Но ознакомиться с этим протоколом интересно. Он дает совершенно ясное представление о менталитете и образе мыслей польских политиков того времени. Они словно законсервировали себя в периоде санации, и совершенно не видели того, что производит вокруг них, куда идет страна.
Первым делом, конечно, Янковский зачитал депешу, поступившую из Лондона. Там содержалось предоставление полномочий для представителей страны на ведение переговоров «с представителями Советов, если они об этом попросят».
Комментируя постановления Ялтинской конференции, делегат правительства заявил, что их содержанием «является принятие во внимание люблинского правительства и игнорирование правительства в Лондоне — тем самым взятие под сомнение нашего юридического статуса».
По его мнению, появился принципиальный вопрос выработки отношений к принятым в Ялте решениям: «Нашим решением может быть только признание или непризнание (…) Надо совместно рассмотреть весь спектр вопросов. Нам неизвестны мотивы, по которым правительство не признает решений Крымской конференции».
А у лидера людовцев Багинского был уже готов проект постановления в семи пунктах. И в первом же пункте значилось: «Совет вынужден выразить согласие» на постановления Ялты. И дальше — что на пост премьера Временного правительства национального единства должен быть назначен Миколайчик.
Выступление Янковского и заявление Багинского привели к тому, что обсуждения затянулись на весь первый день заседания. Но решались и практические вопросы.
Пужак первым делом выдвинул предложение о том, чтобы в будущем членам правительства Национального единства выплачивать суточные в размере 75 американских долларов в месяц и одноразово 100 долларов на одежду.
В связи с этим определили бюджет на январь, февраль и март на подобные и прочие расходы в размере 1600 долларов ежемесячно. Деньги у польских подпольщиков были, и они прекрасно понимали, что в данной обстановке пришло время их делить.
Проголосовав за это, все с облегчением завершили первый день заседаний. Самое важное дело в тот день было сделано. Поляки всегда были весьма практичны.
На следующий день делили посты. Пужак решительно требовал включения лондонцев в правительство Национального единства.
Много было разговоров, но внимание всех привлекло выступление Окулицкого, сказавшего: «Сейчас борьба идет за то, будет ли Польша инструментом в советских руках, или этого удастся избегнуть». И добавил, что «в Ялте к Польше отнеслись не как к союзному государству, а как к покоренному». А, развивая свою мысль, заключил: «Следует подумать, как будет выглядеть практически выполнение крымских постановлений, поскольку это может быть очень много, или англосаксонский Пилат умоет руки. Только ознакомившись с выполнением, можно выработать мнение, и именно так я понимаю высказывание согласия подпольной Польши на принятие участия в переговорах с Советами».
«Но переговоры, — повторял он, — могут оказаться комедией, следует поэтому соединить все национальные силы и держать их мобилизованными для «той долгой борьбы, которую еще предстоит вести». Показателем, критерием принадлежности к этому лагерю должно быть желание борьбы с влиянием НКВД». Распорядителем и представителем такой силы должен быть Миколайчик «ввиду его связей с англосаксами и его популярностью в стране».
Лишь на третий день совещания, после долгих споров и согласований, утвердили следующую резолюцию:
«1. Совет Национального единства высказывает убеждение, что предпринятые без участия и согласия Польского государства решения Крымской конференции еще до наказания Германии навязывают Польше, которая первой в мире предприняла борьбу с гитлеризмом за свою свободу и других, новые неизмеримо тяжелые и несправедливые жертвы.
Совет Национального единства, решительно протестуя против односторонности решений конференции, вынужден подчиниться им, желая видеть в них в сегодняшней реальности возможность спасения независимости Польши, избежания дальнейшего уничтожения народа и создания основ организации собственных сил и для ведения будущей самостоятельной польской политики, направленной на создание мира в Европе, экономическое возрождение разрушенной страны и перестройки общественно-экономичесих отношений в Польше в духе действительной свободы и демократии.
Совет Национального единства желает еще через эту свою болезненную для польского народа позицию, заявить о своем желании договориться с восточным соседом и завязать с ним постоянные, дружественные, мирные отношения.
2. Исходя из этой позиции, Совет Национального единства поступает так в уверенности, что как западные союзники Польши, так и СССР, во имя признанной ими Атлантической хартии и демократии признают подлинную независимость Польского государства, а СССР воздержится от всякого вмешательства во внутренние дела Польши и создаст условия для того, чтобы Временное правительство Национального единства было правительством на самом деле независимого Польского государства и имело полную возможность проведения выборов и исполнения власти в условиях действительной свободы и демократии с исключением всякого давления чуждых сил.
