Мои глаза расширяются. Я бессвязно бормочу:
– Вне пещеры сугробы метровой высоты!
Какое еще теплое время года?
Его лицо медленно расплывается в сногсшибательной улыбке, а жесткие, заостренные черты лица становятся убийственно-сексуальными, от чего перехватывает дыхание.
– Тебе придется привыкнуть к снегу.
– Снег. Верно. – Пульс начинает биться между ног в ответ на его улыбку, но я не обращаю внимания. Паразит снова заводится, и я притворно кашляю, ударяя себя в грудь и пытаясь его заткнуть. – Значит, это… лето?
Он наклоняет голову, мысленно подбирая слова, а затем кивает.
– То, что вы называете зимой – это время, когда мало света. Солнца едва показывают свои лица, и большую часть дня царит темнота. Холода усиливаются, и дичи становится мало. Вот почему важно охотиться впрок в теплые месяцы.
Я киваю, переваривая услышанное. Что ж, если сейчас настолько тепло, насколько вообще возможно, думаю, я смогу здесь выжить. Нравится мне это или нет, но жить я буду.
– Ты охотник?
Он кивает и предлагает кусочек сырого мяса. Я беру его и кладу в рот. Вкус волной разносится по языку, и я стону. Это так вкусно, что лучше не придумаешь.
Он продолжает разделывать дичь, и я замечаю, что его набедренная повязка натягивается в области паха. Ой.
– Ммм, это так вкусно. Извини.
– Не извиняйся, – говорит он, нарезая мясо резкими движениями. – Мне доставляет удовольствие кормить свою пару.
Да, я вижу степень его удовольствия. Это никак не скроешь. Я долго разглядываю из-под ресниц огромное «хозяйство» Раахоша. Он протягивает еще один кусочек, и я, не задумываясь, наклоняюсь и ем прямо из его рук. Его голубые глаза вспыхивают, и мой паразит опять принимается за свое.
Глупый паразит, вечно он меня выдает.
Пришелец наблюдает, как я жую, а затем протягивает очередной кусочек мяса, и когда я тянусь к нему рукой, отстраняется. Раахош хочет, чтобы я и дальше ела из его рук. Наклоняюсь и касаюсь кончиком языка его пальцев просто потому, что мне нравится его дразнить.
А еще это меня заводит. Совсем чуть-чуть.
Окровавленными кончиками пальцев он касается моих губ, а затем убирает руку и садится на корточки. Его член словно бревно у него между ног. О таком размере любой парень может только мечтать.
– И как же называется этот зверь? – спрашиваю я, потирая руки, чтобы унять мурашки. Я сейчас чертовски возбуждена. Не могу поверить, что сырое мясо и придурок-похититель заставляют меня намокнуть, но ничего не могу с собой поделать.
Он переводит взгляд на существо и отрезает еще кусочек.
– Мы называем его двузубым. – Он оттягивает губу существа, чтобы показать два гигантских клыка. Как у бобра, но не совсем. Бобер-вампир с шипами на спине и мягкими пушистыми лапами.
Ладно, он совсем не похож на бобра, но мне легче его воспринимать, ассоциируя с земным животным.
– Ты ничего не ешь, – обеспокоенно говорю я, когда Раахош протягивает очередной кусочек.
– Моя пара прежде всего, – отвечает он и бросает на меня очередной жаркий взгляд, затем кладет мясо мне в рот и проводит большим пальцем по губам. – Я поем, когда она насытится.
Я неловко ерзаю. Это самая необычная еда-афродизиак, которую я когда-либо пробовала. Наверное, я не должна наслаждаться происходящим и вполовину так сильно, как это делаю.
– Расскажи о своем племени? Семье?
Голодный, возбужденный взгляд вмиг исчезает, и его лицо становится безразличным.
– У меня нет семьи.
– Совсем никого? Как насчет родителей?
– Умерли, – говорит он отстраненно.
– Понимаю. Ни братьев, ни сестер?
Он качает головой.
– Младший брат умер вскоре после смерти матери.
– Ах, – Раахош, кажется, потерялся в своих воспоминаниях, поэтому я продолжаю. – У тебя есть близкий друг в племени?
– Вектал.
Заставить этого парня открыться – все равно, что вырвать у него зуб.
– Я знакома с ним. А что насчет остальных?
Он пристально смотрит на меня.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что мы скоро вернемся? Я стану частью племени? – произнося это вслух, я чувствую, как сжимается сердце. – Что, если я им не понравлюсь?
Он сводит свои густые брови, как будто не до конца понимая смысл вопроса.
– Ты – моя пара. Нет никаких «нравится» или «не нравится». Ты будешь частью племени.
– Тебе легко говорить. Вы выросли вместе. Вы принадлежите к одному виду. Для них я причудливый пришелец, который не перестает болтать, понимаешь?
Он смотрит своим непроницаемым взглядом, кажется, целую вечность, а затем предлагает еще кусочек мяса.
– На сегодняшний день в нашем племени всего два ребенка. С малышом Шорши будет три. Если и другие срезонируют, то станет больше.
Я пытаюсь переварить эту информацию.
– А женщины? Сколько их?
– Без людей? Четыре, если не считать детей.
Я бледнею. Это значит, в племени много неудовлетворенных мужчин. Может, оно и к лучшему, что Раахош спрятал меня ненадолго в этой пещере. Интересно, будут ли они грызться за девушек, которые не срезонировали, как собаки за кость?
