Интересно только, с кем торговать — Фаленор под Вортигеном, и маги сами заинтересованы в том, чтобы сколотить против него действенный союз. Харашта также под пятой узурпатора (как-то там поживает мой приятель вор Джабар?). Разве что с Мантиохией торговать, да с Дольмиром.
По дороге нам не раз попадались бритоголовые монахи в лазоревых рясах, а также монахи в рясах коралловых. Первые представляли культ Сегизма Сноходца, вторые — культ Горма Омфалоса. И первые и вторые при встрече делали вид, что друг друга не замечают, однако взаимная их вражда была настолько велика, что мы дважды стали свидетелями кулачных стычек, в которых монахи шли друг на друга стеной. Мордобой был знатный, с выбитыми зубами, порванными щеками и скрежетом рвущихся ряс. До поножовщины, к счастью, дело ни разу не дошло, хотя я, как опытный воин, прекрасно различал скрытые под рясами ножи и короткие тесаки. Очевидно, иерархи культов крепко-накрепко запретили использовать оружие.
Если вы помните мой разговор с Вирной, то должны знать, что монахи обоих культов были, по сути, бойцами, гвардией иерархов. Все это были крупные, мускулистые мужчины в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Они бродили меж крестьянских домов, собирая пожертвования к празднику, что, скорее, напоминало сбор дани. Дома были украшены пестрыми лентами, флажками и тому подобной мишурой. Если деревня исповедовала культ Сноходца — на домах вывешивали лазоревые флажки, если же крестьяне стремились к Омфалосу — флажки коралловые, ну а если крестьяне предпочитали какой-либо нейтральный культ, то дома стояли свободные от украшений. Несколько первых деревень, что мы встретили по пути, в основном молились Сноходцу. Но ближе к метрополии стало ясно, что популярность Омфалоса перевешивает. Мы проехали вдоль убранного поля, разделявшего две деревни, где как раз столкнулись партии враждующих крестьян. Лазоревые и коралловые ленты на их рукавах так и мелькали в пылу свалки, над головами взвевалось дреколье; по стерне там и тут ползали окровавленные люди, в стороне валялись двое покойников с основательно проломленными черепушками. Рядом спокойно наблюдали за схваткой две группки монахов — в коралловых и лазоревых рясах. Я подогнал коней.
— В схватках разрешаются только дубинки, — сказал я Виджи, немилосердно хрипя. — За убитых не карают — в этот и только в этот день. Таковы правила культистов. Маги же от всего этого как бы самоустранились… Раньше это был единый культ. Считалось, что Сноходец и Омфалос — два брата, создавших, как водится, сущее. Но потом высшие иерархи культа что-то не поделили… Сильно подозреваю, это были деньги прихожан, и культ распался на две ветви. Случилось это более ста лет назад. По слухам, иерархи распределили богов, метнув жребий, затем разбежались, и каждый обвинил бога-конкурента в предательстве. Дескать — он хотел убить брата, чтобы царствовать самостоятельно, об этом, дескать, бог сказал в вещем сне. Отсюда и пошла вражда и постоянные бои за паству. Такая вот грустная история. Праздник же Разделения теперь отмечается каждый год и считается величайшим религиозным праздником в Талестре. Ну, как же — наконец стал виден истинный бог, а конкурента его необходимо всячески принижать. И к этому празднику апогей противостояния выливается в драки и смертоубийства среди крестьян и горожан, но до открытой резни между монахами дело ни разу еще не дошло.
Виджи промолчала. Идиотизм и вопиющая глупость мира людишек, пожалуй, достали ее куда сильнее, чем меня. Я-то воспринимал их как само собой разумеющуюся приправу к жизни. Однако мысли мои, пораженные лихорадкой, закружились вокруг идеи объединить культы. Это принесло бы стране и обычным людям умеренную пользу, во всяком случае, раз в год количество людей, умерших не своей смертью, весьма бы поубавилось. Я уже как-то выиграл войну между Арконией и Фрайтором, так почему бы мне не попытаться объединить культы? Надо только придумать идею, как это сделать. Утопия, конечно. Для начала мне надо придумать, как проникнуть в Академию и увести оттуда Бога-в-Себе, маску Атрея и всех, кто пришел с Шатци, включая и самого брата.
На кладбище, как водится, было тихо и спокойно. Бездомные, коротавшие тут время, ушли в город просить подаяния к празднику. Так что я, купив у надсмотрщиков проезд, спокойно подогнал фургоны к небольшой площади, окруженной склепами, меж которыми разрослись груши-дички. Затем, пошатываясь (жар у меня все-таки был немалый) проверил оккультное карго. Цветы вангрии, разумеется, наполовину осыпались. Напиток моджи, к счастью, не разорвал ни одного бочонка. Вымя Мальчика вновь наливалось молоком. Ну и ладушки.
— Тут так ужасно, — проскулил Тулвар, спустившись на землю. — Как же мне мерзко здесь находиться! Я прямо не знаю, я прямо не могу выразить словами всю гнусность своего низменного положения! Я не люблю кладбища! А тебя, Фатик, я прикажу предать медленной казни! Сначала мои палачи будут сдирать с тебя ко…
Самантий спрыгнул следом за Тулваром и от души выписал ему подзатыльник:
— Заглохни, свиристелка. И не вздумай скулить — получишь под дых!
