ых волнах резкости и агрессии. Прежде старалась держать в себе эмоциональные порывы и вспышки. Правда, потом то бок болел, то желудок. Но после того, как начала высказываться, стало легко и приятно.
– Варвара? – раздался нерешительный голос Германа.
Я буркнула:
– Чего?
– Хочу спросить, – снова осторожно произнес призрак. – Как же вы воспитаете детей и внуков, если считаете что женщине не обязательно продолжать род?
Под ногой спружинило особо мягко, я спрыгнула с затянутой дымкой кочки и повела плечами.
– Не люблю, когда начинают задавать вопросы относительно мировоззрения, – отозвалась я хмуро. – Особенно когда не знают, каким образом оно формировалось.
– Но все же, – не отставал призрак. – Это ведь принципиально важный момент. Как можно воспитывать детей, если их не… Заводить.
Я покосилась на Германа, который в белом тумане выглядит, как англичанин, который вышел на болота позвать собаку.
– Меня не тянет слушать проповеди мертвеца-пуританина, сказала я недовольно.
Брови Германа взлетели, он произнес:
– Но это не проповеди. Это резонный вопрос. Раз вы начали мысль, будьте добры, закончите.
– Знаешь, – сказала я, глядя перед собой. – Есть версия, что мы живем одновременно в разных мирах. Вроде как, в параллельных. Так вот, если это правда, то наверняка в одном из таких миров есть другая я, которая, даже не знает, что ведьма. Она живет, ходит на работу, выходит за муж и рожает детей. И может она и не следует моим правилам, но ее дети будут. Точно будут.
– Гм.
– Что?
Герман неловко помялся, подпрыгнув на чем-то упругом, и сказал:
– А если нет параллельных миров?
Я пожала плечами и произнесла:
– Ну. У меня еще есть куча братьев и сестер.
Герман замолчал, будто понял, что спорить со мной бесполезно, минуты через две проговорил так деликатно, что показалось, у него жабо выросло вокруг шеи:
– Раз мы все выяснили, что будем делать?
– В каком смысле, – не поняла я.
Он помялся, щеки покрылись красными пятнами, потом проговорил сконфуженно:
– Ну, вы, я…
Я секунду смотрела на него, потом ощутила, как приступ смеха начинает распирать живот. Пришлось сконцентрироваться, чтобы не захохотать в голос.
Сделав пару вдохов и выдохов я проговорила, стараясь быть серьезной:
– Эм, Герман. Никаких нас нет. У тебя, наверняка, посмертная экспрессия или что-то вроде этого. Но поверь, я сейчас точно не готова к новым отношениям. Тем более с призраком. У меня тут демоны с ангелами, говорящие вороны, инициация, выбор сторон, и все, что душеньке угодно. Так что не до этого.
Снова повисло молчание. Призрак даже не пытался начать разговор. Идет, сопит в две дырочки и украдкой поглядывает на меня, думает не вижу.
Примерно через пол часа туман стал на столько редким, что увидела свои ноги. Оказалось, все это время они ступали по туману, куда более плотному и упругому, который напоминает снежные холмы, но с легкой дымкой у самой поверхности. И пружинит, как одеяло.
Ощущение близкого выхода погнало вперед, и я едва не побежала. Остановило лишь чувство осторожности.
– Подождите меня, – раздалось сзади.
Когда завеса превратилась во что-то вроде белой органзы, я нехотя остановилась дожидаться мертвеца, которого по доброте душевной потащила с сбой.
Заживающий нос холодной температуре обрадовался, на морозе все быстрей заживает. Но внутри засвербело. Глаза заслезились, я сдерживалась как могла, пока щекотание не стало невыносимым.
Зажмурившись, громко чихнула. Вокруг пронеслось громкое эхо и разлетелось сотнями повторов в стороны. Осторожно вытерев перебитый нос, я открыла глаза и застыла с открытым ртом.
Глава 18
Туман расступился, внизу раскинулись белоснежные кудри облаков. Воздушные клубы, как куски ваты, медленно перекатываются друг черед друга, и небо на их фоне кажется концентрированно голубым. Такой насыщенный цвет я видела лишь однажды в стакане с коктейлем Наташи с громким названием «блю-курасиу». Этот самый «блю» растекся по небесам ровным слоем.
Сверху тоже облака, только отдельными островками, но такие пышные, что кажется, в небе кто-то разбросал куски дрожжевого теста. Горизонт заполнен убегающей вдаль пушистой рябью, которая в лучах холодного солнца и концентрированной синевы сама отливает индиго.
Вокруг мертвая тишина. Если в Преддевериях Ада и Лимбе слышались шорохи, крики птиц и завывание ветра, то здесь аж в ушах звенит. Слышно, как стучит сердце, как раскрываются легкие, даже как кровь носится по венам.
– Очуметь… – вырвалось у меня.
Герман слева тоже застыл с открытым ртом, но когда заругалась, недовольно покашлял и произнес:
– Не стоит девушкам выражаться в подобной манере.
Я даже оборачиваться не стала, буркнула:
– Будут еще всякие мертвецы меня учить. Может, конечно, тут и есть годные покойники, вроде Аристотеля или Демокрита, но мне пока встречались лишь оборотни-прелюбодеи и маразматические маги.
– И все-таки… – проговорил Герман.
