Однако провозглашение на словах новой тактики, направленной скорее на удержание в повиновении своих рядов, не привело пока к существенным изменениям ее на деле. Хотя и появились партизанские отряды Армии крайовой, ее командование стремилось к тому, чтобы их боевая деятельность не оказывала влияния на советско-германский фронт: запрещалось взрывать фашистские составы, идущие на фронт, выступать против частей вермахта. Партизаны могли использовать лишь треть имевшегося у них оружия и т. д.
Е. Моравский, один из ведущих деятелей ППР на издательской ниве, писал, что после разрыва переговоров в кругах делегатуры распространялись утверждения, будто инициатива ППР относительно единого фронта была лишь тактическим маневром, рассчитанным на то, что делегатура отвергнет предложение и это даст ППР свободу рук в борьбе против «лондонского лагеря». «В действительности вопрос не столь прост. Правда, что в руководстве ППР не было больших надежд на то, что будут приняты целиком представленные предложения, но рассчитывали на какой-нибудь приемлемый компромисс, который позволил бы ППР выйти из политической изоляции в подпольной Польше и установить— в степени, на которую позволяли условия конспирации— нормальные отношения с партиями правительственного лагеря. Одновременно главный упор мы делали на немедленное усиление вооруженной борьбы с немцами»/71/. В мемуарах Гомулка через десятки лет после переговоров заметил, что предлагавшееся АК и делегатуре соглашение было «очень выгодным с точки зрения интересов Польши, а также хорошо понятных интересов ППР, как и ее политических противников из „лондонского лагеря“. Это должно было положительно сказаться на ходе последующих событий». Шанс на национальное согласие (в чехословацком духе) был утерян. ППР подтолкнули к созданию собственного центра власти, к созданию собственного подпольного государства.
В феврале 1944 г., отвечая на нападки в связи с созданием Крайовой рады народовой и оценивая события весны 1943 г., ППР в «Тybuna Wolnoṡci» (20 февраля) опубликовала «Заявление ЦК ППР» пера В. Гомулки, которое повторяло, что предложение делегатуре было нацелено на активизацию вооруженной борьбы. И именно поэтому делегатура воспротивилась. Соглашение выбивало бы из ее рук аргументы о якобы агентурном характере ППР, широко использовавшиеся в клеветнической пропаганде правых сил, направленной против лагеря польской демократии.
ППР пришла к выводу, что предложение о сотрудничестве, о создании общего национального антифашистского фронта делегатура не приняла потому, что оно означало отказ «лондонцев» от санационной Конституции 1935 г. и создание правительства с участием ППР или правительства, пользующегося его поддержкой; уменьшало шансы идеологической борьбы с ППР при помощи антикоммунистических и антисоветских аргументов.
В результате. вместо объединения усилилось резкое политическое размежевание, вплоть до вооруженных столкновений. Облик и цели ППР по-прежнему идентифицировались с Коминтерном времен тактики мировой революции, массовых репрессий, коллективизации в СССР. В итоге политических перестановок внутри страны после весны 1943 г. партия изменила политический курс, призвав демократические силы к объединению в национально-демократическом фронте.
Весной 1943 г. произошли значительные изменения и в мировом коммунистическом движении. В мае 1943 г. ИККИ принял постановление о роспуске Коммунистического Интернационала. Организационная форма Коминтерна себя изжила, стала помехой для развития национальных партий и учета ими национальных особенностей. Нельзя было допустить, чтобы пресловутая «рука Москвы» мешала зарождению внутренних и международных связей, в том числе межсоюзническим отношениям в Антигитлеровской коалиции. Риторика Коминтерна с его курсом на мировую революцию не соответствовала новому миру, «выраставшему» из войны. На этом пути виделась возможность вывести компартии с периферии общественно-политической жизни и превратить их в участников процесса оформления послевоенного внутреннего устройства в интересах «широких масс трудящихся». Возможно, имелось в виду, распустив Коминтерн, освободиться от закрепившегося в общественном сознании европейцев одиозного образа организации, угрожавшей разрушить демократические общественные устои.
2.12. Разрыв отношений между СССР и польским правительством в эмиграции
В те же дни февраля 1943 г. об отношениях двух ветвей польского движения Сопротивления, о необходимости и возможности их взаимодействия и помощи им со стороны СССР говорили и в Москве. На самом высоком уровне. Сталин по личной просьбе Сикорского принимал нового польского посла Т. Ромера, на сей раз профессионального дипломата.
Начало 1943 г. характеризовалось усилением трений и противоречий. СССР был недоволен тем, что вместо взаимного решения вопросов Сикорский искал покровительства у посредников за океаном. В прессе, как подпольной, так и польской в Лондоне («разнузданной», как ее называл Сталин), ширилась антисоветская кампания. Она шокировала даже вице-премьера Миколайчика. Постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании А. Кадоган пытался сдерживать антисоветскую активность польских эмигрантов: «Судьба всех нас связана с военными успехами Советов», – говорил он им /72/.
