Руководителем подполья стал генерал Окулицкий, известный под кличкой Термит. Вместе с группой переодетых в штатское офицеров он беспрепятственно пробрался через линию немецких войск. Теперь он был готов продолжать борьбу, поскольку еще раньше, вместо провалившегося плана «Буря», аковцы решили ввести новый — «Дождь», предусматривающий действия против освобождавших Польшу советских войск.
Вскоре после сдачи в плен Коморовский был оправлен немцами на самолете в Швейцарию, а оттуда, кружным путем, через Испанию и Гибралтар, полетел в Англию.
Здесь тоже имеются вопросы. По некоторым данным, немцы первоначально поместили Коморовского в офицерский лагерь, откуда его освободили американцы. Но разве это важно? Что это меняет в биографии польского генерала-предателя?
2 октября Информационный бюллетень аковцев поместил официальное коммюнике о капитуляции, в котором говорилось, что ввиду отсутствия помощи, нехватки продовольствия и вооружения Варшава вынуждена капитулировать. Это заявление сопровождалось громкими фразами о выполнении долга до конца, о роли Польши в общей борьбе, о том, что союзники всегда могут рассчитывать на Польшу.
Акт капитуляции был подписан генералом Буром и генералом фон дем Бахом. За исключением незначительных групп, которые не сложили оружия, организованное сопротивление в городе прекратилось.
После подавления восстания пришел приказ Гитлера: сравнять Варшаву с землей, забрав предварительно из города все виды сырья, текстиль и мебель. Это выполнялось неукоснительно и методично.
Калининградский писатель Юрий Иванов, подростком вместе с отцом побывавший в Кенигсберге спустя буквально несколько дней после его штурма, рассказывал, что он, из мальчишеского любопытства бродивший по путям Северного вокзала, видел в товарных вагонах очень красивую мебель красного дерева. Открыл один из ящиков старинного бюро — там лежали журналы на польском языке. Это были трофеи гитлеровцев из Варшавы, доставленные в Восточную Пруссию.
Страшное зрелище представляли собой улицы польской столицы. Центральная часть города и, в особенности, восточная, обращенная к Праге, были полностью разрушены.
Уцелело не больше десятка бывших правительственных зданий в восточной части города и до двадцати домов на одной из центральных улиц, и только потому, что там с 1939 года размещались гестаповцы и немецкая жандармерия.
Менее разрушена была западная часть города, состоявшая в большинстве своем из мелких домов дачного типа. В городе сохранилось не более 25–30 % от имевшегося количества домов, но и они требовали среднего или капитального ремонта.
Все польские национальные памятники и старинные архитектурные постройки были полностью разрушены.
Уцелевшие варшавяне рассказывали, что до начала восстания аковцев город не был так сильно разрушен. Во время же восстания немцы поквартально уничтожали артиллерийским огнем каждый дом, в котором находились повстанцы. Для уничтожения таких домов применялась и авиация. Такое методичное разрушение Варшавы продолжалось около двух месяцев.
После подавления восстания немцы через три дня вывезли аковцев эшелонами в Германию, а всем варшавянам, уцелевшим в этой бойне, предложили выйти из города безо всякого имущества.
Когда жители Варшавы были удалены, немцы стали методично взрывать квартал за кварталом с тем, чтобы не допустить повторения подобного восстания. Это было и важным элементом общего устрашения, примером для других городов.
Даже большой и искренний недруг России генерал Андерс, сбежавший со всем своим войском в Иран как раз накануне Сталинградской битвы, прислал — уже из Лондона — в Варшаву депешу, в которой писал:
«Я лично считаю решение командующего АК (о начале восстания) несчастьем… начало восстания в Варшаве в нынешней ситуации является не только глупостью, но и явным преступлением».
Подлец был Андерс, но не дурак, сразу разобрался!
В ходе восстания погибли 200 тысяч мирных граждан. Потери АК составили 24 тысячи убитыми и тяжелоранеными, 17 тысяч пленными.
Лондонские поляки наградили Бура-Коморовского орденом Виртути Милитари. Он был счастлив. Это была самая дорогая награда в истории Польши. Она стоила жизней свыше двухсот тысяч варшавян, погибших по вине этого авантюриста и его подельников.
Полные потери Польши во время войны — с 1939 по 1945 год — 123 тысячи военнослужащих и свыше 6 миллионов мирного населения.
Германии же война в Польше стоила жизней 10 572 человек.
Красная Армия только при освобождении Польши потеряла свыше 660 тысяч воинов.
Вечная им память!
Часть 2. «Изъятие 45»
Восстание подавлено. Что делать дальше?
Варшавское восстание немцы подавили с огромной жестокостью. Оставшиеся в живых бойцы оказались в концлагерях, были вывезены на принудительные работы в Германию, многие просто расстреляны среди развалин польской столицы.
