Руководство АЛ испытывало сильное затруднение, связанное с отсутствием связи с люблинским правительством. Два члена люблинского правительства, находившиеся все время в Варшаве, не были связаны с Осубка-Моравским, так как не имели радиостанции.
Командование АЛ и прочие демократические организации не информировались представителями АК о подготовке к капитуляции. Руководители АЛ категорически протестовали и требовали продолжения борьбы.
27 сентября в беседе с Колосом генерал Скаковский заявил: «Я буду действовать против капитуляции». Скаковский одобрил планы выхода на соединение с армией Берлинга. Руководство отрядов АЛ также стояло за продолжение борьбы и контакт с Красной Армией.
Однако политическое руководство АЛ не решалось идти на открытый разрыв с АК, учитывая исключительную трудность обстановки. К АЛ, стоявшей против капитуляции, примыкали демократические элементы в АК, а также значительная часть мирного населения, надеявшегося на Красную Армию.
Все это время приходилось наблюдать крупные противоречия, которые раздирали руководство, а особенно средние и низшие слои организации АК. Это касалось как военных, так и политических вопросов.
Антисоветская линия руководства АК и лондонского правительства потерпела полный крах и дискредитировала себя в глазах населения и рядовых солдат АК. Лондонская делегатура не могла больше сдерживать сочувственных настроений к Красной Армии, которые появились среди повстанцев.
Образовался целый ряд офицеров, которые в первые дни восстания полностью отрицали союз с Красной Армией и армией Берлинга, а к концу — начали признавать их и заявляли о своей готовности к переходу на позиции АЛ.
Террористическая деятельность ПКБ начала вызывать протесты. Руководство АК не решалось более преследовать русских военнопленных. Если ранее русские, находившиеся в отрядах АК, не получали никакого питания, то в последнее время командование АК было вынуждено признать их полное равноправие. Оно даже разрешило майору Волкову (из бывших пленных) сформировать подразделение из состава русских военнопленных.
Интересно вело себя руководство АК в это время. Они начали искать возможности компромисса между политикой лондонского правительства и требованиями повстанцев установить твердый контакт с Красной Армией.
Желая восстановить свой авторитет, даже такие реакционные элементы, как Вахновский, заявляли о желании достижения компромисса между Роля-Жимерским и Лондоном, однако в это же время готовили полную капитуляцию.
В военном отношении среди руководства АК господствовала беспечность. Только в последнее время усилились окопные работы. Баррикады не улучшались. Среди офицеров АК имели место пьянки, кутежи, особенно в районе Мокотува.
В организации АК имели место признаки политического разложения. По радио получили известие о снятии генерала Соснковского и замене его Буром. (В своих воспоминаниях Бур с восторгом писал об этом.) Ходили неясные слухи о предстоящей отставке Бура.
Из Лондона поступали сообщения, свидетельствующие о противоречиях внутри правительства и разногласиях между Миколайчиком и министрами.
Вечером 29 сентября заместитель Миколайчика (якобы в чине полковника) пригласил к себе генерала Скаковского. Предметом беседы служили два вопроса:
1. Отношение Скаковского к вопросу о капитуляции, на который Скаковский ответил резко отрицательно, требуя продолжения сопротивления до последней возможности.
2. Отношение Скаковского к вопросу о выдвижении его на пост главнокомандующего вместо генерала Бура.
Заместитель Миколайчика подчеркнул, что на кандидатуру Скаковского будут согласны и лондонское правительство, и Люблин. Скаковский на этот вопрос положительного ответа якобы не дал.
Подготовку к капитуляции командование АК закончило к 29–30.9. Денежный запас в количестве полутора миллионов злотых был, по словам поляков, закопан; соответствующие организации были готовы к уходу в подполье.
По договоренности с немцами, 30 сентября начался первый выход гражданского населения. Был установлен срок от 5.00 до 19.00 каждый день, в остальное время продолжались военные действия.
Среди солдат и офицеров АК началась паника, они переодевались в гражданскую одежду и уходили вместе с мирным населением. АЛ продолжала протестовать против капитуляции.
Вечером 28 сентября капитан Колос посетил генерала Монтера. На беседе присутствовали полковник Вахновский и начальник штаба полковник Хирург.
Колос заявил генералу Монтеру: «Как советский офицер я предлагаю разработать план выхода за Вислу. Я беру на себя вопрос координации действий с Красной Армией для обеспечения артиллерийского прикрытия и поддержки пехоты с восточного берега Вислы. Необходимо сконцентрировать все силы повстанцев для нанесения удара; имеется достаточное количество автоматов, ПТР и боеприпасов к ним. Прошу разработать ваш план и сообщить его мне».
Генерал Монтер ответил: «Я подумаю над этим вопросом. Однако странно — почему Красная Армия не идет к нам на помощь»
Более глупого вопроса от польского генерала ожидать было трудно. Он словно проснулся и не знает, что происходит вокруг. Или он просто хотел поставить в неловкое положение советского офицера, вынужденного как-то ответить на идиотский вопрос?
