Генерал Бах избрал тактику «наведения мостов» с поляками, определенного заигрывания с командованием АК. Он не применял приказ Гитлера о расстреле всех варшавян поголовно. Расстреливали «только» взятых с оружием или принятых за повстанцев. Пленных практически не было. Из появлявшихся на улицах гражданских Бах приказал расстреливать только мужчин. Население генерал считал нужным выселить из города. В городе были распространены немецкие листовки с призывом о выходе гражданского населения. Устраивались обмены парламентерами и прекращение огня на отдельных участках. Немецкое командование сообщало, что повстанцы разрешали уходить женщинам и детям и задерживали мужчин. На первый раз ушло, говорят, около 25 тыс.
Скоро гитлеровцы пришли к выводу, что восстание более грозное, чем сначала можно было предположить. 17 августа в первый раз Бах предложил начать переговоры о капитуляции на выгодных для повстанцев условиях. Ожесточенное сопротивление повстанцев продолжалось. Характерная деталь тактики гитлеровцев – усиление разжигания в Польше антисоветских и антирусских настроений, фабрикация фальшивых речей и приказов Сталина, в том числе якобы о прекращении наступления Красной армии на Варшаву/191/. Фальшивки эти, очень искусно и тонко сделанные, до наших дней фигурируют в работах исследователей. Даже таких солидных, как труд английского историка Н. Дэвиса о Варшавском восстании/192/
После подавления выступления АК в Праге восстание продолжалось только на левой стороне Вислы. Сосчитать точно численность населения в левобережной Варшаве (сколько его осталось), естественно, невозможно. Скорее по итогам восстания его определяют от 720 до 820 тыс. По совместным советско-польским публикациям документов взаимоотношения АК с городом, с гражданским населением в ходе восстания предстают в нелакированном свете. Единство всего населения с повстанцами – это миф, созданный в послевоенное время пропагандой оппозиции в противовес власти ППР-ПОРП, гениальными фильмами Вайды да грезами о молодости участников событий. Документы сообщают, что когда АК начала восстание, «масса населения и все духовенство были ошеломлены». Поэтому из гражданского населения в ряды повстанцев пришло «добровольцев очень мало». Для строительства баррикад приходилось использовать принуждение, а при размещении отрядов АК «в качестве мест расквартирования использовались частные дома. Мы подвергали террору пребывающее в них польское гражданское население, чтобы оно нас не выдало», – сообщал повстанец Т. Будзиновский. «Банды держатся почти исключительно благодаря террору», —докладывал информатор гестапо М. Волк. 6 августа разведотдел 9-й немецкой армии сообщал в штаб армий «Центр»: «Из перехваченных радиопереговоров между поляками командирам удалось выяснить следующее: настроение повстанцев в связи с обстоятельством, что большевики без интереса отнеслись к восстанию, плохое. В связи с налетами авиации и использованием танков, а также радикальными акциями немцев по очистке, население находится в подавленном состоянии. Оно боится украинских добровольцев. Замечено, что бо́льшая часть населения симпатизирует немцам». Последнее утверждение трудно принять. В первые же дни восстания головорезы Дирлевангера и Рейнефарта убили десятки тысяч варшавян. Только на рабочей Воле – за несколько дней более 35 (50 – 60) тыс. человек. Рейнефарт жаловался на недостаток патронов: «Что делать с цивилями? У меня меньше патронов, чем задержанных». Факты поддержки немцев были. Но одно дело сотрудничество, другое – помощь пострадавшим в бою, когда трудно было различить— человеческое сострадание раненому или политическая позиция?
Гитлеровская разведка доносила по команде 2 августа: «Наши потери и потери противника значительны». 5 августа: «При этих действиях при прочесывании было расстреляно много гражданских лиц, задержанных с оружием». «Восставшие продолжают сражаться упорно и ожесточенно, снижения духа сопротивления не отмечено». «Восставшие находятся под руководством обученных командиров». Положение в разных районах города также было различным. 6 августа тот же разведотдел сообщал: «Вопреки сопротивлению, имеющему место в центре города, в окрестностях Восточной дороги— угол Курт Люкштрассе-Фельдхерр Альце /Пулавская улица/– район стадиона вермахта (где почти исключительно проживает рабочее население) стоит полное спокойствие и можно свободно ходить по улицам». «Обеспечение населения продовольствием плохое, есть только хлеб. Окраины города немного снабжает продовольствием сельское население». «В Праге создается впечатление, что осадное положение на нее не распространяется. Продолжается, хоть и ограниченное, движение по улицам. Царит полное спокойствие». Своеобразное положение было на Жолибоже. Там довольно долго не было наземных боев, а «только» бомбардировки да непрерывный контроль попыток пробиться через мост над ж/д путями, который отделял этот район от центра города. «На основании приказа от 1 августа 1944г. (Бура о подходе отрядов АК на помощь Варшаве – В. П.) продолжается проникновение молодых людей из прилегающей местности для поддержки повстанцев в Варшаву, но переход черты города в связи с немецкими заградительными мерами становится все труднее». Такова была картина 6 августа глазами немцев/159/.
