Анализ состояния военного и политического подполья дает основание сделать вывод, что усиливавшиеся политические и социальные антагонизмы (при сохранении общенациональной задачи – освобождения страны от фашизма) привели в середине 1943 г., с одной стороны, к попыткам буржуазного лагеря укрепить свое единство, ускорить строительство подпольного административного аппарата, а с другой – к усилению стремления разгромить ППР и Гвардию людову, развязав еще в условиях оккупации гражданскую войну. Поляризация двух течений в освободительной борьбе завершалась. Основными линиями расхождения были вопросы власти, границ и союзников в освобождении страны и послевоенном восстановлении.
Глава третья.Победы Красной армии. Начало кризиса фашистского блока. Подъем освободительной борьбы. Организационное оформление двух политических лагерей(Лето 1943 г. – лето 1944 г.)
3.13. Уточнение политических позиций основных сил «лондонского лагеря»
В августе 1943 г. отгремели залпы битвы под Курском. Советские войска разгромили отборные части вермахта, пытавшегося взять реванш за поражение под Сталинградом. После Курска стратегическая инициатива прочно перешла в руки советского командования. Победы Краснойармии оказали решающее влияние на развитие европейского движения Сопротивления, польского в частности. Именно с лета 1943 г. антигитлеровская национально-освободительная борьба становится массовой: почувствовалась реальная перспектива освобождения. Включение значительных масс в движение усилило социальные мотивы борьбы. Жизнь ставила вопрос, какой должна быть освобожденная родина. Стало ясно, что вопреки пропаганде эмигрантского правительства, освобождение придет с востока, и принесет его Красная армия. Активизация и радикализация масс вели к росту левых сил в Сопротивлении, к изменению отношения к Советскому Союзу и, соответственно, к ППР. В мае 1943 г. командование СС и полиции сообщило о росте борьбы против оккупантов, в частности на территории Радомского дистрикта (воеводства): «В последние полгода можно констатировать не только рост числа нападений, но также все большее число их участников, применение лучшего вооружения и бо́льшую организованность, а также планомерность действий… При этом мы получаем следующую картину: деятельность поляков-националистов является незначительной, все террористическое движение исходит со стороны коммунистов» /97/. Оккупанты регистрировали в среднем в месяц, напомним, в 1942 г. – 1 333 акции, в 1943 г. – 4 458, в 1944 г. – 6 963. Соответственно возрастали и потери гитлеровцев в живой силе: 31, 190, 1 018. Польские жертвы возрастали равным образом: 1 134, 1 416, 1 553. Есть более развернутая динамика по Люблинскому воеводству. Там было в январе 1942 г. различных акций —96, в феврале – 61, в марте —120, в апреле – 200, в мае – 780, в июне – 1 140, в июле и августе —по 1 400, в сентябре —1 600 и до декабря —1 700. В 1943 г. в январе – 1 296, в феврале —1 600, в марте – 2 306, в апреле— 2 320. Реакцией нацистов было усиление террора, казни заложников. ППР и Гвардии Людовой, а также «советским диверсантам», приписывались все крупные антиоккупационные действия, даже совершаемые Армией Крайовой.
Гитлеровцы пытались остановить неблагоприятное для себя развитие событий, в том числе путем усиления национальных противоречий в польском обществе и обострением советско-польских отношений. Вот что писал 5 апреля 1943 г. Р. Сатановский, тогда командир польского партизанского отряда, а впоследствии известный дирижер, начальнику Украинского штаба партизанского движения: «Немцы прямым образом пытаются влиять на поляков. Издают листовки на польском языке, указывая на то, что лишь они являются защитниками Европы от „жидокоммуны“, создают польскую полицию (в Кастополе), будто бы от обороны от националистов, но одновременно разжигая пламя украинского националистического движения. Вынуждают поляков хвататься за оружие. Вдохновляемые гестапо отвратительные убийства беззащитных польских семей использует немецкая пропаганда, делает снимки изрубленных жертв и печатает в газетах как работу советских партизан»/98/.
Основой возможности превращения польского движения Сопротивления в активную, массовую борьбу были победы Красной армии и ее союзников в 1943 году и начавшийся кризис фашистского блока. Подготовило эту возможность предшествующее развитие всех военных и невоенных форм Сопротивления. Психологически и фактически это явление было оккупантами осознано также в 1943 г., когда гитлеровцы объявили Польшу краем, охваченным партизанской войной.
В «лондонском» подполье отреагировали на усиление антифашистских выступлений попыткой консолидации рядов. Она все более принимала правоцентристский уклон, формальной основой было выполнение директив Сикорского от 5 февраля 1943 г.: «Настоящая, далеко продвинувшаяся политическая декомпозиция в стране противоречит моим намерениям… Страна, погруженная в революцию, автоматически попала бы в руки Советов, ибо от нее отвернулись бы великие западные демократии… Наше международное положение и опасность, грозящая нам в момент поражения Германии, должны застать страну в согласии и консолидации». При этом Сикорский отрицал возможность объединения с оппозицией справа и слева – с группами, полуявно или явно сотрудничавшими с гитлеровцами, а также с теми, «которые стремятся к советизации Польши»/99/.
