноцветные половички на полу, вышитые покрывала на кроватях. Вся изба вмиг потонула в огненном смерче...
Динка выползла из-под стола и, пошатываясь, побрела к выходу. Выйдя из горящего дома, она остановилась и обернулась, глядя, как дом ее родителей превращается в прах.
— Динка, ты как? — мягко позвала ее Кайра.
— Д-да, я в порядке, можно продолжать, — с трудом оторвав взгляд от горящего дома, Динка посмотрела по сторонам. Смутно знакомый двор, яблоня перед домом, крылечко, объятое огнем. Но что-то не дает ей покоя, картинка словно двоится, детали не совпадают. Ей помнится, что мама кружится в новом платье во дворе, но не под яблоней, а под кленом, украшенном ярким осенним нарядом. А папа сидит на крылечке и смотрит на Динку, но на том пятачке двора, где должна была бы играть Динка, нет места для игр. Там стоит будка злобного цепного пса. Это не тот двор, в котором она росла!
— Давай посмотрим еще раньше, там ты уже почти ничего не помнишь сама, но мы вытащим эти картины из твоей головы и попробуем разобраться вместе, — снова вернула ее к цели их путешествия Кайра.
Динка без слов согласилась, зная, что Кайра и так поймет. Она все еще находилась в растерянности от того, что узнала. И многочисленные ежедневные скандалы мамы с «не-отцом», которые сохранила ее память, сейчас проходили мимо ее сознания. Она сожгла не своего отца!
Мама так и сказала: «Ее отца я любила. А тебя ненавижу!»
Значит, у нее был другой отец, настоящий. Тот, который с добрым взглядом голубых глаз. Тот, которого она, Динка, любила. Она родилась от любви! Теперь даже то, что она убила собственную маму, уже не вызывало такую невыносимую боль, как раньше. Возможно, для мамы лучше было погибнуть так, чем терпеть побои и оскорбления от этого ублюдка и дальше. Но почему они были вместе? И где был в это время ее настоящий отец? Почему он сам не воспитывал ее, отдав любящую жену и дочь этому ничтожеству?
Когда тебя не станет
Нитка воспоминаний раскручивалась все больше, заводя ее в лабиринты души, которые были до поры до времени сокрыты от ее сознания. Динка вместе с матерью брела по бездорожью. Стояла поздняя осень, с быстро темнеющего неба непрерывно лил дождь, ноги почти по колено увязали в жидкой грязи, но Динка, сжав зубы, делала шаг за шагом. Мама тоже еле шагала от усталости, раны от брошенных вслед камней на ее лице еще не зажили и снова сочились кровью. Мама одной рукой несла узелок с их скудными пожитками, а другой крепко сжимала ее ладошку. И Динка не знала, как помочь ей, поэтому старательно игнорировала урчащий от голода желудок и тяжесть в своих маленьких ножках. Лишь бы мама больше не плакала…
Вдали показались огоньки, которые с каждым шагом увеличивались в размерах, превращаясь в приветливо светящиеся окна деревни. Динка затаила дыхание от радости. Деревня на их пути означала скорый отдых, и, быть может, даже еду.
Но двери одна за другой захлопывались перед их носом. Своим маленьким умом Динка не понимала, почему они не могут войти в дом. Но мама снова брала в свою горячую руку ее холодную ладошку и шла дальше, поджав тонкие выцветшие губы. В ту ночь они ночевали, забравшись в чей-то сарай, где хранилось сено. Еды не было, но зато было сухо и почти мягко. Динка крепко прижалась к теплому материнскому боку и уснула, слыша сквозь тяжелую голодную дрему тихие всхлипывания матери.
Тяжелые воспоминания с помощью Кайры снова ускорились, смазываясь в череду сплошных серых, голодных и холодных дней. Очередным неприветливым вечером открывшаяся перед ними дверь явила Динкиным глазам уже знакомого ей мужчину, ее «не-отца». Он был невысок, широкоплеч, с коротко-остриженными черными волосами и темно-карими глубоко-посаженными глазами. Лицо его скрывала густая черная борода. Мужчина окинул мать цепким взглядом и недружелюбно буркнул:
— Чего тебе?
— Пустите переночевать, — произнесла мать заранее заготовленную фразу, с надеждой вглядываясь в лицо своего будущего мучителя.
— Чем заплатишь? — с деланным равнодушием обронил мужчина.
Мама опустила глаза, еще крепче сжав Динкину ладошку.
— Что велишь, то и сделаю, — тихо произнесла она, задвигая Динку себе за спину. — Только ребенка не трогай.
Маленькая Динка в этот момент мечтала только об одном, чтобы этот суровый дядька согласился. А взрослая Динка, наблюдающая события своей же жизни, заскулила от непоправимости происходящего, глядя каким плотоядным взглядом мужчина окинул ее мать, посторонившись и впуская их в свой дом.
Позже она лежала на перине, брошенной на пол, зарывшись с головой в толстое ватное одеяло. Сытный ужин приятно оттягивал животик, но уснуть она не могла. Мать велела спать. Но звуки, доносившие из дальнего угла комнаты пугали ее. Надсадный скрип кровати, рычание мужчины, приютившего их в своем доме, тихие вскрики матери… Сейчас, своим взрослым умом Динка понимала, что там происходило, и жалела, что она не убила это животное еще тогда, в тот самый первый вечер.
Но маленькой Динке начало казаться, что жизнь налаживается. Больше они не брели с матерью по промозглым осенним дорогам куда глаза глядят. У Динки появилась своя кровать, валенки, шубка и теплый платок. Каждый день стол ломился от еды, которую она могла есть, сколько влезет.
«Не-отец» был угрюм и неласков, и Динка старалась лишний раз не попадаться ему на глаза. Но чаще всего его не было дома, и они с матерью хозяйничали вдвоем. А странные звуки по ночам она привыкла не замечать. Лишь мать с каждым днем становилась все печальнее. «Не-отец» был страшно ревнив и все время в чем-то ее подозревал. Все чаще его подозрения заканчивались громкой руганью.
— Зачем тебе это потаскуха? — подливал масла в огонь старший сын «не-отца», заходивший по воскресеньям со своей молодой женой. — Да еще и с ублюдком.
Молодой мужчина с отвращением разглядывал играющую на полу Динку, и, подняв на него глаза, Динка сразу признала Ливея. Тогда он был еще молод и по-своему симпатичен, но уже крепко прикладывался к выпивке. Агнесс была тихая и немногословная. Когда она научилась так ругаться? Уже после того, как на ее попечении оказалась Динка?
— Не твое собачье дело! — огрызался «не-отец», и маленькая Динка была рада, что он защищает мать и ее, и не собирается выгонять их из дома, как того требовал Ливей.
— Кайра, надо еще раньше, — обратилась она к своей наставнице. Смотреть на семейную жизнь с «не-отцом» было отвратительно, и она поспешно отвернулась от вьющихся вокруг ее сознания воспоминаний. — Кайра?
— Я здесь, малышка. Как ты себя чувствуешь? Мы можем отдохнуть, и вернуться к этому позже, — участливо предложила Кайра.
— Нет! — Динка сама не ожидала от себя такой реакции. — Я… в порядке, — добавила она уже тише. — Я хочу… Мне важно знать, что было до этого!
— Я понимаю, — шепнула Кайра, и Динка почувствовала вдруг прикосновение к своему плечу. Следом сознание ее вновь заволокло новой порцией жженого силуса.
— Дыши, девочка, дыши и вспоминай. Мы найдем твоего настоящего отца, — ласково заурчала Кайра в кромешной темноте, в которую снова окунулось сознание.