Уцелевшее мирное население — стариков, женщин и детей — развезли по городам и местечкам Польши, здоровых мужчин — около 90 тысяч — угнали на работы в рейх.
До войны в Варшаве было свыше миллиона жителей, после 17 января 1945 года, дня освобождения столицы, — не более одной тысячи.
Но репрессии касались лишь рядовых участников восстания. Главари успели скрыться. Хотя пять польских генералов во главе с Коморовским и группа старших офицеров отмаршировали в немецкий плен.
Скрывшись среди мирного населения, ускользнул из разрушенного города и заместитель Бура-Коморовского генерал Окулицкий. Он решил присоединиться к тем, кто продолжал борьбу с врагом в составе партизанских отрядов.
Авантюра лондонских поляков, устроивших Варшавское восстание, провалилась. Это стало совершенно ясно уже через несколько дней после его начала.
Однако деятели из лондонского «польского гетто» не желали признавать поражения и крушения своих честолюбивых планов. Коллективный Никодим Дызма продолжал активничать. И, пока восстание еще шло, «польский Лондон» продолжал надеяться на его успех.
Именно поэтому правительство Миколайчика выпустило специальный меморандум (29 августа 1944 года) — он на следующий же день был передан послу СССР при эмигрантских правительствах В. Лебедеву, англичанам и американцам. Там на четырех страницах предсказывалось, что, после освобождения Варшавы наступит реконструкция правительства по формуле «4+1» (четыре партии проправительственной лондонской коалиции и пятая — Польская рабочая партия).
Это реконструированное правительство после победы — скорой польской победы — подготовит выборы в сейм и в самоуправление. А затем сейм выработает новую демократическую конституцию и произведет выборы президента. Там же говорилось и о реорганизации системы управления вооруженными силами Польши, об установлении дипломатических отношений с Советским Союзом и способов урегулирования польско-советских дел. Словом, все как у больших.
В основном вопросе — о границе (восточной) — меморандум формулировал следующую позицию: «В Польше на востоке остаются главные центры культурной жизни и сырьевые районы, необходимые для экономической жизни Польши».
Но окончательным решением проблемы польско-советской границы займется, мол, будущий сейм.
Возможная реализация данной формулы означала бы ревизию границ, установленных Рижским договором 1921 года, но лондонских эмигрантов это не волновало. По их плану в Польше оставались бы Вильно, Львов и борисовские нефтерайоны, все то, что давно уже находилось в составе СССР.
Это было политической программой лондонцев, не желавших отказываться от своих претензий на власть в стране.
Теоретически все выглядело прекрасно — очень патриотично и красиво, но в августе 1944 года, когда Красная Армия подошла к Висле, это было просто несерьезно. Подобная позиция, да и само такое правительство — лондонское в большинстве — Москву совершенно не устраивало.
То же относилось и к границе. Хотя польские эмигрантские деятели и отступали от фундаментальных принципов рижской границы, Сталин неизменно оставался на принципах границы по линии Керзона, как и было решено на Тегеранской конференции. Эта линия должна была стать основой для проведения новой границы.
Естественно, подобный меморандум лондонских эмигрантов был отброшен и советским правительством, и ПКНО на заседании 15 сентября 1944 года.
«Польскому Лондону» надо было найти ответственных за разгром восстания. Военных трогать не следовало, они все герои, это видно по награждению генерала Бура. Искать надо было, прежде всего, среди политиков. И здесь на прицеле оказался сам премьер-министр эмигрантского правительства Миколайчик.
Свои же лондонцы обвинили его в «политике капитуляции» перед Москвой.
Он ответил соратникам весьма жестко: «Если не наступит улучшения польско-советских отношений, они могут наступить без нас». Видимо, что-то начало проясняться в его голове…
И добавил, что все — в том числе и поляки — должны считаться с тем фактом, что в идущей войне Россия оказалась победителем, «и если кто-то называет это капитуляцией, то, одновременно, он должен считаться с тем, что с Советской Россией нам как народу нужно будет жить и сотрудничать, и это реальность, которой мы не хотим видеть».
И заключил тоном, полным иронии: наблюдая некоторых лондонских поляков, можно подумать, что «они хотели бы поехать в Польшу на готовое или же оставаться в эмиграции».
Среди тех, кто обвинял Миколайчика в капитуляции, был и главный вождь — генерал Соснковский.
14 сентября 1944 года он писал генералу Андерсу (который тоже находился уже почти месяц в Лондоне, и писать что-то было совсем не обязательно. Но ведь для истории должен был остаться документ; Соснковский очень об этом заботился, считая себя фигурой исторической), что «Пан Миколайчик будет продолждать свою политику капитуляции». Англичане же «не только стопроцентно поддерживают Миколайчика, но и инспирируют его покорную политику по отношению к Советам».