ения вроде «юной леди». Мне двадцать пять. Во-вторых, я не в том положении, чтобы тратить время на любезности. И, в-третьих, я вполне вежливо к вам обратилась. Надеюсь получить такой же вежливый ответ.
На последних словах я сделала акцент и подалась вперед. Герман слева только охнул и прикрыл рот ладонью. Но перечить не стал, а женщине с собачкой потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя.
Мне самой пришлось взять паузу, чтобы отойти от прилива резкости, пока сверхновая в груди, вперемешку с холодным спокойствием, не вылились потоком слов.
Спустя некоторое время дама с собачкой, все же, перестала вздыхать и теребить воротник платья. От движения поезда, лужа на полу утекла в сторону купе и медленно испаряется. Возможно, к приходу пухлозадой официантки совсем исчезнет.
Слева послышалось мычание. К моему удивлению, Герман придвинулся к краю и произнес чересчур учтиво:
– Извините мою спутницу. Порой она бывает не сдержана, но, все равно, очень хорошая. Мы не здешние, от слова совсем. И нам нужен кто-то, кто мог бы ввести в курс дела. Судя по всему, вы весьма осведомлены о местных обычаях и пользуетесь уважением. Было бы большой честью, узнать обо всем от вас.
Настала моя очередь удивляться. Я покосилась на мертвеца круглыми глазами и подняла брови. Похвала в мой адрес польстила, но куда больше озадачила непомерная лесть этой чопорной вобле. По виду она примерно моего возраста. Ну, может на пару-тройку лет старше. А важности, словно у хозяйки модного салона.
– Откуда такое красноречие? – шепотом спросила я.
Герман ответил таким же шепотом, не поворачивая головы:
– Поживете с моей вдовой, не такому научитесь.
– Она тебя что, классиков читать заставляла?
Он презрительно скривился.
– Причем тут классики? Просто для сглаживания конфликтов приходилось подбирать слова. Приспособился за тридцать лет.
– Кошмар какой, – отозвалась я и перевела взгляд к даме.
Ей, похоже, обращение Германа понравилось. Лоб разгладился, взгляд, если не потеплел, но хотя бы перестал быть надменно-удивленным. Женщина прижала собачку к животу, та выпучила глаза и вывалила язык.
– Сразу видно, кто в вашей компании стоит внимания, – произнесла она.
Я постаралась унять снова зарождающийся гнев, убеждая себя, что надо узнать, местные правила, а наорать можно и потом.
Сделав несколько глубоких вдохов, молча уставилась на даму. Та демонстративно перевела взгляд на Германа и сообщила:
– В облачных экспрессах платят временем. Как и в других структурах по оказанию услуг.
– Временем? – не поняла я.
Дама сделала вид, что не заметила моего вопроса. Герман пришел на помощь.
– Не могли бы вы рассказать об этом? – учтиво поинтересовался он. – Мы будем крайне признательны.
Пока дамочка и мертвец обменивались взглядами и любезностями, я почему-то подумала про инквизиторов. Их лица были такими же хладнокровными и бесстрастными, как у этой старомодной девицы. Только эта мертва, а те были весьма живыми.
Женщина выдержала длинную паузу, глядя в окно. За стеклом проплывают бело-синие облака. Огромные кучи, похожие на взбитый творог или обезжиренные сливки перекатываются друг через друга, искрясь в свете холодного солнца. Машинист в виде белокурого коротышки, по всей видимости, перемещается исключительно на буфере, потому, что иногда на облаках мелькает тень состава с маленьким пассажиром на носу локомотива.
– Как он управлять оттуда умудряется? – прошептала я так, чтобы только Герман услышал.
– Кто? – не понял он.
– Карлик. Поезд будто по мановению его руки движется.
Герман бросил короткий взгляд в окно, где снова мелькнула тень коротышки и пожал плечами.
– Не знаю. Вам должно быть виднее, – тихо проговорил он. – Это же вы на метле летаете.
– Одно дело, – прошептала я, – управлять метлой силой мысли. Другое, целым поездом.
– А есть разница?
– Ну…
– Вы бы лучше подумали, как нам выбираться, – нравоучительно произнес Герман. – И не грубили попутчикам.
Я округлила глаза.
– Когда это я грубила? Я вообще только-только научилась отвечать на всякие нападки.
Герман хмыкнул и пробубнил под нос:
– И весьма успешно.
Не желая продолжать бестолковый спор, я фыркнула и отвернулась в окно, где проплывают клубы взбитого зефира. Вдалеке блеснула полоска. Присмотревшись поняла, это другой поезд, такой же хромированный и блестящий. Несется по невидимым рельсам развозя души по местам назначения.
Спустя минут пять, наша заторможенная дама вновь изволила обернуться.
– Я никогда не сходила с поезда, – проговорила женщина, поглаживая болонку. – С машинистом был уговор, что могу сколько угодно ехать в вагоне, при условии, что в другие вагоны не стану заходить.
– Там что? Черти едут, что ли? – вырвалось у меня, когда вновь посмотрела на даму.
Думала, она снова взъерепенится и начнет изображать оскорбленное достоинство, но дама почему-то осталась спокойна.