Не люблю, когда бьют женщин, но… Тулвар все-таки не был женщиной в полной мере. Он прикусил язык.
Вдруг накатила темнота, я оперся о дугу фургона, чтобы не упасть. Ощутил, как на затылок легла горячая ладонь, и тут же темнота начала отходить — шаг за шагом.
— Виджи, спасибо…
Она выглядела так же скверно, как я, но не отпускала мой взгляд, пока я не отдышался. Постоянная передача своих сил страшно выматывала ее. Держалась только на силе духа. Ничего. Скоро все кончится… надеюсь. Нет, по-хорошему, мне стоило залечь тут на недельку, переболеть, и, если болячка минет без последствий, на здоровую голову обдумывать разные планы, но я знал, просто знал, и все тут — в Академию нужно проникнуть сегодня. Иначе… иначе никакого завтра уже не наступит. Поэтому, как бы хреново мне ни было — я продолжал шевелиться и продвигать свои планы, сцепив зубы, чувствуя нарастающую тревогу.
Маги что-то готовили сегодня, помимо встречи Человека-из-Тучи. И дорого бы я заплатил, чтобы узнать — что.
Я назначил Крессинду главной над Самантием и возницами.
— Нужно отправиться в город и найти глав культов. И пригласить их сюда. И еще кое с кем встретиться. Но сначала прогуляемся в Академию. Я осмотрюсь.
— Возьми с собой Олника, — проговорила она.
Бедный гном, его наказание все еще длилось.
Я одолжил у Крессинды оба кинжала и сунул их в петли, которые Виджи загодя подшила с внутренней стороны моей куртки. Разгуливать с мечами и иным заметным оружием по Талестре чревато, а вот с кинжалами я уже не буду чувствовать себя… младенчиком с голой попкой.
Мы двинулись в Талестру. Для разнообразия (и чтоб меня не узнали) я повязал голову цветным платком и вдобавок надвинул на лоб шляпу. Мой нос здорово распух от постоянного сморкания, черты лица исказились, так что я надеялся — соглядатаи магов меня не опознают.
Варвар, верь только в себя.
23
Город готовился к празднику, шумел, пыхтел, звенел лошадиными подковами, дымил очагами и наверняка пах терпко, как уработавшийся битюг, да только я, страдая насморком, мало что мог различить.
То здесь, то там из окон высовывались либо лазоревые, либо коралловые ленты. Трепетали на вершинах башен флаги — соответствующих цветов. Среди обычных горожан виднелись группки мужчин разных возрастов, одетых, как правило, не слишком богато — в немаркие рейтузы и рубахи; они разгуливали по улицам, повязав на руки ленты за Сегизма либо Омфалоса. Часто одна из групп начинала громко и истово скандировать:
Наш Сноходец лучше всех!
Мы имеем с ним успех!
Или не менее глупое:
Горм Омфалос — не дурак!
Только так! Только так!
Затем противоборствующие группы начинали скандировать одновременно, пытаясь перебить друг друга. В толпе кое-где мелькали монахи. Городская стража надзирала за порядком, не допуская драк.
Адепты культов и горожане нет-нет да и посматривали на тучу, что застила половину обозримого неба. Туча нервировала. Туча напоминала о смерти.
— Бои в городе начнутся в полночь, сразу после официальных служений во славу Разделения, — высморкавшись, поведал я. — Оружие — только дубинки. Запрещены погромы лавок, пытки и тому подобное. Стража будет надзирать, однако на весь город ее не хватит. Все нелюди — прости, Олник — попрятались до утра, иначе могут поплатиться от особо ретивых приверженцев того или иного бога. Культы Сноходца и Омфалоса предназначены только для людей.
— Фу ты ну ты! Дларма тогхирр!
— Как и ваши подземные боги предназначены только для гномов.
— Эркешш…
Я почувствовал, как напряглась Виджи: в нашу сторону выдвинулась группка приверженцев Сноходца — семь человек, все, судя по раскрасневшимся лицам, успели принять хмельного.
Лидер — пузан в блузе лавочника — наставил на меня палец и с вызовом спросил:
— Вы за Сноходца либо же за Омфалоса?
Я улыбнулся как можно более открыто (пошатывало меня не сильно) и придержал Виджи — моя супруга напружинилась, готовая к драке:
— Мы — за всеобщее благополучие и свободную любовь. — Я упредил встречные слова лавочника. — Мы из Дольмира, по приглашению чародеев Тавматург-Академии. Веруем в Рамшеха. Мы иностранцы. Нас трогать — нельзя. Нельзя трогать даже вот этого гнома, который и не гном вовсе, а чрезвычайный и полномочный посол по торговым вопросам.
Группка приверженцев Сноходца почла за лучшее уйти. Иногда проще и легче воздействовать на агрессию добрым и мудрым словом. Хотя доброе и мудрое слово вкупе с острым мечом, конечно, намного действенней.
Академия располагалась на высоком берегу Тории, ее окружал квартал оккультных лавок, оформление которых пыталось перещеголять друг дружку в оригинальности и вычурности — тут тебе и позолота, и красное дерево, и надписи, светящиеся в темноте, и живые витрины с нанятыми актерами. Зазывалы старались перекричать друг друга — ну в точности как в Хараште: