С другой стороны избы две полуторных кровати, между ними массивный сундук. В углу метелка со стертым до черенка помелом.
– Садись, деточка, – проворковала старуха и приковыляла к стулу.
Усадив худосочное тело на сидение, она жестом приказала мне сесть напротив.
Герман едва успел войти следом и дверь тут же захлопнулась. Можно было бы списать на сквозняк, но воздух неподвижен, как в подвале.
Минуты две мы просто молча сидели. Дед с недовольным бормотанием улегся на кровать. Руки закинул за голову, веки сомкнул, но чую – за всем следит, все слышит и наблюдает.
Мертвец остановился слева от меня, как конвойный. Боковым зрением вижу покачивание прозрачного тела над полом, но повернуться не решаюсь.
Старуха прищурила левый глаз и постучала пальцем по столешнице.
– И чегой-то ты, милыя, в простынь облачаться вздумала? – спросила она, наконец.
Я неловко пожала плечами и ответила:
– Да там такая история вышла.
– Какая?
И я, сама не понимая почему, выложила все, что произошло за последние полторы суток. Про аварию, про демонов и ангелов, про параллельные миры и их жутких тварей. Я говорила и говорила. Бесконечный поток слов лился из меня до тех пор, пока не дошла до последнего момента. Словно, мне очень хотелось выговориться кому-то, кто не покрутит пальцем у виска, не начнет тащить на свою сторону и не станет доставать нравоучениями.
Когда закончила, старуха на некоторое время задумалась. Лицо приобрело отрешенный вид, даже морщины разгладились, стараясь своим присутствием не мешать думать.
Она сидела, как восковая статуя. На какой-то момент даже решила, что она уснула или окаменела. Но как только попыталась тронуть за плечо, та подняла на меня зеленые глаза и произнесла:
– Негоже трогать ведьму, коли она в раздумьях.
– Извините, – сконфужено сказала я.
Почему-то в присутствии этой престарелой женщины, почувствовала себя не просто недоведьмой, а вообще дитем сопливым.
Она все сидела, таращась в пол. Я тоже стала на него поглядывать, надеясь увидеть что-нибудь полезное. Но там только щербатые доски с кружочками от сучков и хлебные крошки.
– Зачится так, милыя, – заговорила наконец ведьма, взглянув на меня, от чего по спине снова пробежал озноб. – Не знаю, чего тебе наговорили, но сейчас ты на перепутье. Крепком таком перепутье, это и курице понятно. Деревенька эта не простая. Я ведьма этого села.
– Как оно называется хоть? – спросила я быстро и тут же прикусила язык.
Старуха строго зыркнула на меня и произнесла:
– Не перебивай, когда старшие говорят. Так вот. В сей деревне ведьм не любят, но со мной считаются, потому как я сторожу их.
– От кого? – вырвалось у меня.
Думала, ведьма сейчас снова отчитает меня, но та лишь хмыкнула и произнесла:
– От всякого. Чтоб люди не ходили в мир усопших, когда вздумается. И те чтоб не лезли толпами. Ну и всякое другое. Жители меня боятся, но чтут. А ты, ежели покажешься в таком виде на улице… Бежать придется.
Я представила, как буду нестись по грунтовой дороге, в колпаке, замотанная в белую простынь, запутываться в ней, падать. А местные догонять…
Я нервно сглотнула и спросила:
– Что же делать?
– Что, что, – буркнула ведьма. – Что-то делать надо. Ты скажи, зачем мертвеца с собой таскаешь?
Оглянувшись на Германа, увидела, как он дикими глазами смотрит на старуху. Даже всегда аккуратно уложенные волосы дыбом торчат. Снова стало его жаль.
– Я его из Лимба вытащила, – ответила я.
– На кой леший? – спросила старуха и посмотрела мне за спину, словно там еще кто-то стоит.
Я нервно покосилась назад, но обнаружила лишь пустую комнату.
– Потому, что по моему совету он пошел на кладбище, а оттуда попал в Лимб, – призналась я. – В том ущелье совсем жутко было. Не могла я его оставить среди «боулингов».
– Кого? – не поняла ведьма.
Помычав, как бывает, когда пытаешься подобрать нужное слово, я скала:
– Ну шары такие с зубами. Страшные, как поношенные носки.
Лицо ведьмы просветлело, если это вообще применимо к такому мрачному лицу. Она коснулась лба, словно до чего-то додумалась, и воскликнула:
– А! Поняла. Лимб, дидятко, специально сделан для тех, кому нет места ни во тьме, ни на свету. Славно… славно… Коли вытянула мертвеца из Лимба… Славно. Хе-хе.
Щелкнув пальцами, старуха что-то пробурчала под нос. Позади звякнуло, через пару секунд слева выплыли две чашки с блюдцами и пузатый чайник в витиеватых узорах.
Пока я удивленно глазела на летающую посуду, сверху опустилась корзинка с ватрушками. Такими настоящими ватрушками, какие делала моя бабушка – пышные, с надутым кружочком творога в середине и поджаренным тестом.
Тут же откуда-то взялась чисто выстиранная марля, накрыла мне чашку. Чайник аккуратно вылил темное содержимое, затем проделал то же самое со второй и с глухим стуком опустился на середину стола. Марля с двойной порцией жмыха унеслась в сторону очага. Послышалось тихое шипение.
Я с сомнением покосилась на темную жидкость. Старуха крякнула и жестом показала, мол, не бойся, пей. Пришлось взять чашку, но сделать глоток побоялась.