– Да не будь ты занудой, – отозвалась я, скривившись. – Посмотри, какая красота. Облака на свежий зефир похожи. Не тот, который продают в магазинах. Он гадкий, приторный и непонятно из чего. Я про настоящий говорю. Который на агар-агаре.
Призрак почесал стриженую макушку. По молчанию догадалась, об агар-агаре не слышал, но чтобы не выглядеть в моих глазах невежей, делает вид, что задумался. Причем о чем-то, совсем не связанном со сладостями.
Я подышала на ладони, изо рта вывалился клубок пара. Частицы быстро замерзли, и искрящимися пылинками опустись в облака под ногами. Солнце, вроде, близко, но какое-то маленькое, колючее и совсем не греет.
Гигантские куски ваты под нами растянулись на сотни километров. Хотя кажется, до вон той пушистой кучи рукой подать, как в горах, когда холм в зоне видимости, но топать до него пару суток.
Нос замерз, кончика почти не чувствую. Пальцы тоже хватает, пришлось спрятать подмышками. Шляпа открыла еще одно свойство, и отлично греет голову, платье тоже в очередной раз проявило чудеса термоизоляции.
– Что ж это за морозилка такая, – пробурчала я под нос.
Герман проверил носком прочность облака перед собой. От тыканья дымчатая поверхность вспучилась, разлетевшись в стороны белыми всполохами.
– Не знаю, – произнес мертвец с досадой и спустился на облачко пониже. – Я не особо заметил перепада температуры. Но смею заметить, здесь куда спокойней, чем в Лимбе. И считаю своим долгом выразить благодарность за своевременное вызволение меня оттуда.
Показалось, призрак издевается – слишком уж высокопарная манера, словно в Германе просыпается дух старых эпох или, как пишут в восточных трактатах, вспоминаются прошлые жизни.
На секунду стало тревожно, в голове мелькнули подозрения, что в прошлом умерший сосед мог быть кем угодно, от короля, до маньяка.
Покосившись на него, пару секунд изучала, прикидывала, чем можно огреть бестелесного мертвеца в случае атаки. Но тот спокоен, голова приподнята, а щеки аристократически ввалились.
Я вздохнула и осторожно полезла следом, пока Герман довольно косился на меня, мол, вот я какой, защитник и первооткрыватель. Невольно ощутила, как уголки губ растянулись – не тянет он ни на второго, ни на первого.
– Да не за что, – сообщила я, шмыгая носом, который от холода почему-то потек. – Не принимай на личный счет. Просто не хотела оставлять соседа в таком месте.
Плечи призрака сразу осели, он печально вздохнул и чуть ускорил шаг. Выглядело забавно, потому, что облака под ним пружинят и мертвяцкое тело подпрыгивает, как у батутиста-самоучки.
– Можно было не уточнять. – бросил он через плечо, когда удалился на несколько шагов.
– Ну как же? – удивилась я. – Сейчас не скажу, а потом окажется, что не так понял. И будет конфуз или чего хуже. Это как с мусором.
Призрак даже чуть замедлился, голова повернулась, обозначив почти английский профиль.
– С мусором? – не понял он.
– Да, – проговорила я, все еще оставаясь у него за спиной потому, что он легче и движется быстрей, даже если не спешит. – Когда просишь мужчину вынести мусор, нужно обязательно уточнять, что вынести его нужно сейчас, а не завтра или на следующей неделе.
– Почему это вдруг?
– Потому, что когда просишь просто вынести, слышишь в ответ «ага», а потом, когда пакет простоит неделю, и начинаешь ругаться, отвечают «я сказал, вынесу, но не говорил, когда». Или через неделю все же выносит, когда кухня пропахла тухлой рыбой, но он гордо заявляет «ну я же вынес».
Герман повел плечами и произнес:
– Какой у вас неприятный опыт.
– Что поделать, – отозвалась я.
Молча, преодолели еще несколько облачных холмиков. Солнце теперь слева. Хоть и не слепит, но бело-голубые облака слишком яркие для живого глаза. Приходится щуриться и натягивать край шляпы на лоб.
Пройдя еще минут пятнадцать, Герман замер передо мной. Спина выпрямилась, руки растопырились, словно встал на футбольные ворота.
Я осторожно обошла его и застыла в таком же положении.
– Вот это да! – только и смогла сказать я.
Призрак вылупил глаза и восторженно уставился вперед.
– Невероятно!
Мы оказались на самом краю пушистого обрыва, за которым разверзлось нечто вроде каньона. Облачного каньона невообразимых размеров.
От края, на котором мы с Германом раскрыли рты, до другой стороны не меньше сотни километров, но видимость хорошая. Я порылась в памяти, пытаясь сопоставить законы физики и биологии, но спустя минуту усилий плюнула. Я помнила, что у земли горизонт округлый, но здесь прямой и окутанный исполинскими облаками.
Сверху дно и склоны каньона похожи на застывшие взрывы вулканического пепла, только белые и синие. Как далеко тянется это великолепие фантазии не хватило.
– Как-то читала, что на Марсе есть какой-то огромный каньон, – проговорила я, таращась в белоснежную бездну. – В нем есть что-то вроде Лабиринта Ночи. Не знаю, почему, но кажется, эта исполинская трещина в облаках должна именно так называться.