Он замер, соображая. А незнакомец мягко и все-таки неровно – хромает, что ли? – отошел от него и вышел в приемную.
Бандит рухнул на стол внезапно и как-то основательно. Людмила Петровна заподозрила подвох, но быстро убедилась, что бандит не двигается, на толчки не реагирует и дышит еле-еле. Она в несколько приемов спихнула его со стола, боязливо полюбовалась тем, как мягко и плотно, будто тесто, бандит улегся в проход между столом и шкафом. Поколебалась, но стащила маску с прорезями. Внимательно рассмотрела лицо – нестрашное, даже, несмотря на бессознательную вялость, почти симпатичное, и совершенно незнакомое. А она-то подозревала, что свои балуются – за Неушева мстят, младшую Неушеву поддерживают или наоборот, свергают – да мало ли поводов у дураков.
Людмила Петровна хотела сфотографировать налетчика на всякий случай, но телефон повредился во всей это чехарде – слепо пялился серым экраном и отказывался включаться. А стационарный телефон бандит, похоже, повредил, падая. Ни в полицию, ни в администрацию, ни на охрану позвонить не удавалось: гудка не было совершенно.
Людмила Петровна ощупала и подергала все торчащие из аппарата провода и полезла под стол проверить, не там ли вылетел штекер. Свет так и не зажигался, зато голубое окно наконец стало белесым, и действовать приходилось не совсем вслепую. Но едва Людмила Петровна добралась пальцами до телефонной розетки, подстольные сумерки сменились мраком. Щель между панелью стола и полом перекрыли чьи-то ботинки. Людмила Петровна, едва не стесав голову, рванулась ввысь, на ходу успокаивая себя тем, что ботиночки вроде не армейские, как у остальных бандитов.
Зря успокаивала: перед столом стоял натуральный бандит, в бронежилете, куртке и главное – в шерстяной шапке-маске на всю голову.
Людмила Петровна схватилась за прическу, то ли от ужаса, то ли чтобы поправить, и неожиданно для себя выпалила:
– Я его не трогала, он сам упал.
Бандит кивнул и сказал неожиданно мягко и негромко:
– Людмила Петровна, а Сергея Ивановича куда увели?
Проодеколонен он был насквозь. Знакомо как-то.
Людмила Петровна покрепче взялась за голову и сказала:
– Я не знаю! Не знаю!
Хотела сказать еще разок и громче, но бандит снова кивнул, уперся перчатками в стол, заставив ее откинуться на спинку кресла, и напористо сообщил, сверля блестками черных глаз в прорезях маски:
– Людмила Петровна, в кабинете американец лежит, связанный. Это скандал, вы понимаете. Вы его освободите, напоите кофе или чем покрепче – есть ведь? Хорошо. Тут все равно заняться нечем, связи нет и не будет никакой. Идите, пожалуйста.
Людмила Петровна, засуетившись, открыла и закрыла шкафчик, открыла тумбочку и вытащила бутылку из коллекции, в которую Неушев не глядя сгружал все дары, и которую Шестаков, так же не глядя, велел выкинуть. Обойти лежащего бандита не получилось, а перепрыгнуть через него не позволяли юбка, возраст и, в общем-то, все остальное. Людмила Петровна нерешительно посмотрела на стоящего бандита. Он подхватил лежащего товарища за одежду и ловко, в одно движение, оттащил в середку приемной. Людмила Петровна быстро проскочила мимо, открыла дверь в кабинет и тут же прикрыла ее.
– Там еще эти лежат, в масках. А если очнутся – ну или вот этот… Мне что делать?
– Десять минут еще точно не очнутся, а там и милиция в себя придет. Она тут валяется, на первом этаже. Вот пусть между собой и разбираются.
Людмила Петровна открыла рот, чтобы спросить, а что случилось-то такого, из-за чего вырубился свет и все попадали, почему не попадала сама Людмила Петровна и этот вежливый бандит, кто он такой вообще, и куда все-таки делся симпатичный израильтянин, вошедший в кабинет с утра. Но бандит изысканно указал ей перчаткой на кабинет. Людмила Петровна быстро сказала:
– Они когда Сергея Ивановича уводили, с москвичом, говорили про юротдел, это в другом конце коридора.
И юркнула в кабинет, к бубнящему что-то американцу.
– Пал Викторыч, а может, по башкам им надаем сейчас, пока они дохленькие? – предложил Масютин, обшаривая мужика в маске.
Еремеев, отдыхиваясь, махнул рукой – не надо, мол. Срабатывание СПАЗа гарантированно вырубало всех, находившихся в контакте со сплавами железа, минут на двадцать – а человека с гранатометом могло ввести в кому или убить. Но это уже не мы виноваты, а древний народ, который объяснил, от чего погибнет взявший меч. В таких условиях бить контуженых по башке было совершенно необязательно. Масютин и сам это прекрасно знал. Но пар выпустить очень хотелось, кто ж спорит. Пар ой как накопиться успел: и за месяц, и за сегодняшнее дурное утро.
Утро было невероятно дурным: сперва ждали высокое начальство, потом высокое начальство с иностранными гостями, далее высокое начальство велело ждать, не расслабляясь, затем из АБК пошли сигналы о каком-то маски-шоу: то ли полицейской операции, как в кино, то ли рейдерском захвате, как в телевизоре. Наконец прибежал программист Муртазин.