Ведьма покачала головой, схватила свою посудину и залпом осушила. Зеленые глаза бодро сверкнули, плечи передернулись.
– Ух! – выдохнула она. – Хорошо-то как. Ты пей, пей милыя. Тебе полезно. После такого странствия надобно силы восстановить.
Я бросила короткий взгляд на Германа, который отплыл к окошку и таращится куда-то в темноту. Я почувствовала облегчение потому, что он не вздыхает томно над душой, и не причитает, как повивальная бабка.
Герман оглянулся и видимо хотел что-то сказать, но я быстро покачала головой, мол, некогда сейчас отвлекаться на глупости. Призрак натужно выдохнул и снова отвернулся к окну.
– Что это? – осторожно поинтересовалась я, боясь обидеть старую ведьму.
Она фыркнула, но улыбнулась.
– Да ямайский перец. Отварчик. Не такой крепкий, как настойка с корней, но тебе в самый раз. Чтоб действовал, нужны особые умения. Пей, говорю.
– А у меня рога не вырастут? – с сомнением поинтересовалась я. – Или хвост.
– Рога и хвосты, это у других, – усмехнулась старуха так, что кончик носа загнулся сильней.
Делать не чего. Я зажмурилась и отхлебнула из чашки. Ожидала какой-нибудь горькой дряни, но отвар оказался пряным, то ли мятным, то ли жгучим. С легким запахом валерианы и вполне терпимым.
По телу сразу растеклось тепло, голова очистилась, на душе полегчало, а все неурядицы показались пустыми и бестолковыми. Даже беготня по Преддвериям Ада и Рая теперь выглядят, как прогулка по парку в летний день.
Откинувшись на спинку стула, я вздохнула и поправила уголок простыни. Настырная тряпка все норовит свалиться и оставить меня перед старой ведьмой в дорогом, но все же, белье.
Голове стало жарко, но шляпу не сняла. Только сдвинула назад. Та, будто недовольная, что ее сместили с насиженного места, еще плотнее прижала волосы.
Ведьма внимательно наблюдала, как я вожусь с почти привычными аксессуарами. Когда я принялась обмахиваться ладонью, потому, что стало вдруг ужасно жарко, она прищурила левый глаз и спросила:
– А охранители твои где?
Я отерла пот со лба. На тыльной стороне ладони остались крупные капли.
– Сильный ваш ямайский перец, – проговорила я отдуваясь и быстро глянула на ватрушки. – А охранители у меня есть. Но они почему-то не слышат, когда надо.
– Гм, – нахмурилась старуха, снова покосившись мне за спину. – Странно. Все очень странно. Ты ешь давай, милыя. Ватрушки без перца. Самые обычные. С творогом.
Все мое существо только и ждало разрешения. Притупившимся умом успела подумать, что не ела с момента, как покинула квартиру.
В животе голодно заурчало, потом поймала себя на том, что запихиваю сразу две ватрушки в рот. Я видела довольный взгляд старой ведьмы. Где-то глубоко внутри шевелилось смущение за полное бескультурье, но остановиться не могла, чувствуя, как во рту тает нежнейший творог и хрустит на зубах поджаренная корочка.
Когда в желудке приятно потяжелело, я вытерла губы от крошек и подняла виноватый взгляд на старуху. Та, похоже, ничуть не смутилась моему чревоугодному порыву. Улыбается на удивление здоровыми зубами и хитро щурится.
– А вот скажи, милыя, – заговорила ведьма вкрадчиво. – Асмодей еще охраняет молоденьких?
Я кивнула и ответила:
– Да. Этот рогатый должен меня охранять. Только пропал. Самое время с собаками разыскивать.
Взгляд старой ведьмы стал мечтательным, она вздохнула и подперла подбородок кулаком. В это же время чайник поднялся в воздух, из носика, словно из трубы паровоза, вылетело белое облачко.
За ним в рядок выстроились чашки и блюдца. Чайник снова пыхнул паром, и вся процессия, под предводительством пузатого капитана, улетела в сторону очага.
Я проследила за тем, как посуда самостоятельно обмакнулась в небольшое ведерко с водой и повисла на крючках у этажерки. Чайник деловито опустился на камни рядом с котлом. Когда поленья затрещали, огонь разгорелся ярче, быстро высушив посуду.
– Ох, – выдохнула ведьма, глядя в потолок. – Были деньки моей молодости. Как сманивал проказник рогатый, как сманивал… Хорош, шельмец. Хорош.
Я вытаращила глаза на старуху.
– Вы темная?!
Губы ведьмы расползлись в жуткой ухмылке, нос, показалось, стал длинней. Она смахнула с плеча седую прядь и произнесла усмехнувшись:
– Нет, милыя. Не темная.
– Значит, светлая? – спросила я, облегченно выдыхая.
Она покачала головой.
– Опять не угадала. – произнесла она, улыбаясь еще шире. – Не светлая.
Я недоуменно вытаращилась на старуху, а в дальнем углу избы скрипнула постель. Дед перевернулся на правый бок, и теперь лежит лицом к нам. Он открыл глаза, физиономия недовольно скривилась.
Дед фыркнул и произнес раздраженно:
– Опять про демона своего прелюбодейского вспоминаешь? Не дури девке голову. Пущай за муж идет, детей рожает. А не ерундой этой вашей ведьмовской страдает.