игентным.
- Это из тебя гордыня выпирает! - учит меня, почти мое каждое начальство.
Самоуважение, не в почете на работе. Если ты с уважением относишься к начальству - это правильно. А если при этом еще и к себе - это как то оскорбляет начальство до глубины души.
Поэтому каждая мелочь на счету. А такая мелочь, как выпавший зуб начальницы - просто счастье, хоть и запретное.
- Не должен уважающий себя, интеллигентный человек радоваться чужой беде. - наставительно глаголет мне моя совесть голосом бабушки.
Почти молодое начальство, прибывая со мной в командировке в Москве, решило провести летучку в кафе. Насладиться хорошей погодой, мужским внимание и пирожным. В поезде, мне, начальство прожужжало все уши и проулыбало все глаза новыми вставными зубами. Я, ко всем своим недостаткам еще и брезглива. Терпела, как могла.
По новой технологии ей спилили все ее здоровые зубы под корень и накрутили новые, голливудские, невозможной белизны. Для поднятия настроения, видимо моего, начальница, постоянно сравнивала мои и свои зубы, разве что только в рот мне не лазала пальцем для наглядности.
Устроившись в летнем открытом кафе, загоняв официантку, начальство обозрело просторы и увидело достойного кандидата для голливудской улыбки. И принялась ее демонстрировать. Чопорно, отставив по купечески мизинчик, отопьет кофию - улыбнется. Отопьет - улыбнется. Улыбок отсыпали и мне, полную пригоршню. Я улыбчивость начальства не поддерживала, сидела мрачная. Официантка, оценив ситуацию, принесла и пирожное начальству и мне - сердечную, сочувствующую улыбку. Добрая душа. Пирожное, большое, дорогое, сияло искусственными взбитыми сливками и демонстрировало всем статус его обладателя, хороший аппетит и железный желудок.
Кандидат, совсем ослеп от сверкающих зубов начальницы, и не знал, то ли его съесть готовятся, и показывают, что такими зубами это будет не больно, то ли все же соблазняют. А про такой способ рекламы, тогда в перестройку, еще не догадались.
Еще раз, картинно отвив кофею, начальство, сверкнув зубами, впилось в пирожное. На этом торжественную часть, можно считать законченной. Пирожное не поддалось очарованию голливудских клыков начальницы и оставило их себе.
Начальство, сначала не осознало всей катастрофы, проглотив взбитые сливки, широко улыбнулось кандидату. Кандидат поперхнулся и сбежал. Начальница, по изменившейся циркуляции воздуха в ротовой полости поняла, что дело плохо, посмотрела на удиравшего кандидата, потом на пирожное и сдавлено закричала. Зубы, весь блеск голливуда остался в пирожном.
Я интеллигентно улыбнулась официантке, и попросила счет.
Варвара и комплексы.
Ну, не все, конечно комплексы можно обнаружить у меня, которые описаны в психологической литературе. Но один, со школы... самый-самый. Иногда в приступе грусти и саможаления, я думаю, что именно это испортило мне всю мою жизнь.
Я - длинная.
Это жестока и неприкрытая правда. Я длинная, до безобразия. Когда я училась в школе, я всегда стояла вторая по высоте, как бы не выстаивали, наш класс - сначала девочки, потом мальчики, или все вперемежку. Все равно вторая. Анька была первая. Ей не повезло совсем. Но это утешение, скажу я вам, маленькое. Кстати, сейчас, я эту Аньку переросла, сантиметров на пять-семь. Так, что если собрать одноклассников, то буду первой каланчой.
Не буду вспоминать, что я наслушалась за время учебы, хотя, надо отметить, школа у нас была, практически элитная, по советским временам, хотя, в то время были все равны, но дети учились почти все из хороших семей. Дети, есть дети. И взрослые, тоже не лучше. Чего стоило только на уроке физкультуры:
- Варвара! Помоги Леночке, ей тяжело лыжи тащить.
Леночка маленькая и хрупкая, с большими тревожными глазами. А я длинная и спортивная. Мне не тяжело.
- Так, кто у нас будет готовить класс к собранию? - вопрошает классная и обшарив всех глазами останавливается на мне и Аньке. - Варвара и Аня, расставят парты и стулья, - решает она, - а остальные украсят класс.
Вот так, мы с Анькой взмыленные таскаем парты и стулья, потные, красные и злые, а субтильные мальчики и девочки, которым повезло уродится девочками, в понятиях взрослых, развешивают бумажные гирлянды, расставляют цветы, веселые и красивые. Потом нам же с Анькой и попадает, что мы неряхи, растрепанные, и вообще, на девочек не похожи.
Что я только не делала, что бы казаться меньше. Я отказывалась от туфель на каблуках. В то время балеток еще не изобрели, а медицина настаивала, что полезно носить каблук четыре сантиметра, и вся школьная обувь была на этом каблуке. Я настойчиво для второй обуви использовала домашние тапочки, где резиновый каблук был даже меньше сантиметра. Борьба шла за каждый сантиметр роста! За эту настойчивость я постоянно огребала от классной и от родителей, после родительских собраний. Мама утром проверяла мешок второй обуви и следила, что бы там были школьные туфли. Я прятала тапки в портфель. Это была партизанская война с ростом. С мая месяца, я пыталась и на улицу ходить в этих тапочках. Мама отлавливала меня, отбирала тапки и пыталась меня убедить, что высокой быть красиво. Конечно, с ее среднестатистическим ростом и хрупкой фигурой, можно убеждать.
К десятому классу, в газетах и телевизоре заговорили про акселерацию, что мол, таких как мы с Анькой становится все больше и больше. Просто бум. Но, мы у себя в городе, этого бума не наблюдали. Но жить стало немного легче. Мы уже были не дылдами, а акселератками. Название сменилось, суть осталась, парты таскали мы с Анькой, правда в мальчиках уже стал проявляться рыцарский романтизм и нам стали помогать. Но трепетного взгляда и хрупкости, как у Леночки мне было не добиться. А она, коварная, этим взглядом могла заставить тащить за нее портфель, перенести себя через лужу, через которую вполне можно перескочить.
Ей помогали без просьбы, а меня всегда просили помочь.
На выпускной я объявила бунт. Я купила себе роскошные туфли на девятисантиметровой шпильке. Сама, чуть в обморок не грохнулась, когда на эти шпильки залезла. Красиво. Но страшно. Но тапочки, на всякий случай взяла. Пригодились. Где то минут через двадцать.
После школы я работала в библиотеке, и там познакомилась, ах... со своей первой настоящей любовью. Но сейчас, не про любовь. Он отправил меня работать в Дом моделей, сказал, что у него там знакомые и давно ищут такую красоту как я. То есть такую длину. Я боялась, но позвонила.
- Какой у вас рост? - первое, что спросили меня.
- Высокий. - осторожно ответила я.
- Хы, высокий. Низкорослых не берем.
Бальзам на мою душу!
- Если у вас меньше 170, даже разговаривать не о чем. - заявила мне трубка.
- Сто семьдесят восемь.
- Приходите. - скомандовали мне благожелательным дамским басом.
Шпильки, я все же не решилась надеть на просмотр, но советские четыре сантиметра надела. Меня повертели, как манекен, рассмотрели со всех сторон, как телушку на базаре. Поставили диагноз - годна.
- Ну, тут еще работы... - прогудела дама. - Красится, надо учить, что это, только прилично-девические реснички намазаны, стричь - обязательно!
Я, старательно приближаясь к хрупкому девическому идеалу носила длинные волосы, трепетно взирала накрашенными ресницами на мир. А тут стричь и красить!
- Ну, одеться потом ты и сама сможешь как человек, а не как романтичная дура. Я руководитель, меня зову т Лина Павловна. Телефон запиши - парикмахер Ева, пусть к чертям собачим обрежет твои патлы. - скомандовала она и крикнула куда то в коридор. - Олечку позовите, пусть посмотрит на напарницу.
Я старалась немного сжаться, что бы стать меньше и перестать светиться романтичной дурью.
- Лина, - прогудело таким низким контральто, что завибрировали все стекла в комнате, - нашла девочку?
В комнату вошла Олечка. Что бы увидеть лицо Олечки мне пришлось задрать голову. Красавица, с волоокими глазами, с сигаретой на таких высоких шпильках, какие в советских магазинах, продавали только с черного хода.
- Ты, что ли со мной в пару? - Олечка критически обозрела меня, стоящую с открытым ртом. - Маловата, конечно, но если на каблуки, и мне поменьше каблук... не люблю я маленький каблук! - возмутилась она. - Ну ладно, я Оля Буранова. - протянула мне руку.
Комплекс съежился, зашипел и пропал. Началась новая жизнь, где место только высоким на шпильках.
Но иногда, хочется быть маленькой и хрупкой, что бы предлагали помощь, заботились, оберегали и лелеяли.
Варвара и первая любовь.
Как барышня из хорошей семьи, я прочитала всю большую и художественную литературу, как по школьной программе, так и далеко за ее пределами. Везде говорилось о большой и светлой любви, которая всегда достается хорошим девочкам. Ну, иногда, она бывает несчастна, но это очень красит человека, развивает все его лучшие качества и облагораживает душу. Страдания казались мне возвышенными и утонченными. Я закончила школу, и не поступив на истфак устроилась работать в библиотеку, где продолжила изучать все большое и возвышенное.
Я уже была готова, к приходу большого и светлого чувства, которое обрушится на меня, нападет из-за угла, накроет волной, и я вся растворюсь без остатка. Стану возвышенной до невозможности, счастливой и несчастной одновременно...
Но чувство задерживалось. Ни как не шло по расписанию. Это несколько омрачало, мою готовность страдать и любить. Робкие признания от одноклассника не вызывали трепета чувств, ожидания катастрофы и погибели и трагедии. И потом, он никак не мог определиться, кого он больше любит - меня или Панаму. Мы, поэтому и не обращали на него ни какого внимания. Определится - подумаем.
Я ходила на работу в общий читальный зал, где обычно обслуживались студенты и не определившаяся интеллигенция. Длинные волосы, круглые очки и рюшечки - мечта студента-филолога. Робкие заигрывания, усиливали мою тоску о грядущей любви, но не приближали ее. Вздыхавший в спецхране библиотекарь Борюньчик, в коротких, мятых брюках и очках с толстыми стеклами, уже начинал вселять в мятущуюся девичью душу панику, что так и пройдет вся жизнь, в бесплотном ожидании.