Герман печально вздохнул, взгляд потух, плечи повисли. В голове мелькнула мысль, это все из-за сварливой бабы, вдовы, которая посадила его на цепь и изводила так, что бедняга помер.
Пару секунд мертвец таращился в пол, затем поднял глаза. На лице мелькнуло нечто странное.
– Теоретически есть один способ… – странным голосом проговорил он.
Я непонимающе уставилась на него. Через мгновение стало медленно доходить, какой способ он имеет ввиду.
– Я правильно догадалась? – оторопело спросила я.
Он отвернулся и произнес:
– Уверен, что да. Если один не может ожить, то второй умереть вполне способен.
– Если ты, не дай бог, – прошипела я, – выкинешь что-нибудь в этом духе, будь уверен, изведу тебя хуже вдовы. Измучаю все твое живое и мертвое окружение. Ты в Ад будешь проситься, потому, что по сравнению со мной, его муки будут казаться веселой пирушкой. Я живая. И надеюсь оставаться такой как можно дольше. Тебе ясно?
– Ясно, – вздохнул Герман.
– Вот и договорились, – сказала я. – Больше к этому не возвращаемся.
Ступеньки в вагон сложились одна на другую и легли на то место, где лежат у нормальных вагонов. Когда дверь захлопнулась, щелкнув замком, раздался протяжный гудок и поезд тронулся.
Держась за стены, чтобы не упасть, я двинулась по проходу, обалдевая от скорости, которую поезд разогнал за считанные секунды.
Вагон оказался странным. Если людские бывают плацкартными, купейными и ресторанными, то этот какой-то гибрид. В самом начале четыре плацкартные койки. Две сверху, две снизу, столик, все, как полагается. Дальше, вместо боковых спальных мест два деревянных стола, с прикрученными к полу ножками. На массивном стуле со спинкой восседает долговязая женщина в пенсне. На вид лет тридцать. Белоснежные волосы уложены в высокую прическу, сама облачена в старомодное платье. На коленях белая болонка. Собака выглядывает из-за столешницы, вывалив язык, и хлопает черными глазками.
После столов еще один плацкартный отсек, за ним закрытые кабинки. Видимо купе. Оказаться в закрытом пространстве с чужаками не хотелось, поэтому прошла мимо женщины с болонкой и опустилась на стул у окна.
Герман проследовал за мной. Его взгляд скользнул по даме с собачкой. Когда понял, что я смотрю – демонстративно задрал нос и сел напротив меня.
– Не делай вид, что не заметил ее, – усмехнулась я, надеясь переключить внимание призрака на другую.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – отозвался Герман, отвернувшись к окну, но я успела заметить, как бросил еще один взгляд на долговязую.
Полупустой вагон качается, постукивая колесами. За окном проплывают пучки облаков. Прямо под нами развернулась белая бездна, в которую так не хотелось падать. Поезд движется по лишь ему заметным рельсам, потому, что я таковых не углядела.
– Что будете заказывать? – раздалось справа.
Я резко повернула голову, едва не задев колпаком женщину в накрахмаленном чепце. Из-под него торчат небрежно уложенные смоляные кудри, лицо молодое, но одутловатое. Кроме чепца на ее широкой фигуре черно-белый наряд горничной, к счастью, с длинным подолом юбки, потому, как такие пухлые ноги оголять неприлично.
– Заказывать? – не поняла я.
Официантка надула щеки и пробурчала:
– Ну вы ж сели за стол, значит заказывайте. За столом положено.
– Эээ, – протянула я. – У нас нет денег.
Лицо официантки расплылось в улыбке, она подперла бок пухлым кулаком и хохотнула:
– Шутники.
– А что смешного? – спросила я осторожно, боясь снова сболтнуть глупость.
Толстуха перестала улыбаться. Видимо поняла, что я серьезно. Когда она поправила крупный бюст, Герман громко сглотнул и вытаращил глаза.
– Значит так, – произнесла официантка. – Деньгами будете среди живых расплачиваться. А тут вот как надо.
Мы с мертвецом переглянулись. Она демонстративно прошагала к даме с собачкой и учтиво поинтересовалась:
– Что вам принести?
Дама все это время пристально смотрел в окно. Даже нас игнорировала, когда вошли в поезд.
От слов толстухи, женщина вздрогнула и медленно повернула голову. Собачка, обрадованная, что хозяйка подает признаки загробной жизни, завиляла хвостом и громко запыхтела.
– О, вы так любезны, – отозвалась пассажирка мелодичным голосом. – Будьте добры, миску воды для моей собачки.
Улыбка официантки стала шире, но мне она напомнила оскал гремлина.
– Непременно, – произнесла толстуха елейным голосом. – А вам?
– Спасибо, мне ненужно, – улыбнулась женщина. – К счастью, голод для меня остался в прошлом.
Лицо официантки чуть помрачнело, но, похоже, заказ ее удовлетворил. Она достала из кармана песочные часы нажала на кнопку. Крышка с верхней стороны открылась, толстуха протянула часы женщине и произнесла терпеливо:
– С вас два часа, семнадцать минут и две секунды, пожалуйста.
Дама послушно достала из сумочки такие же песочные часы, только поменьше и зеленого цвета. На глаз набрала щепотку песка, или что там в них, и бросила ее в часы официантки. Та захлопнула крышку и посмотрела на стеклянный корпус.