Население, первоначально благожелательное или нейтральное к восставшим, постепенно становилось все более нетерпимым. Н. Дэвис тоже отвергает послевоенные легенды о едином взрыве варшавян в восстании. Он пишет, что гражданское население испытывало большие колебания в зависимости от ситуации: «Вопреки позднейшим легендам, гражданское население не поддерживало восстание с одинаковым энтузиазмом. Можно сказать, что большинство жителей Варшавы имело ощущение, что повстанцы борются за общее дело. Однако значительная часть держалась отстраненно, далеко, стараясь просто выжить. И как всегда, существовали группы и одиночки, составлявшие оппозицию… В эффекте настроения среди гражданского населения поддавались значительным колебаниям. В зависимости от ситуации»/192/. Так что население было разное и в разных ситуациях вело себя по-разному.
О восстании в европейской прессе обширных сведений не было. Гитлеровцы сообщили о восстании —«сатанинском деле» – только 15 августа. И во второй раз —что восстание подавлено («пало») – 3октября. Битва, характер и цели которой чужды понятиям англичан, как написал Н. Дэвис, мало интересовала британскую прессу. Черчилль, решивший нажить на восстании политический капитал, упрекал в этом министра информации Б. Брэкена. Тот оправдывался, что его соотечественников интересуют сообщения из Нормандии, действия союзных войск против вермахта, а не Варшава. Советская печать перепечатывала без комментариев скупые строки из англо-американской прессы или отчеты о конференции М. Роли-Жимерского да интервью Верта.
Неделя восстания —срок, на который как наибольший рассчитывали организаторы, закончилась патом. Армия крайова город не захватила. Немцы восстание не подавили. В городе гибло больше гражданских, мирных жителей, чем боевиков. Оккупанты стягивали новые силы.
Неофициальные сведения о восстании советское руководство узнало 2 августа. Официальные— ночью 3 августа от английской военной миссии. Восприняли их в Союзе как нечто нереальное. Особенно явно и открыто это было выражено в Союзе польских патриотов. В. Василевская вообще пыталась отрицать факт восстания.
Советская сторона в ответ на послание Черчилля от 4 августа («Это восстание может быть помощью вашим операциям») встало на точку зрения, что восстание, начатое преждевременно, не имеет для СССР военного значения, более того —составляет источник дополнительных трудностей для Красной армии, привлекая к Варшаве пристальное внимание командования вермахта/265/. Сталин отнесся к восстанию резко отрицательно. Факт провозглашения восстания он оценил как безрассудную авантюру. «Никакое правительство в мире, ни английское, ни американское, не может мириться с тем, чтобы перед фронтом его войск было организовано восстание без ведома этого командования и вопреки его оперативным планам»/193/. И, судя по встрече Миколайчика 3 августа, Сталин сразу определил антисоветскую направленность восстания и его задачу – укрепить позиции польского премьера. Он встретил Миколайчика вопросом: «Вы это специально сделали?»
5.24. Визит Миколайчика в Москву (30 июля – 9 августа 1944 г.)
Миколайчик прилетел в Москву 30 июля в сопровождении С. Грабского, председателя Рады народовой, и Т. Ромера, министра иностранных дел, бывшего посла Польши в СССР. На протокольном визите у Молотова 31 августа он пытался позиционировать себя как лицо, которое «имеет за собой почти все население Польши» и стремится заложить основы дружественного сотрудничества между Польшей и Советским Союзом. Сталину, как главному большевику, он представился как крестьянин и рабочий, который сам себя сделал и собственными усилиями всего достиг. Он чувствовал себя на коне (до Варшавы 10 км!). В дневнике Молотова о беседе с Миколайчиком процитированы его слова: «Польское правительство осуществляет сейчас накопление сил для содействия в решающий момент советским войскам в их борьбе с немцами. План действий поляков разработан польским правительством совместно с генералом Табором (псевдоним Татара —В. П.) …и предложен английскому правительству. Еще в сентябре-октябре прошлого года все вооруженные силы Польши получили приказ о том, чтобы они вели борьбу совместно с советскими вооруженными силами… Это уже осуществляется». Молотов возразил, что у него «есть сведения не совсем такого порядка». Миколайчик ответил уклончиво: «У польского правительства есть план, предусматривающий мобилизацию всех сил на борьбу с немцами». Но умолчал, что дал приказ о восстании в Варшаве и ожидал его начала (планы генерального восстания еще «обдумывают»), и лишь просил о бомбардировке аэродромов около Варшавы. Молотов предложил урегулировать все вопросы с ПКНО. Советская сторона стремилась сделать ПКНО субъектом переговоров и свести процесс создания единого правительства к польско-польским договоренностям. Только после четвертого «повтора» Миколайчик согласился встретиться с представителями КРН-ПКНО/266/. Хотя в тот же день, 31 июля, до приема у Молотова, английский посол уговаривал польского премьера отбросить гонор и для достижения положительных результатов от визита в Москву принять советские требования: убрать из правительства антисоветски и реакционно настроенных министров, согласиться на границы по «линии Керзона», отказаться от утверждений, что Катынь —дело русских, и наконец, достичь рабочей договоренности с ПКНО/192/.