Когда в цехах погас свет и наступила непривычная тишина, Еремеев с ужасом подумал: а если это ошибка или путаница какая-то. Вдруг нет ни захвата, ни стрельбы. Просто кто-то что-то не так понял или решил разыграть кого-то. А я шарахнул секретным оружием по живым людям и мощностям родного завода. Мощности-то ладно, они были штатно запаркованы и защищены от воздействия, но в АБК-то сегодня никто схему не отработал. Одних компьютеров и оргтехники, поди, на несколько миллионов сгорело.
Эта мысль колотилась в голове и даже легких Еремеева, пока он вместе с тройкой ребят поздоровее, оскальзываясь, бежал через двор в АБК. Остальным он велел быть на рабочих местах и охранять цех, а заодно СПАЗ. И отпустило Еремеева не скоро. Даже не при виде мужика в маске, черной форме без опознавательных знаков и с автоматом, скорчившегося у вертушки, через которую работяги шли в цех. Отпустило тогда, когда нормального человека, наоборот, должно было прихватить. Когда Еремеев вышел на лестницу, красиво заваленную взводом полицейского спецназа. Видать, стояли ребятки, ждали команды – а дождались импульса в центральную нервную. И удивиться не успели.
На третьем этаже валялся опять не спецназовец, а такой же, как у вертушки, мужик в маске и анонимной униформе. С таким же вычурным автоматом. Слава богу, из такой же оружейной стали.
– Они живы? – спросили сзади, и едва угомонившееся сердце Еремеева снова оборвалось и затрещало из холодных кишок, а Масютин без затей замахнулся черенком, выдранным из дворницкой лопаты.
– Тихо, – сказал Еремеев, потому что голос все-таки был женским, и повернулся.
К ним подошла молодая и довольно пригожая женщина в черном удлиненном пуховике. Лицо у нее было строгим и немного испуганным, что добавляло пригожести. А руки в карманах добавляли то ли простецкости, то ли, наоборот, загадочности.
– Вы здесь работаете, так? – спросила она напористо. – Это что, короткое замыкание какое-то было?
– Длинное, – сказал Масютин и небрежно оперся о черенок, как шевалье о клинок. – Мать, ты сама кто и откуда?
– Новикова, следственный комитет, – ответила она, даже не пытаясь вытащить руки из кармана или каким-то иным способом показать удостоверение, погоны или какую-нибудь бляху на груди. Груди хватило бы, подумал Еремеев и немного даже испугался за себя. В связи с тем, особенно, что сразу понял: не врет девушка. И Масютин это понял, потому что присмирел и палку убрал за спину. А девушка приободрилась, попав в родную стихию, в которой можно допрашивать и строить всяких посторонних мужиков.
– Это ваши? – спросила Новикова, дернув подбородком.
Масютин быстро оглянулся и кивнул. Пробежавшие по коридору Яманаев и Лодыгин возвращались на голоса.
– Вы представьтесь, пожалуйста, – сказала Новикова Еремееву.
– Еремеев Павел Викторович, начальник КБ, и. о. главного инженера. Это ваши вояки, что ли?
– Не совсем, – сказала Новикова. – Можете кратко сказать, что случилось?
Еремеев развел руками, посмотрел в обе стороны и начал:
– Ну, я бы сказал, рейдерский захват, причем не первый…
– Это я в курсе, – оборвала Новикова. – Вы скажите, вы из какого-то оружия выстрелили, или что? Просто для понимания.
– Просто для понимания: была приведена в действие наша разработка. Штатно. Остальное – извините, секретная информация.
– Они живы хоть?
Еремеев пожал плечами.
– Ну вы же видите. Очнутся минут через пятнадцать.
Новикова поморщилась и уточнила:
– А у вас право есть на такое, как это, штатное приведение в действие?
– Есть у нас все, – сказал из-за плеча Яманаев. – А у вас право есть с автоматами по заводу бегать?
– Я без автомата, и вообще, – сухо сказала Новикова и осторожно выпростала руки из карманов.
Масютин охнул, кто-то свистнул, а Еремеев, растерявшись, просипел:
– Ну, это еще повезло – на периферии были, и металл изолирован – телефон, что ли?
Новикова прострелила его непременно синими – в полутьме коридора не понять, но какими еще, – глазами и хотела сказать что неласковое. Но ей самой сказали: «Позвольте» и осторожно, но прочно взяли за запястье.
Мужик в униформе охранника и с заводской нашивкой на груди быстро исследовал ладонь Новиковой и сообщил:
– Ну, ожог, сильный, но более-менее чистый. Пластмасса потекла, так? Надо спиртом обработать и повязку, тоже спиртовую. Пойдемте, я знаю, где есть.
Новикова оглянулась почему-то на Еремеева. Еремеев открыл рот, но охранник сказал:
– Ребят, там в юротделе Шестаков и номенклатура из Москвы связанные, и с ними еще эти вот с автоматами, три штуки. Очнутся – нехорошо получится. Вы бы поспешили.
Масютин, что-то прошипев, гулко ткнул палкой в пол и рванул в сторону юротдела так, что Еремеев на всякий случай решил не завидовать ни Шестакову, ни рейдерам. Яманаев с Лодыгиным, переглянувшись, затопали следом.
Еремеев снова открыл рот, но обнаружил, что Новикова об руку с охранником уже удаляется в крыло приемной. Хороша парочка – хромоножка да сухоручка. Еремеев опомнился, нагнал их и как бы между прочим поинтересовался: