Медленная переправа небольших по численности подразделений на различных участках привела к отсутствию взаимной поддержки переправившихся групп. Слабые передовые отряды, почти не имевшие с собой артиллерии, не могли самостоятельно удержать захваченные кварталы и тем более успешно бороться с контрнаступающим противником, который, значительно быстрее увеличивая свои силы, перебрасывал их с других участков города, где действия повстанцев были в это время пассивны.
Части и подразделения 3-й дивизии не имели достаточной подготовки к ведению уличных боев в условиях крупного города. В первый же день после форсирования мелкие группы пехоты стали укрываться в подвалах и вести оборонительный бой. Огневая поддержка таких групп с восточного берега Вислы была крайне затруднительна.
Кроме того, на ходе боев сказалась и слабая организация управления переправившимися подразделениями со стороны штаба 3-й польской дивизии, командиров полков и батальонов.
Но и силы противника, направленные против польских частей, были значительны. К исходу 19 сентября немцы ввели в бой из своих резервов значительные части, а также 50 танков и самоходных орудий. Одновременно противник сосредоточил в юго-западной части Варшавы большое количество артиллерии и минометов.
Если в начале операции отмечалось действие только 12 артиллерийских батарей, то к 20 сентября их количество возросло до 40. К ним прибавились и минометные группы.
Польская пехота дралась самоотверженно, но из-за отсутствия полковой и дивизионной артиллерии была не в состоянии противостоять превосходящим силам пехоты, тяжелым танкам и самоходным орудиям противника.
1 октября заместитель главнокомандующего Войском Польским Завадский докладывал своему начальству — Роля-Жимерскому:
«Жолибож капитулировал по приказу Монтера. Вырвалось оттуда на нашу сторону 28 человек из «Армии Людовой» — с членами ЦК партии. Завтра будут здесь.
Монтер проводит предательскую политику по отношению к Армии Людовой. Членов Армии Крайовой выдает немцам, но не разрешает им перебираться к нам на эту сторону Вислы».
По действиям польских войск в этой операции и их эвакуации с занятых плацдармов на восточный берег Вислы 27 сентября 1944 года было составлено донесение и советским командованием. Там говорилось:
«В период с 16 по 23.9.44 в районе Варшава:
1. Переправлено на западный берег р. Висла: всего людей — 2614, ручных пулеметов — 204, станковых пулеметов — 77, противотанковых ружей — 103, минометов 50-мм — 25, минометов 82-мм — 35, орудий 45-мм — 14, ФОГ (фугасный огнемет) — 9, радиостанций — 14.
2. Эвакуировано обратно на восточный берег р. Висла: людей здоровых — 338, раненых — 289, итого 627 человек.
3. Потери (убитыми и пропавшими без вести) — всего 1987 человек. (Потери 1-й польской армии убитыми и пропавшими без вести за сентябрь 1944 г. составили 2532 человека, а общие потери — 4857 чел.)
4. Из материальной части оружия эвакуировано на восточный берег р. Висла — до 150 винтовок и автоматов, 1 стан. пулемет, 1 противотанковое ружье и одна радиостанция.
5. Из руководящего состава вернулись на восточный берег р. Висла: командир батальона 8-го пехотного полка капитан Барановский и командир 3-го батальона капитан Олехнович, оба ранены.
Командир 1-го батальона 9-го пехотного полка поручик Конопка убит в бою, и начальник штаба 9-го пехотного полка майор Латышонок пропал без вести.
6. По данным эвакуированных с западного берега р. Висла известно, что часть личного состава подразделений 8-го и 9-го пехотных полков пробилась к повстанцам в центральном и юго-восточном районах города Варшава.
Нач. штаба 1-го БФ генерал-полковник Малинин».
Проанализировав происшедшее, советское командование сделало по итогам неудавшейся операции серьезные выводы. Они были суровы, но справедливы.
30 сентября за подписью И. Сталина вышел приказ Ставки Верховного главнокомандования об освобождении генерал-лейтенанта Берлинга от командования 1-й польской армией. Место Берлинга занял его начальник штаба — генерал-майор Корчиц.
(При работе над этой книгой мне приходилось встречаться со многими участниками описываемых событий. Говорили о реальном вкладе польских частей в борьбу с немцами. В основном в своих рассказах ветераны придерживались принятой тогда официальной версии — о героических поляках и о народе-борце. Но в конце концов начинали говорить откровенно о том, как все было на самом деле. И мнение у всех было одно: поляки — герои только в телевизионных сериалах.
А один из участников боев, долго воевавший рядом с польскими частями, просто и жестко заявил: «Мы города брали, а поляки их потом занимали. Вот и весь их вклад…»)
Таинственный «капитан Олег»
…Вручая мне в 1988 году второе издание своей книги «Варшавское восстание. 1944», польский писатель Рышард Назаревич с огорчением произнес: «Мне так и не удалось до сих пор установить подлинное имя советского офицера-разведчика, сброшенного с парашютов для связи с восставшей Варшавой. Мы знаем только, что звали его «капитан Олег». Может быть, вам удастся отыскать его? Кем был этот офицер Красной Армии, посланный в середине августа для установления контакта с Варшавой, и каковы результаты его миссии?»
Сидим в уютной квартире московского писателя Овидия Горчакова, знаменитого в годы войны «зафронтового» разведчика (так их называли), и беседуем о событиях осени 1944 года в Варшаве.
Наш собеседник — Иван Андреевич Колос, тот самый «капитан Олег», которого столь долго разыскивали польские журналисты. Вместе с Овидием Горчаковым он работает сейчас над своими воспоминаниями о партизанской и разведывательной службе.
…Перед выброской его принял командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Советского Союза К. Рокоссовский. Был здесь и член Военного совета генерал-лейтенант К. Телегин.
Обстановка была известной, и много слов командующий не говорил. Спросил только:
— Готовы ли вы к выполнению сложного задания?
— Так точно.
— Так вот. Мы отправляем самолетами в Варшаву медикаменты, оружие, продовольствие для повстанцев и не знаем, в чьи руки все это попадает. Так что вам, — командующий встал, тут же встал и Колос, — поручается завтра вылететь на самолете, десантироваться в осажденную Варшаву, выяснить обстановку в городе, связаться с командованием восставших и радировать нам о их нуждах, о необходимой помощи. С вами вылетит радист — ваш старый друг Дмитрий Стенько.
— Спасибо, товарищ командующий!
— Счастливого вам возвращения!
Вечер в день вылета — 18 сентября — был теплым, безветренным. (Интересно, что в своем официальном отчете командованию капитан И. Колос называет другую дату выброски — 21 сентября. Но в мемуарах почему-то говорит, что произошла она 18-го…) «Это хорошо, — подумал Колос — Парашют не снесет в сторону от намеченной точки приземления».
Мотор самолета заревел с такой силой, что затряслась не только тонкая обшивка По-2 —задрожала, казалось, ночь вокруг. Взлетели.
Над Прагой, предместьем Варшавы, летчик выпустил зеленую опознавательную ракету — сигнал «Я — свой». Затем «кукурузник» резко пошел на снижение и перелетел Вислу на бреющем полете.
Немцы сразу же нащупали самолет прожекторами и открыли ураганный огонь. С каждой секундой становилось все опаснее: немцы вели зенитный огонь с варшавских окраин. Только центр города безмолвствовал, он казался летчикам сверху, в круге орудийных вспышек, глубокой темной ямой. А диаметр ее был не столь уж велик.
Пилот поднял руку. Колос сразу забыл о зенитках. Теперь главное — после прыжка не попасть к немцам в лапы. Какое-то время он стоял на плоскости самолета, держась одной рукой за стойку крыла и всматриваясь в темноту.
Внизу занятые повстанцами кварталы густо дымились, местами проглядывало пламя. Очертания ясно различимых теперь улиц, кварталов, площадей угадывались по запечатленной в памяти карте Варшавы.
Колос быстро взглянул на часы: 3.10. Летчик выключил мотор, теперь слышалось лишь завывание ветра, выстрелы стали слышнее.
Земля все приближалась, становилась невыносимо близкой, и нельзя было избавиться от мысли, что парашют на такой высоте хотя и раскроется, но наполниться не успеет.
В этот момент летчик резко махнул рукой: «Пошел!»
Парашют раскрылся мгновенно, хорошо наполнился, резкое падение замедлилось, но буквально в ту же секунду последовал удар о землю. Колос потерял сознание.
Он очнулся от резкого запаха гари. Правой, ослабевшей рукой провел по голове, по лицу, ощупал грудь. Левая рука, по самое плечо налитая жаром и тяжестью, была неподвижна. Кругом — непроглядная тьма.
Медленно возвращались слух и зрение. Колос лежал на груде раскрошенного кирпича, бетона и битого стекла. Трясущейся рукой разведчик едва дотянулся до висевшей на поясе финки. С трудом собрал одной рукой стропы парашюта, обрезал их.
Невдалеке послышался шорох осыпавшегося щебня. В дыму, где неясно вырисовывались причудливо изогнутые железные балки, появились какие-то тени.
Опять шорох, люди приближались. Не опуская пистолета, Колос сделал попытку привстать. К нему приближался человек. За ним вынырнули из темноты еще двое.
— Стой, ни шагу! — хриплым голосом выкрикнул разведчик.
Люди остановились.
— Вы русский?
К Колосу осторожно подошел молоденький польский офицер.
— Русский? — произнес он недоверчиво, глядя на погоны советского офицера. Потом бросил на него еще один взгляд — на этот раз холодный и недоумевающий: — А мне показалось, что это англичане сбрасывают груз…
— Так и есть, русский! — послышался за его спиной звонкий юношеский голос — А вы, пан поручник, думали… Ха! Англичанин разве пойдет на риск? Нет! Они и груз-то с большой высоты бросают, а чтобы…
Офицер нахмурился и, не поворачивая головы, бросил:
— Англичане, Юзеф, народ рассудительный — на верную гибель им идти незачем… — Он подкрутил жиденькие усики и снова поглядел на Колоса — Интересно, как попал сюда этот русский? Может быть, выбросился с подбитого самолета?