– Не знаю, – сообщила она. – У вас такого договора нет. Можете сами посмотреть. Что же касается платы, да. Тут расплачиваются временем. Тем, которое можно провести в человеческой жизни.
– То есть как? – снова спросила я.
Женщина, наконец, перевела взгляд на меня. Только теперь я заметила, как они с Германом похожи. Не в смысле внешне, а в том плане, что оба бледны, как мел. Если в Лимбе мертвец казался таким только в свете луны, то теперь белый постоянно, словно холодное солнце дает такой эффект.
Женщина задумчиво посмотрела в потолок.
– Сейчас попробую объяснить, – проговорила она. – Видите ли, каждому человеку определяется свой срок проживания на земле, в соответствии с его задачей. Надеюсь, касаться тем множественных рождений не стоит. Так вот. Предположим, согласно цели, вам полагается сто тридцать лет. Из них сразу убирается доля за предыдущую жизнь.
– Это с какой стати? – снова выдохнула я, изумленная такой бухгалтерией.
– Вас не учили не перебивать? – спросила дама, но продолжила: – В разных вероисповеданиях этот пункт называют по-разному. Мне он известен, как рок. Один пассажир с узкими глазами и смоляными волосами говорил про какую-то карму. В общем, об этом лучше у кого-нибудь еще спросить.
Я недовольно фыркнула, но замолчала, боясь, что женщина передумает рассказывать и снова замолчит.
А Герман наоборот подбодрил ее.
– О, рассказывайте дальше. Мы полностью в вашем внимании.
Дама, явно довольная его манерами, едва заметно улыбнулась и добавила:
– Остальными годами можно расплатиться за удачу, работу, какие-то удовольствия на земле. А здесь мы платим временем, которое накопилось в рок. Мелочь конечно, но мало кто откажется прожить еще пару часов.
Меня это окончательно запутало. Наклонившись к Герману так, чтобы казалось, будто рассматриваю облака за окном, я прошептала:
– Рок, время, карма, толстые официантки. Рассказчица из нее так себе.
– А по-моему, у нее очень хорошо получается, – отозвался призрак.
– Разве? – удивилась я. – Видит же, мы люди темные, о всяких околорайских делах не в курсе. Нет же, говорит нарочно так, чтобы выглядеть умной. А я, между прочим, совсем не дура.
– Никто не говорил, что вы дура, – уверенно заявил Герман.
Пальцы все равно зачесались. Почему-то очень захотелось дать этой чопорной пигалице промеж глаз. Но когда с изумлением посмотрела на ладони, те покрылись мерцающим блеском.
Такого раньше не было, и я поспешно спрятала их под шляпу.
Поезд снова тряхнуло, на верхней койке подпрыгнули рулоны матрацев с подушками, подняв воздух густые клубы пыли. Мелкие крупинки закружились в маленьком вихре и накрыли нас с Германом, а дама благоразумно отклонилась к окну, продолжая сжимать несчастную болонку.
Мертвецу пыль безвредна, он только смахнул ее с плеч. Зато у меня в заживающем носу засвербело не на шутку. Глаза заволокло, в обеих ноздрях защекотало, словно кто-то ватной палочкой тыкает.
Я откинула голову и чихнула прямо в сторону дамы с собачкой. Она резко откинулась назад и брезгливо заслонилась ладонями.
– Это возмутительно! – выкрикнула она.
Затем женщина опустила руки, глаза округлились, губы в ужасе задрожали и раскрылись.
– Стоп… Чихнула? Вы… вы живая? – выдавила дама, вцепившись в шерсть болонки так, что та застонала. – О боже! Живая! В поезде живая!
Глава 20
Меня обдало холодом. Дама с собачкой быстро менялась в лице. Из ошарашенной физиономия стала возмущенной, даже надменной.
Я пробормотала:
– Почему они так не любят живых? В Аду ладно, там жарко, воды нет. Но тут?.. Жаль, а ведь я хотела тебя ей оставить.
– Что-о? – изумился Герман.
– Не переживай, – отозвалась я. – Теперь вижу, эта грымза ничуть не лучше твоей вдовы.
Женщина, наконец, пришла в себя и выпалила, потянувшись к кнопке на стене:
– Живым запрещено здесь находиться.
Я поспешно поднялась и попятилась в сторону второго вагона, махая мертвецу, чтоб тот пошевеливался и следовал за мной. Тот не сразу понял, что от него требуется, глупо хлопал ресницами и переводил взгляд с меня на даму, и обратно.
Когда, все же, додумался, долговязая нажала на кнопку. Кнопка беззвучно мигнула синим, но где-то непременно раздался оповестительный сигнал.
– Думаю, нам пора, – проговорила я, толкая задом дверь в тамбур.
Оказавшись в свободном от негодующего взгляда месте, повертела головой в поисках чего-то, что могло бы сойти за средство обороны. Обычно где-то тут на стене висит огнетушитель, но в окрестностях Рая, вероятно, такие вещи не предусмотрены. Стены чистенькие, блестят, как в хирургическом кабинете.
Герман появился спустя пару секунд с растерянным взглядом и всклоченными бровями.
– Она обещала натравить на нас машиниста! – неверяще выпалил он. – А на вид такая приличная женщина.
– Да уж, приличней не куда.
– И что теперь? – растерянно спросил мертвец.