У правительственных партий общим было желание восстановления независимости и отрицательное отношение к СССР. В остальном, вплоть до оценки самого правительства, не говоря уже о характере будущей власти и облика страны, этот лагерь не являл политического единства. Продолжали бороться между собой за господство в стране группировки народовцев, людовцев, а также социалистов ППС-ВРН. Усилились лишь переговоры по выполнению приказа о подчинении всех военных организаций Армии крайовой. 24 ноября 1942 г. командование АК добилось заявления эндецкой Народовой организации войсковой (НОВ) о подчинении Армии крайовой, сохраняя, впрочем, в ее рядах значительную самостоятельность.
Стронництво народове, очевидно, более чувствительное к настроению масс, отошло в стране от тактики, установленной Белецким в эмиграции, считая ее неперспективной. Сторонник Белецкого С. Саха, выбранный представителем СН в Политическом согласительном комитете, не выступал против советско-польского соглашения. Подобные действия не принесли бы теперь эндекам популярности. СН продолжало критику состава правительства вплоть до заявления, что отказывает ему в доверии. Платформа СН в стране приближалась к позиции «старых» эндеков типа М. Сейды. Не отказываясь от власти, партия стала вести более гибкую политику, если не для завоевания новых позиций, то хотя бы для сохранения имевшихся.
Сказался опыт «исторической партии» и в отношении к СССР. На рубеже 1942 и 1943 гг. агрессивность в отношении к нему спала. 12 января 1943 г., когда Сталинградская битва подходила к концу, «Walka» («Борьба») опубликовала статью «Россия – наш важнейший сосед». «Классовые» воззрения были уравновешены. Основным положением стало: «Общая опасность сделала нас союзниками. Мы этого не хотели, но так уж случилось». Этого тезиса придерживался и Ровецкий, заявлявший: «Соглашение навязано обеим сторонам фактом нападения Германии на Россию». Газета «Walka» считала, что «для Польши Россия необходима в качестве защиты от союзнических неожиданностей». Для России сильная Польша является гарантией мира в Европе. Появились любопытные мотивы о необходимости взаимных экономических связей для СССР через балтийские порты (Кёнигсберг, Гданьск, Щецин) с Атлантикой, а для Польши через Владивосток – европейское окно на Тихий океан. Будущее мира – на океанах, в частности на Тихом, и там должны присутствовать славяне. «Walka» выражала «веру в великие задачи Польши и России в эпоху, которая наступает и требует забыть о нанесенных обидах». В вопросе конфликта о границах СН считало, что настало время во взаимных интересах его ликвидировать, но на условиях статус-кво до 17 сентября 1939 г. Для этого нужен визит главы польского государства в столицу России. «Мы хотим величия России, но не на наших землях… Мы предприняли труд изгнать из сердца все предубеждения, недоверие и гнев. Это та цена, которую мы готовы заплатить за будущие доброжелательные, соседские отношения. Это очень много – наивысшая и единственная цена, которую мы можем заплатить».
Но после гитлеровского сообщения о Катыни антисоветизм, антикоммунизм вновь резко усилились. Спал накал обличений к июлю 1943 г., когда народовцы вспомнили, что они некогда весьма плодотворно сотрудничали с Россией и выражали убеждение, что СН —наилучший партнер для польско-советского сотрудничества.
Новые мотивы появились и в позиции АК. Грот-Ровецкий именно 12 января 1943 г., в день выхода статьи в газете народовцев, сообщил Сикорскому, что, хотя Россия и враг номер два, но в случае вступления русских в Польшу АК будет рассматривать их как союзников, не допустит борьбы с Красной армией, но продемонстрирует право Польши на все довоенные территории. В ответ Грот-Ровецкий получил приказ, в случае, если в Польшу одновременно не вступят войска западных союзников, поднять восстание во Львове и Вильно. Позиция эта была поддержана Политическим согласительным комитетом 18 марта 1943 г.
Если в марте 1942 г. Сикорский, под впечатлением зимней кампании Красной армии и визита в Москву, категорически запретил АК выступление против СССР и его вооруженных сил, ибо в глазах Запада это было бы «равнозначно нашей солидарности с Германией, что было бы для Польши самоубийством», то в послании Гроту от февраля 1943 г. он обусловливал эту политику изменением роли СССР в войне и в мире; договорами Польши с ним; отсутствием каких-либо шансов противостояния вступающим в Польшу советским войскам; и наконец, четвертое – восстановление польского государства «будет иметь место только при выполнении принятых Россией по доброй воле обязательств и давления со стороны союзников». То есть Сикорский понимал, что будущее Польши зависит от России/100/.