– Глаз-алмаз, мадам, – сообщила официантка и вернулась к нам.
Секунду выжидала, потом поинтересовалась:
– Ваш мрачный приятель тоже ничего не будет?
Я покачала головой и глянула на Германа. Тот, конечно, не особо пышет жизнью, но на мрачного точно не тянет. Разве что призрачного. Лишь, когда толстуха удалилась, покачивая необъятным задом, до меня дошло, что смотрела совсем не на мертвеца, а мне за спину.
Я обернулась, но никого не увидела. Облегченно выдохнув, списала все на полоумность здешних обитателей и уставилась на собачью миску на соседнем столе.
– Вот уж не думала, – прошептала я Герману, – что в Рае… Ну ладно, в окрестностях Рая такое может быть.
– Какое? – тоже тихо спросил он.
– Ну, – протянула я, – всегда считала, что платежная система – исключительно человеческое изобретение. Ну или, как минимум, Адское. А тут получите-распишитесь.
– Я в этом не разбираюсь, – отмахнулся призрак.
Минут пять сидели молча и переваривали увиденное. Герман, по всей видимости, просто таращился на привлекательную особу, а я гадала, что за часы и минуты отсыпала дама толстухе.
Когда официантка вернулась с серебристой миской воды для болонки, мы пересели на койко-места в плацкарте, не желая больше пререкаться с этой бабищей. К тому же, если раньше заказывать было не на что, то теперь еще и не хочется.
Толстуха одарила нас рублевым взглядом, задвинула стулья, и, ворча, скрылась.
Болонка тут же начала шумно лакать из миски, расплескивая капли на метр вокруг. Но женщину это мало интересовало. Как только официантка исчезла, она аккуратно убрала песочные часы в сумку и уставилась равнодушным взглядом в окно.
Я уселась поудобней, хотя, когда в спину давит какая-то перекладина, это не просто.
Шляпу пришлось снять из-за колпака, который упирался в верхнюю кровать. Аккуратно положив ее на колени, вцепилась левой рукой в край, чтобы не потерять, как метлу.
Кожа головы вздохнула с облегчением. По моим подсчетам, она находилась закрытой примерно полтора суток, сопрела, и теперь ужасно чешется.
В отражении окна увидела, как волосы свисают свалявшимися сосульками с ужасно отросшими, черными корнями. На контрасте с пепельным блондом кажутся вообще угольными. Разбираться, как за сутки они вылезли на пять сантиметров не стала, лишь вспушила пальцами, надеясь, что объем скроет недостатки.
Герман уселся в углу и бросает странные взгляды на даму с собачкой.
Я чуть наклонилась к нему и прошептала:
– Ну признайся же. Понравилась.
Мертвец подскочил так, что стукнулся макушкой о верхнюю койку.
– Ничего подобного! – выдохнул он высоким голосом.
– Да ладно тебе, – отмахнулась я. – Я не ревную.
Призрак надулся и отвернулся к окну, делая вид, что совершенно не заинтересован особой. К тому же, обиделся.
Мне же все еще хотелось выяснить, что за время высыпала женщина из песочных часов.
Поправив волосы, будто это может повлиять на качество общения, я прочистила горло и обратилась к даме.
– Прошу прощения, – сказала я и выждала паузу, пока она поймет, что говорят с ней.
Дама медленно повернула голову и подняла на меня блеклые серые глаза, которые сквозь пенсне кажутся вдвое больше нормальных. Несколько секунд смотрела на меня, словно я стул или стена в вагоне. Потом во взгляде мелькнуло что-то вроде вспышки, женщина моргнула и словно проснулась.
– Вы мне? – спросила она сдержанно.
Поезд тряхнуло, всех подкинуло, я успела уцепиться за край койки. Герман снова ударился головой, а дама с собачкой подпрыгнула вместе с питомцем, стулом и миской. Последняя громко звякнула и слетела со стола, разлив обширную лужу прямо посреди прохода.
Болонка горестно вздохнула и свернулась калачиком на коленях, а дама возмущенно выдохнула и поправила выбившуюся из прически прядь. Пенсне сдвинулось, женщина вернула его на место указательным пальцем и вновь обернулась ко мне.
– Так что у вас за дело? – проговорила она таким тоном, будто это я виновата в кривых рельсах.
Мне даже как-то не по себе стало.
– Дело, гм… – сказала я, притягивая шляпу к животу. – Вы не могли бы объяснить, чем расплатились за воду для собаки?
Лицо дамы приняло оскорбленное выражение, щеки вытянулись, нос приподнялся. Она снова заправила прядь, никак не желающую оставаться на месте, и произнесла сдержанно:
– Юная леди, вас разве не учили, что такие вопросы задавать не прилично?
Все моя выдержка моментально улетучились. Горячая вспышка в груди разлила тепло до самых пяток, даже глаза гореть начали. Бледное лицо женщины почему-то стало еще бледнее. Она отшатнулась и вцепилась в болонку обеими руками. Собаке это не понравилось. Она взвизгнула и попыталась укусить хозяйку, но та хлопнула ее по мохнатому заду, и собака обиженно прижала хвост.
– Во-первых, – сказала я глухим голосом, от которого сама удивилась, – избавьте меня от снисходительного обращ