3. Совет Национального единства выражает убеждение, что окончательное установление границы между Польшей и СССР наступит путем непосредственных переговоров между этими государствами или же на мирной конференции; зато западная граница Польши будет передвинута до Нысы-Лужицкой и Одры, а на севере включит Восточную Пруссию.
4. Совет Национального единства выражает уверенность, что общей форме решений Ялтинской конференции о соглашении договоренности «с представителями демократий в стране и за границей» будет придано конкретное содержание в виде договоренности по вопросу создания Временного правительства национального единства с Советом Национального единства в стране и с правительством и Национальным советом в Лондоне.
Совет единства как представитель подпольной Польши заявляет о своей готовности вступить в переговоры по этому вопросу. Совет Национального единства выражает мнение, что на пост премьера Временного правительства Национального единства должен быть назначен Станислав Миколайчик, как человек, имеющий доверие широких масс польского народа и гарантирующий удержание в реальной форме союза Польши с западными союзниками и возможность достижения договоренности с СССР.
В связи с вышесказанным Совет Национального единства ожидает предоставления возможности непосредственных переговоров подпольного движения с государственными органами в Лондоне и его представителями в эмиграции».
Как видим, в отличие от правительства (эмигрантского, в Лондоне), Совет Национального единства не отметает с ходу ялтинских решений, хотя выступил с предложением участия правительства Арцишевского в работе по созданию Временного правительства Национального единства, что не только совершенно отличалось от принятых в Ялте решений, но оставалось в противоречии с намерениями англосаксов, не говоря уже о Советском Союзе.
Эта запись была успехом Пужака, энергично поддержанного Янковским. Багинскому удалось, несмотря на сопротивление руководителя ППС, ввести в текст решение, однозначно сформулировавшее поддержку Миколайчика как кандидата в премьеры будущего правительства.
Принятое решение Янковский немедленно переслал в Лондон, чтобы правительство Арцишевского вручило его кабинетам Британии и США, а также Миколайчику.
Только это уже не имело никакого смысла. Бумажка так и осталась никчемной бумажкой.
18 января эмигрантское правительство послало Янковскому в Польшу сообщение, что правительство «имеет право от имени Речи Посполитой вести в рамках этого меморандума (выработанного 18 же января) переговоры с советскими властями, если советские власти к ним обратятся».
Это был первый сигнал, первая заявка на лидерство в политике при новых условиях. «Польский» Лондон должен был понять, что его монополия на власть подходит к концу.
В Польше сразу же приступили и к практическим шагам. 22 января 1945 года комендант АК радомско-келецкого округа полковник Я. Зентарский дал следующее распоряжение своим подчиненным: «В изменившихся условиях новой оккупации нашу деятельность мы должны направить на восстановление независимости и охрану населения. С этой целью следует использовать все возможности легальной деятельности, стараясь захватить все сферы жизни Временного люблинского правительства. Сохранять маленькие, хорошо законспирированные штабы и всю радиосеть (…) обо всем этом не должны знать даже прежние соратники. Инструкции для новой работы вы получите».
Важную информацию передал 21 февраля членам Совета генерал Окулицкий. Он сообщил, что имеются «попытки навязать с ним контакты со стороны маршала Жукова».
Действительно, пока шли дебаты, на контакт с лидерами «подпольного государства» — кандидатами в состав будущего правительства — вышли представители командующего 1-м Белорусским фронтом маршала Г. Жукова. Последовало предложение о встрече для разрешения проблемы деятельности АК в тылах Красной Армии. Пока только об этом.
Поначалу лидеры подполья отказались от такой встречи. Но через несколько дней их решение почему-то изменилось.
Они ответили на письмо начальника оперативной группы НКВД в Радоме гвардии полковника Пименова от 6 марта 1945 года, адресованное Делегату правительства Я. Янковскому и командующему Армией Крайовой генералу Л. Окулицкому с предложением провести переговоры с генерал-полковником Ивановым (псевдоним И.А. Серова, зам. наркома внутренних дел СССР), представителем командования 1-го Белорусского фронта.
В письме заключались гарантии абсолютной личной безопасности для польских участников переговоров.
В Лондон 11 марта пошла радиограмма польского подполья, уведомлявшая о предложении Пименова и решении руководства подполья, уполномочивающего Я. Янковского вести переговоры с «комиссией трех».
Первая встреча Я. Янковского с Пименовым состоялась 17 марта в г. Прушкове, неподалеку от Варшавы. Затем с Пименовым беседовали представители политических партий. Проходили обсуждения программы будущей встречи с генералом Ивановым. Рассматривался и вопрос организации перелета представителей подполья в Лондон «для согласования действий с правительством, политическими деятелями и Миколайчиком».