В. П.). Андерсовцы тут злые на всех сразу, в том числе на англичан, потому что англичане сунули их под Кассино в самое пекло, где потяжелее, и их там легло очень много». «Встреченные „живьем“ три польских солдата подтвердили это наблюдение полковника. Двое оказались из Люблина. Жадно расспрашивали о своем городе, о Польше. (Симонов только что был в Польше, в Люблине и на Майданеке и написал серию статей о концлагере – В. П.) Спрашивали, где сейчас правительство, в Люблине? Отвечаю, что, кажется, да. Говорит после этого, что ему хочется в Польшу, чтобы там, в Польше, воевать с немцами. Второй кивает». (С. В. Соколов был начальником советской авиационной базы в Бари, через которую осуществлялась связь с лидером югославских коммунистов и партизан И. Броз-Тито.)
В Москве переговоры на Спиридоновке в польском посольстве вели председатель КРН Б. Берут, заместители председателя ПКНО В. Василевская и В. Витос, командующий Войском Польским М. Роля-Жимерский с одной стороны и премьер правительства в эмиграции С. Миколайчик, председатель Рады народовой С. Грабский, министр иностранных дел Т. Ромер— с другой.
Представители Люблина понимали необходимость включения всех течений крестьянского движения в состав национального фронта, в состав КРН, значительное влияние людовцев миколайчиковского крыла СЛ-РОХ в стране. Необходима была консолидация внутриполитической жизни в стране и стабилизация международного положения Польши при соблюдении определенной юридической преемственности. Именно руководствуясь этими соображениями, представители ПКНО соглашались на сотрудничество с Миколайчиком как премьером, и деятелями демократического крыла западной эмиграции. Осубка-Моравский даже согласен был на сотрудничество с представителями Стронництва народового. Стремясь к соглашению, представители Люблина не собирались отдавать власть, им доставшуюся. Они согласны были предоставить группе Миколайчика 4 портфеля из 18постов в правительстве, в крайнем случае – 4 из 12. Конкретно во время переговоров Берут и Осубка соглашались на вхождение в состав Временного правительства Миколайчика как премьера, С. Грабского (Стронництво народове), К. Поппеля (Стронництво праци) и одного представителя из страны. Они требовали отставки президента Рачкевича, генерала Соснковского и министра Кукеля, а после создания единого правительства – роспуска РЕН, делегатуры и, естественно, ликвидации «лондонского» правительства. Дебаты шли о конституции, которая будет действовать в переходный период и на основе которой будет формироваться правительство, о восточной границе. Миколайчик в этом вопросе стоял за «неуменьшение» территории страны. В числе основных были проблемы армии, объединения вооруженных сил разных лагерей движения Сопротивления. В чьих руках окажется армия и как разрешится проблема, персонально волновавшая премьера— Армия крайова и ее судьба —к этому фактически свел Миколайчик переговоры в первый день. Берут (он включился в переговоры на второй день) настаивал на скорейшем согласовании позиций и создании правительства. В противном случае обойдемся без Миколайчика и создадим в Варшаве Временное правительство.
Что касается программы будущего правительства, заявил Миколайчик, то Манифест ПКНО не отличается во многом от программы «лондонского» правительства, у него замечания только по заграничным делам. К числу мест в новом правительстве для его сторонников премьер вроде тоже отнесся легко: «Это не важная проблема». О легкомысленном или издевательском отношении адвоката Миколайчика к правительственным обещаниям и документам свидетельствует его характеристика деклараций его собственного правительства. Ну да, записали демократические реформы, так надо было, это не важно – «конъюнктура». Все программы с 1939 по 1944 гг.
Миколайчик во время переговоров пытался доказать, как «тяжела шапка премьер-министра», и дескать, он за нее не держится, но он «не дурак» и согласился на встречу с Берутом. Однако он, как «порядочный человек», не может принять предложения участвовать в новом правительстве без консультаций с президентом и его коллегами по правительству, а также контактов с английским и американским правительствами. Он выразил желание, из тех же соображений «порядочности» и того, что он «не свинья», поехать в Польшу, в Варшаву, для того чтобы встретиться с представителями четырех партий, на которые опирается его правительство, «уговорить и склонить их к объединению с ПКНО». Как доказывал Миколайчик, единственное его разногласие с Берутом – утверждение Берута, что в Крайовой раде народовой представлен весь польский народ. Он, Миколайчик, не может этому поверить. Однако он, Миколайчик, в одном согласен с Берутом, а именно в том, что нужно стремиться к объединению польского народа. Берут и Жимерский в ответ разоблачали «сахарную» риторику премьер-министра, оперируя фактами враждебного отношения «лондонского лагеря» к ППР и КРН. Вопрос о будущем строе Польши во всех беседах оставался открытым. Правда, Сталин вскоре скажет, что в Польше нет условий для коммунизма. И вряд ли они когда-нибудь будут существовать. Для него главное – спокойствие тылов советских войск и создание поляками правительства из «порядочных людей». Но настаивал, чтобы основой правительства был комитет, а проблемы Конституции не важны. В целом шла дипломатическая импровизация, прощупывание пределов, до которых можно было двигаться с оглядкой на союзников. У обеих сторон создалось впечатление, что они способны договориться. Миколайчик при этом играл на затягивание принятия решения, надеясь на изменение конъюнктуры в пользу его правительства/200/.
Явное непонимание Миколайчиком соотношения сил на международной арене раздражало Сталина (как и Черчилля). Раздражало и то, что он не принимал решений. Сталину нужна была быстрота и ясность в польском вопросе. Миколайчик медлил, ссылался на грядущую «традиционную» мирную конференцию. Молотов определил: «Поляки опаздывают». Западные историки польского происхождения (Я. Чехановский) считают, что правительству в эмиграции надо было принимать условия Сталина, фактически – Тегеранской конференции. У премьер-министра после переговоров осталось впечатление, говорил он Заводному, что 9/10 его министров не знали столько о Польше и Армии крайовой, сколько знал Сталин/201/.
Положение в районе Варшавы главнокомандующий стремился выправить. После неудачи под Радзимином на фронт была выведена резервная 70-я армия, привлечена часть сил 2 БФ. 6 августа Сталин спросил К. К. Рокоссовского, командующего фронтом, и представителя Ставки Г. К. Жукова о том, что можно сделать для организации более широкого наступления. 8 августа маршалы представили соображения о плане варшавской операции. Целью было поставлено занятие и левобережной Варшавы путем охватывающего маневра войск севернее и южнее города. Начать операцию, считали они, фронт сможет после того, как армии правого крыла выйдут на рубеж реки Нарев и захватят плацдарм на его западном берегу на участке Пултуск, Сероцк. Для этого им необходимо еще преодолеть с боями расстояние в 120 км к развилке рек Буга, Нарева и Вислы, где над болотистой низиной господствовала стоявшая на противоположном высоком берегу Вислы крепость Модлин. В то же время на левом крыле фронта необходимо было провести частичную операцию с целью расширения плацдарма на западном берегу Вислы и выходом войск левого крыла на рубеж Варка, Стромец, Радом, Вежбица. Для этого предлагалось уплотнить боевые порядки армии левого крыла 1БФ и усилить ударную мощь армии, передав 1 БФ из 1 УФ 1-ю танковую армию Катукова. После проведения этих операций и выхода войск на указанные рубежи предусматривалось минимум пять дней для подтягивания артиллерии и тылов, а также для подвоза боеприпасов и горюче-смазочных материалов (вспомним ответ управления по боеприпасам), перебазирования авиации. Судя по мемуарам Рокоссовского и неиспользованному, непроизнесенному на пленуме ЦК КПСС докладу Жукова, план операции разрабатывался на основе принципиальных установок самого Сталина. Маршалы считали возможным начать варшавскую операцию не ранее 25 августа 1944 г. всеми силами фронта. Задачей 1-й польской армии предполагалось наступать по западному берегу Вислы с задачей во взаимодействии с войсками правого крыла и центра фронта овладеть Варшавой/159/. Туда переправили полк, офицеры которого получили закалку и опыт городских боев в Сталинграде.
9 августа Сталин подтвердил Миколайчику: «Я могу заверить, что со своей стороны мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь Варшаве… Советские войска, конечно, преодолеют сопротивление немцев и возьмут Варшаву, но это потребует времени».
Вопреки сомнениям польских историков относительно реакции Ставки на документ от 8 августа (не одобрили, не приняли), офицер штаба 1 БФ Л. А. Безыменский, курировавший вопросы, связанные с Варшавой, и ставший впоследствии видным историком Второй мировой войны, свидетельствовал, что документ был принят и одобрен Ставкой/160/. Опять же вопреки убеждению, что крупные города надо брать обходным маневром, представитель Ставки Жуков, писал Рокоссовский, требовал наступать «в лоб». Лишь в конце августа войска вышли на Нарев севернее Варшавы и начали завоевывать плацдарм в районе Сероцка. Не изуродованное советским главлитом шестое издание мемуаров Рокоссовского рассказывает, как в районе Нарева раз за разом по приказу Сталина-Жукова поднимали цепи без поддержки тяжелой техники в атаку по болотам и хлябям в низине, простреливаемой перекрестным огнем гитлеровцев, занимавших окрестные высоты во главе с крепостью Модлин. Маршал Жуков в мемуарах отрицает, что он был за «чрезмерные потери» в боях на Нареве. Рокоссовский пишет, что он едва добился у Сталина отмены приказа, погубившего десятки тысяч жизней. Вопрос в присутствии двух маршалов решали Сталин и Молотов в Ставке.
Сколько-нибудь внятно о боях под Варшавой в течение полувека не писали в открытой печати. Даже в фундаментальном академическом третьем томе «Истории Польши» умудрились ни словом не обмолвиться о восстании 1944 г. Были только работы под грифом «секретно». Две небольших, но интересных и правдивых работы 40-х годов о боях на Нареве каким-то чудом рассекретили. Но авторы не рисковали на них ссылаться. Одну упомянул в подстрочнике своей монографии И. В. Тимохович («Битва за Белоруссию» —Минск,1994), но в ней вопрос о Варшавском восстании —«вставной кусок» после того, как работа была написана, а, возможно, даже набрана в типографии. Другая фигурировала в монографии автора «Советско-польские отношения в годы Великой Отечественной войны, 1941 – 1945 гг.» (М.,1982). Брешь пробил отчасти шеститомник о Великой Отечественной войне. Только в 1995 г. был опубликован текст доклада Г. К. Жукова (подготовленный военными историками), с которым он намеревался выступить на предполагаемом пленуме ЦК КПСС. Но Хрущёву стало невыгодным дальнейшее разоблачение «культа личности», и пленум не состоялся. Только после публикации доклада военные историки (генерал армии М. А. Гареев) и писатели (Даниил Гранин. «Человек не отсюда») стали называть «неквалифицированной, безграмотной» операцию на Нареве под Варшавой. Но неясно, кто из мемуаристов-маршалов прав. Генерал Гареев, с точки зрения защиты героя своего труда, пишет о боях на Нареве: «Именно во время войны, именно в ходе таких атак войска несли наибольшие потери. Сталин не согласился с доводами Жукова и вызвал его вместе с командующим войсками фронта в Москву. В ходе заседания Ставки Сталин и Молотов продолжали оказывать сильнейший нажим на двух маршалов, требуя от них продолжения наступления и обещая при этом усиление авиацией, артиллерией и танками. Но маршалы стояли на своем. Видимо, на Сталина больше всего подействовал аргумент Жукова о том, что плацдарм северо-западнее Варшавы в оперативном отношении не очень-то и нужен, так как в последующем брать Варшаву придется с юго-запада. После долгих препирательств Верховный наконец принял предложение своего заместителя о переходе войск к обороне».