Впервые сведения о взаимных противоречиях появились в советской прессе: 21 февраля газета «Правда» опубликовала статью заместителя наркома иностранных дел А. Е. Корнейчука. Главным был территориальный вопрос. После Сталинграда и Эль-Аламейна (поселения примерно в 100 км от Александрии на севере Африки, где были остановлены итало-германские дивизии, а затем отброшены, разбиты и взяты в плен) основной вопрос состоял не в том, кто победит, а когда будет достигнута победа, это актуализировало все проблемы.
Чувствуя, что отношения с СССР напряженные и все более ухудшаются, Сикорский 9 февраля 1943 г. обратился к Сталину с личным письмом. Он сожалел, что силы, которыми он командовал, участвуют в борьбе против фашистского блока только «на отдаленных фронтах, а не плечом к плечу с Вашими войсками на Восточном фронте Европы». Сикорский писал, что его тревожат трудности, которые появились на пути польско-советского соглашения. В момент, когда война переходит в свою решающую фазу, он желал бы обеспечить сближение и сотрудничество Польши и СССР в борьбе против Германии, а затем – добрососедские отношения после войны. Премьер просил принять посла и обсудить с ним возможности реальных шагов в этом направлении/73/. Ромеру явно дали указание любой ценой добиться взаимодействия Армии Крайовой с Красной армией.
Сталин принял Ромера 26 февраля. Стороны опубликовали свои записи беседы. Беседа была долгой, обсуждалось много проблем. Публикация эмигрантского издания 60-х годов опустила без объяснения ту ее часть, где обсуждался вопрос о возможной помощи АК со стороны советской армии, что для Сикорского было важно, но было неприемлемо для участников холодной войны. В частности, речь шла об организации одновременного подрыва всех железнодорожных путей в немецком тылу на территории Польши. Сталин отсоветовал: вызовет массовые репрессии против населения, лучше взрывать «по одной». Предлагаемую же акцию он счел целесообразной лишь в момент прихода Красной армии в Польшу и по согласованию сроков с советской стороной. На вопрос Ромера, когда Красная армия придет в Польшу, Сталин произнес фразу, которую тому, тогда уже министру иностранных дел, да и всему правительству, надо было бы вспомнить в августе 1944 г.в связи с боями под Варшавой: «В войне не все зависит от нас, многое зависит и от противника. Трудно указать сроки».
Надо сказать, что акцию подрыва ж/д варшавского узла АК вновь провела, но против Красной армии – 17 сентября 1944 г., во время Варшавского восстания.
Сталин в феврале 1943 г. не проигнорировал вопрос о сотрудничестве с Армией крайовой. Но поставил условие: прекращение «драчки» между АК и советскими партизанами (на кресах). При соблюдении этого условия возможно сотрудничество с АК и материальная помощь ей со стороны Красной армии.
В публикации обеих сторон остался принципиальный для Сикорского вопрос о намерении СССР не устанавливать при вступлении Красной армии на польскую землю своей администрации в стране («советские войска… дойдут до Польши, освободят Польшу от немцев и отдадут ее польскому правительству»). Но эту формулировку о праве эмигрантского правительства на власть в стране Сталин применил, как оказалось, последний раз.
Пока же беседа шла в духе поиска компромисса, стремления СССР к соглашению с конституционными польскими властями, но границы компромисса маршал определил ясно: армию Андерса обратно не примет, вопрос этот даже обсуждать отказался, и границу 1939 – 1941 гг. не изменит. Стороны показали себя непримиримыми противниками в этом вопросе. Ромер: «Нет и не будет такого польского правительства, которое согласилось бы на изменение границ с СССР, предлагаемое советским правительством». (В польской публикации тон посла несколько смягчен.) В советской записи: «Тов. Сталин говорит, что в СССР тоже нет и не будет правительства, которое согласилось бы на изменение границ с Польшей 1939 г. и отрыв от Советского Союза районов, включение которых в Союз определено Конституцией СССР». Здесь явно речь идет о территории, что превалировало в польских притязаниях. В большинстве же высказываний на эту тему советская сторона подходила с точки зрения «украинцев» и «белорусов», решения их национальных интересов, произошедшего национального воссоединения. Особенно это чувствуется в официальных документах, а не в ходе переговоров. Вот пример, когда проблема границы вышла из дипломатических кабинетов на открытое обсуждение, как и вопрос о трудностях во взаимных отношениях. В ответ на заявление польского правительства от 25 февраля 1943 г., которое имело иную тональность, чем письмо его премьер-министра, последовало сообщение ТАСС от 2 марта, в котором впервые публично была указана «линия Керзона» как основа будущей границы, предложенная еще Парижской мирной конференцией как раздел между возродившейся Польшей и советскими республиками. Фа