Своего начальника подержал полковник Вахновский, заявив: «План хорошо, но у нас не хватит боеприпасов».
Тут уж Колос не выдержал и довольно резко спросил: «Почему же при нехватке боеприпасов удавалось держаться до сих пор?»
Вахновский ничего не ответил, да и что было сказать, лишь посмотрел на меня честным-честным взглядом польского патриота и отвернулся.
Таким образом, ответа на предложение советского офицера не было получено.
Тогда Колос изложил свой план командованию АЛ, они полностью с ним согласились. Однако снова появилось «но». Полковники Славбор и Богумил сказали, что будут подчиняться командованию АК и не нарушат его приказаний. Все-таки они боялись мести аковцев.
29 сентября Колос дважды запрашивал генерала Монтера об ответе — письменно и по телефону (там был телефон? Да, мы сбросили полякам достаточное количество телефонного кабеля и много аппаратов), но никакого ответа не получил. В этот день в штабе Монтера мне отказались дать информацию о противнике, мотивируя тем, что якобы никаких данных не поступало.
Вечером 1 октября Колоса посетил адъютант генерала Монтера капитан Богуславский, по кличке Короб, который все время сочувственно относился ко мне и к Красной Армии. Богуславский предупредил меня о следующем:
1. Командование АК приняло решение о полной капитуляции.
2. Мне необходимо немедленно уходить, так как готовится покушение против меня как представителя Красной Армии.
Оценив обстановку, капитан Колос принял решение на выход, о чем сообщил по радио. Спустившись в канализационный колодец, он прошел по трубам, по заранее разведанному пути к Висле, переплыл реку и вышел на восточный берег в районе моста Понятовского. Этот маршрут он также сообщил членам люблинского правительства, которые оставались в Варшаве.
Встречались ли вы с капитаном Калугиным?
Прибыв в Варшаву, я узнал, что до моего (там появления) прихода за 3–4 дня оттуда на советскую сторону ушел некий капитан Калугин, который находился при штабе Монтера и считался официальным представителем советского командования. Потом я понял, что таким образом хотели создать иллюзию контактов с нашим командованием. Они, мол, были, а русские все равно нам не помогали…
Офицеры АЛ рассказывали мне, что Калугин пользовался исключительным доверием со стороны Монтера и именовался ими «советским военным атташе». Калугин участвовал во всех военных совещаниях штаба АК. Это была еще одна хорошо подготовленная провокация с польской стороны: вот видите, у нас есть советский представитель, а они нам все равно не помогают…
Калугин выпускал листовки с обращением к русским казакам — изменникам, находящимся в составе немецких частей, призывал их переходить на сторону Красной Армии и повстанцев.
Калугин был отправлен Монтером на восточный берег и якобы имел с собой важные планы…
Агония восстания
6 сентября 1944 года делегат польского эмигрантского правительства Я. Янковский и командующий АК генерал Т. Коморовский выслали в Лондон из Варшавы паническую радиограмму, адресованную премьер-министру Миколайчику и главному вождю генералу К. Соснковскому:
«(…) подавление восстания в Варшаве имеет не столько военные аспекты, сколько политические. Чем раньше мы и союзники это поймем, тем больше это поможет при розыгрыше политических вопросов. Совершенно понятно, — продолжали они, — что после поражения восстания в Варшаве власть во всей стране перейдет в руки коммунистов».
Ответ из Лондона пришел уже на следующий день. Там поняли отчаянное положение Бура, и 7 сентября польское эмигрантское правительство дает ему санкцию на прекращение борьбы и капитуляцию, подчеркивая, что «любое принятое ими решение оно отстоит перед миром».
В тот же день делегация Польского Красного Креста во главе с графиней М. Тарновской направилась на переговоры в штаб фон дем Баха.
Видимо, эти предварительные переговоры имели какой-то успех, поскольку через несколько дней к эсэсовскому генералу отправился сам Бур-Коморовский. Рандеву устраивал уже знакомый Буру по прежним переговорам сотрудник абвера майор Христиансен.
Об этой встрече в Польше тщательно молчат, ее не упоминают в своих выступлениях ни польские публицисты, ни ученые, занимающиеся данным вопросом. Словно и не было такой встречи польского генерала-коллаборациониста с высокопоставленным эсэсовцем.
Но сам Бах-Залевский подробно рассказал о ней, давая показания на Нюрнбергском процессе. Материалы процесса опубликованы в Польше, но их стыдливо замалчивают.
Вот что сообщил эсэсовский генерал, получивший Рыцарский крест за подавление Варшавского восстания:
«Мы вели чисто товарищеские беседы. Кроме того, обсуждали его личные надобности и потребности группы его офицеров, связанные с их местом жительства, питанием и удобствами.