– Как нас ценят, ребята! – усмехнулся Олег.
Паха с Жекой хохотнули.
Сухов, поглядев на допрашиваемого, поинтересовался:
– Как звать?
– Тристан.
– Где именно Корнелий будет ждать вас в Орлеане? Бандит посмотрел на Олега исподлобья и отвернулся.
– Разговорить? – раздул ноздри Павел.
– Не стоит. Тристан, жить хочешь?
Пленный засопел.
– Мне повторить вопрос?
– Корнелий обещал ждать до вечера среды в монастыре Святого Германа, – пробурчал Тристан. – Надо обратиться к отцу келарю или к настоятелю и передать им два денье и еще половинку разрубленной монеты. И кто-то из них проведет к странноприимному дому – Корнелий будет там.
– Понятно… Ты всё сказал? Ничего не утаил? Мы ведь тебя так просто не отпустим, проверим сначала, всё ли так. И, ежели что не сойдется в обители Святого Германа, шкуру с тебя спустим. Усвоил?
– Усвоил, – зыркнул бандюган. – А только я всё по правде выложил.
– Ладно.
Сухов повернул коня, отъезжая. Быков и Жан вопросительно посмотрели на него.
Олег пожал плечами, и те сразу взялись за Тристана, распутывая на нем веревки.
Сначала бандюган даже помогал им в этом, а после стал беспокоиться. И не зря – Жан, скалясь в тридцать два зуба, затянул на шее у Тристана петлю, а Ярослав перебросил свободный конец через сук.
– Эй! Эй! – заорал наемник. – Ты же обещал мне жизнь!
Сухов сделал удивленные глаза:
– А разве я отнимаю ее?
В следующий момент веревка натянулась, и ноги Тристана оторвались от земли, задергались, словно в страшной пляске.
Досмотрев чужую смерть, Олег сказал:
– В Орлеан! Нам всё равно по дороге.
Глава 18,в которой оскверняется святое место
Орлеан, выстроенный на берегах Луары, помнил еще кельтов, основавших город Ценабум.
Но он чем-то не полюбился Юлию Цезарю и был разрушен. Через триста лет император Аврелиан прикинул, что неплохо бы и восстановить городишко.
Сказано – сделано. Так и возник Аврелианум, перекрещенный варварами-франками в Орлеан, – «Между небом и Луарой», как гласит девиз на городском гербе.
Ориентируясь по колокольням собора Сен-Круа, Олег пробирался узкими улочками, плотно застроенными фахверковыми домами.
Мостовые были на удивление чисты – то ли сильный дождь прошел, смывая помои, то ли орлеанцы вдруг застеснялись опорожнять ночные вазы за окно. Скорее все-таки дождь был.
Монастырь Святого Германа отыскался на окраине.
Окруженная высокой каменной стеной, обитель отгораживалась от жилых кварталов обширным пустырем, заросшим великанской травой, где паслись козы.
С противоположной стороны пролегал зеленый луг, по которому бродило стадо коров. Буколика.
За оградой монастыря возвышался странноприимный дом, к которому с торца притулилась высокая звонница.
Подъехав к основательным, даже так – фундаментальным – воротам, Сухов спешился, ухватился за молоток, подвешенный на цепочке, и постучал.
Калитка отворилась неожиданно скоро.
Весь проем двери занял постного вида монах в черной, давно не стиранной рясе, подпоясанный веревкой, как то и полагалось бенедиктинцу.
– Что ищете в стенах обители сей? – сладко пропел он.
– Мне бы отца-келаря повидать, – ответил Олег, – или настоятеля.
– Я тут келарем тружусь, зовут меня Малахия, а их преподобие отъехали.
Сухов молча протянул ему два с половиной денье. Малахия напрягся, но монетки принял.
– Пойдемте, дорогие гости, – пробормотал он, – тут недалеко…
За стенами монастыря обнаружился просторный дворик-клуатр, почти со всех сторон застроенный службами и людскими – конюшнями, сыродельнями, коптильнями, больницей с травохранилищем и прочим хозяйством.
Рядом с подворьем тянулись возделанные гряды, а дальше, за домом аббата и почивальнями, торчали кладбищенские кресты.
Лошадей «великолепной пятерки» приняли юные послушники, с уважением поглядывавшие на шпаги и палаши дорогих гостей, и келарь этаким колобком покатился к странноприимным палатам.
Из церкви доносился смиренный хор, выводивший Dies Irae:
Tuba mirum spargens sonum
per sepulcra regionum
coget omnes ante thronum.
Величавая латынь разносилась надо всею обителью.
– Сюда, дорогие гости, – прогнулся отец келарь, отпирая двери и поднимаясь по винтовой лестнице на второй этаж. – Келья, что в самом конце коридора, отведена для брата Корнелия.
Сухов молча поклонился и зашагал по плитам, глушившим шаги. Малахия торопливо ковылял рядом.
Остановившись около двери последней кельи, он открыл ее, просовываясь внутрь и выпевая:
– Благодарение Господу…
Ответом ему был пистолетный выстрел, прогрохотавший резко и оглушающе.
Бедного келаря отбросило, а изнутри раздался вопль: – Это не он! Это келарь!
Быков ворвался в келью со шпагой наголо. Его встретили двое молодцев с клинками.
Олег, вошедший следом, заметил распахнутое окно и витой канат, свисавший с подоконника. Канат подергивался.
– Жека! – резко сказал он. – Паха! Мухой во двор!
Этот гад спускается по веревке!
– За мной, братан!
– Живьем брать демона!
Комов с Лобовым затопали по коридору, а Сухов бросился на помощь Яру.
Тому приходилось нелегко – «телохранов» Корнелий подобрал себе умелых.
Быков прижался к стене, ожесточенно отбиваясь, и Олег сразу же отвлек на себя одного из умельцев – остролицего, с проседью в длинных, но редких волосах.
Сухов, вооруженный палашом, решил воспользоваться преимуществом сабли и, отбив удар остролицего, полоснул его по боку.
Противник оказался вертким и не дался, заработав лишь неглубокую царапину, но тут же совершил молниеносный выпад, норовя провертеть в Олеге второй пупок.
Сухову эта идея пришлась не по вкусу – скрестив клинки, он ударил остролицего ногой в колено.
Тот утратил равновесие и нанес «крестьянский удар» – стегнул Олега шпагой.
Погорячился. А вот палаш сверкнул снизу вверх, оставляя кровоточащую рану на животе умельца с проседью.
В следующую секунду клинок ударил сверху, подрубая шею. Готов.
Ярослав заполучил рану на плече, не шибко опасную, но обильно сочившуюся кровью.
Выпад Сухова остановил дуэль, и Пончик тут же ринулся оказывать Быкову первую помощь.
Олег, не дожидаясь друзей, бросился в коридор – и чуть было не попал под пулю. Навстречу ему бежали трое монахов, вооруженные старыми фузеями.
Сухов метнулся в келью, и в тот же миг грохнул выстрел. В распахнутой створке образовалась дыра – кулак пролезет.
Олег выхватил свой излюбленный «флинтлок», пооглядывался – на топчане, где почивал брат Корнелий, валялся пистолет. Рукоятка еще одного выглядывала из-за пояса седого.
В следующий момент перед входом затормозил бенедиктинец, вскидывая свой чудовищный огнестрел.
Сухов оказался быстрее – выпалив из «флинтлока», он угодил монаху в грудь, и тот нажал на спуск уже отброшенный попаданием. Пороховой дым окутал проем двери, пуля ушла в притолоку.
– Заряженные?
– Оба!
Отступив, Олег бросил дымящийся пистолет на лежак, подхватывая парочку пуфферов, что протягивал ему Пончик или Яр – он не видел, кто именно, следя за входом.
Вооружившись, Сухов взял разбег и нырнул в коридор, падая на пол, умело приземляясь, проезжая скользом по полу и вскидывая пистолеты.
Первыми сработали фузеи, паля на уровне живота – и мимо. А вот Олег попал.
Правда, обе пули достались одному и тому же монаху, отброшенному к стене, так ведь напарнику его противопоставить было нечего.
А потому бенедиктинец ухнул по-молодецки, взялся за дуло фузеи своей да и замахнулся ею как дубиной.
Сухов перекатился, и первый удар пришелся по доскам пола, аж гул пошел.
Вскочив, Олег увернулся и хорошенько вмазал особе духовного звания по печени. Тот крякнул и выпустил свое оружие.
Однако силушки в нем хватало – дюжий бенедиктинец набросился на Сухова, бестолково размахивая кулаками. Каждый кулак, как гирька, но ими еще попасть нужно… Попал!
Олега отбросило к двери, а в следующую секунду раздался выстрел – это Пончик, эффектно присев и вытянув руки с заряженным «флинтлоком», пальнул в драчливого монаха.
Ему хватило.
– Кощун! – выдохнул Сухов, морщась, – хорошо его бенедиктинец приложил.
– Ага! – сказал Шурка.
– Уходим!
Подобрав пару трофеев, Олег помчался во двор.
Там он обнаружил Павла с Евгением, возносящих хулу и поношения.
– Удрал, гад! – воскликнул Комов.
– У него тут лошадь была привязана! Он сразу хоп – и рысью отсюда! Догнать?
– А смысл? – пожал плечами Сухов. – Я бы, конечно, задал ему пару вопросов, но гоняться за черным по лесам, по долам… Да ну его к лешему. Да и потом думается мне, что это не последняя наша встреча. Хотя я не Флора, могу и ошибиться. Это самое, вы точно видели Корнелия?
– Точно! – кивнул Паха. – И морда его, и шрам этот. Не сомневайся, сиятельный, он это был.
– Да и черт с ним. Поехали отсюда, пока монахи шум не подняли.
– Эти могут, – проворчал Жека. – Еще и келаря на нас повесят…
Дождавшись «доктора» с «пациентом», Сухов повел друзей прочь. Дорога им предстояла долгая, не стоило задерживаться зря.
Вслед им несся григорианский напев:
Salve, Regina, Mater misericordiae,
vita dulcedo et spes nostra, salve.
Ad te clamamus exsules filii Hevae,
Ad te susperamus, gementes et flentes
in hac lacrimarum valle…[3]
Глава 19,в которой Олег поднимается на мостик
К Шаранте вышли вечером.
Добираться до Рошфора ночью дружно признали глупостью и расположились лагерем на берегу. А утром тронулись в путь.