– А сколько мужчин?
– Нас осталось двадцать четыре. Двадцать из них без пары.
– Осталось?
Он кивает, отрезая очередной кусок мяса.
– Жизнь здесь трудна. Несколько лет назад мы потеряли многих соплеменников на охоте. Четверо мужчин и одна женщина погибли прежде, чем мы смогли убить та-ли, – он качает головой. – Это было непростое время.
– Звучит опасно.
– Вот почему женщины больше не охотятся. Дело не в том, что они не могут, а в том, что мы не можем рисковать будущим племени, подвергая их опасности.
Я открываю рот, чтобы ответить, но он тут же кладет в него кусочек мяса. Это своего рода способ заставить меня замолчать, поэтому я быстро жую, а затем продолжаю.
– Но теперь у вас есть человеческие женщины. Это означает, что вы больше не кучка парней. Племя увеличивается до… – я подсчитываю. – Двенадцать с нашей стороны плюс тридцать с вашей равно сорок два человека. Много охотников.
– Немногие захотят рисковать своими парами на охоте, – говорит он, предлагая очередной кусочек. И когда я отказываюсь, кладет его себе в рот с задумчивым выражением лица. – Многие вообще больше не захотят охотиться.
– Почему?
– Охота предполагает полное уединение. Охотясь, мы проводим много времени в снегах. Можем уйти на полный оборот лун, прежде чем вернуться домой.
– Это значит на месяц?
Он пожимает плечами.
– Большинство охотятся в одиночку. Так легче охватить всю территорию. Мы выслеживаем мелкую дичь повсюду и прячем добычу под снегом, чтобы вернуться за ней позже, когда угодья станут неприступны, а крупный зверь впадет в спячку.
– Значит, охотники… проводят много времени одни? Наверное, это не самая худшая альтернатива, учитывая, что в племени тебя ждут всего четыре женщины, – размышляю я. – Это то, чем ты занимаешься?
Он кивает.
– Я охотник. Провожу больше времени в дикой природе, чем в племенных пещерах.
– Почему?
– Что «почему»?
– Почему ты проводишь больше времени в одиночестве, чем дома?
Взгляд его сияющих голубых глаз обезоруживает.
– Там у меня ничего нет. По крайней мере, находясь в дикой природе, я могу обеспечить свое племя. А дома вынужден наблюдать то, что есть у других, и чего нет у меня. Иногда это… тяжело.
Я понимаю по его взгляду, что он говорит о резонансных парах.
Я с трудом сглатываю. Значит, он добровольно пребывает в изгнании долгие месяцы, чтобы не видеть счастливые парочки? Мое сердце сжимается от жалости. Неудивительно, что Раахошу тяжело находиться среди людей.
– Черт возьми, не заставляй жалеть тебя.
Он фыркает и резко отрезает кусок мяса, а затем жует с озлобленным выражением лица.
– Мне не нужна твоя жалость, женщина.
– Жалость – это все, что ты сегодня получишь, – язвительно заявляю я.
Он рычит, обнажая зубы.
– Я не нахожу твои слова забавными.
– А я и не пытаюсь тебя развлечь, – подчеркиваю я. Затем раздраженно поднимаюсь. – Уф. Ума не приложу, что мне с тобой делать.
– Я хочу свою пару, – говорит он сквозь зубы, все еще сидя у костра. – Так это работает. Кхуйи решило, что мы с тобой будем парой, и это нельзя изменить. Ты будешь моей, и точка.
– Ах, так? – Я поворачиваюсь к нему спиной и упираю руки в боки. – А я хочу охотиться, выкуси!
Он наклоняет голову, и я понимаю, что он пытается понять смысл моих слов.
– Это человеческое выражение, – огрызаюсь я. – Я хочу охотиться и обеспечивать себя сама. И знаешь что? Я хочу принимать решения самостоятельно. Когда я наконец смогу делать то, что хочу, черт возьми? – Я широко раскидываю руки. – Все вокруг указывают, что мне делать, но знаешь ли ты, чего хочу я? Нет, не знаешь, потому что меня никто не спросил.
– Ты хочешь поохотиться, – спокойно отвечает Раахош.
– Было бы неплохо, для начала.
– Очень хорошо. Утром возьму тебя на охоту.
Я пялюсь на него, хлопая глазами. Он кажется мрачным, но… собирается взять меня на охоту.
– Правда? Вот так просто?
– При условии… – он делает паузу и бросает на меня жаркий взгляд.
– О, ну началось, – бормочу я, затем машу ему, чтобы он продолжал. Всегда есть какой-то подвох, не так ли? – Давай, выкладывай.
– Я возьму тебя на охоту, если мы будем спать сегодня ночью, как партнеры.
– Если ты думаешь, что я собираюсь перепихнуться с тобой за возможность поохотиться…
– Без секса. «Перепихнуться»? – он смотрит на меня с любопытством. – Никакого «перепихнуться». Просто касаться друг друга и обнимать.
Мое маленькое подлое сердечко снова сжимается. Он так одинок. Боже, какая я скотина. Бедный Раахош, застрял с самой упрямой женщиной на свете. Я смягчаюсь.
– Думаю, я как-нибудь это переживу.
Раахош кивает, а затем поднимается.
– Мы должны убраться в пещере и подготовиться к завтрашней охоте, раз нас не будет весь день.