– Весла на воду!
Приближаясь к навио, Олег не различал на встречном корабле следов боя или разгула стихии.
За исключением рваного паруса, всё выглядело чинно-благородно. И тишина…
Поскрипывали деревянные сочленения навио, гудели, натягиваясь, снасти, что-то перекатывалось по кренившейся палубе – и ни одного голоса человеческого.
– А как мы туда поднимемся? – осведомился Быков, задирая голову, – кромка борта находилась высоко.
– А кошка у нас зачем? – хмыкнул Джимми Кид, подхватывая абордажный крюк.
Раскрутив, он забросил его за борт. Подергал – держится вроде.
– Ну я пошел!
– Давай!
Вторым на борт навио, окрещенное, как оказалось, просто до оскомины – «Сан-Педро» – поднялся Олег.
Готовясь увидеть трупы или даже высохшие мумии, они не застали на палубе никого вообще, ни живых, ни мертвых.
– В твиндеке никого! – донесся глухой голос Джима. – Дьявол меня задери, они тут, похоже, обедали! Или завтракали… Сегодня! Каша совсем свежая! Остыла только. Или вчерашняя…
Сухов осторожно прошелся по кораблю-призраку.
Отворив дверь, проник в надстройку. Створки поскрипывали по всему коридору – день открытых дверей.
Заглянув в каюту, Олег увидал довольно аккуратное помещение, прибранное, но без признаков женской руки – типично мужицкое жилище, скорее всего, тут обитал штурман.
Карты, инструменты, здоровенный хронометр явно об этом свидетельствовали. И всё это, ценное и дорогое, осталось на месте.
В соседней каюте наблюдалась та же картина, а в капитанской даже ларец с серебряными песо стоял нетронутым.
Камзол, кстати, тоже висел на своем месте. И шпага, и шляпа.
В кают-компании был накрыт стол, суповая миска стояла посередине, полная аппетитного варева, а тарелки невинно белели нетронутым фаянсом.
Всё выглядело до жути обычно: матросня собралась подкрепиться у себя в кубрике, шкипер с капитаном и прочие «верхи» устроились в своей столовой – у испанцев было очень строго с социальной субординацией.
Всё, всё как обычно, кроме одной малости – людей на борту навио не имелось. Совсем.
– Что за чертовщина, капитан! – взревел Малыш Джимми. – Куда они все подевались?
– Это корабль-призрак, Джим, – серьезно сказал Олег. – Редко, но это случается. Вся команда будто с ума сходит… Шлюпки на борту?
Побледневший Малыш медленно развел губы в ухмылке.
– А вот ни одной! Они всё бросили и ушли на веслах! Ха-ха-ха! А я уж думал, не сам ли Сатана тут позабавился!
– Так, крикни там нашим, пускай подваливают к борту, здесь есть что «унаследовать». Только быстро, а то еще обвинят нас в пиратстве!
Трюмы навио были забиты крокодильими шкурами, ими Сухов не соблазнился, а вот серебро, оружие, дорогая посуда, ковры, одежда, хронометр и прочую утварь оставлять было жалко. Да и глупо.
Когда два корабля притянулись друг к другу, и их борта сплющили кранцы, команда живо перетаскала на «Ретвизан» нежданное «наследство».
Правда, обычных шуточек-прибауточек было не слыхать – люди были подавлены угнетающей, мистической даже, обстановкой.
Тягу к чужому добру корабль-призрак убавил не слишком, но напряжение чувствовалось.
– Капитан! – окликнул Олега Комов. – Тут… этот… кот тут!
– Кто-кто?
– Кот! Обычный котяра! Черный с белым брюшком и в чулочках! Шипит, зараза!.. Видать, выпугали его до смерти!
Сухов заглянул в просторную каюту с буфетом в одном углу и большим топчаном – в другом. На топчане, прижавшись к стенке, сидел кот.
Зверек весь дрожал – уши прижаты, глаза по пять копеек.
– Кис-кис-кис! – позвал его Олег.
Кот глянул на него, как дикий, но шипеть не стал.
– Всё, всё, киса, – сказал Сухов, безбоязненно протягивая руку и касаясь пушистой головы.
Кот вздрогнул, но мяучить не взялся, признавая Олега за старшего.
– Пошли с нами, – проговорил Сухов, подхватывая животинку, и кот не стал сопротивляться. Видать, до того набоялся, что сил уже не было.
А морячки-корсарчики враз заулыбались – хоть одну живую душу нашли, пускай и звериную!
Кот словно снял заклятье, и зловещая тайна «Сан-Педро» перестала пугать.
На «Ретвизане» кот облазил всю палубу, нервно дергая хвостом, приплелся в каюту Олега, из последних сил забрался на топчан и даже клубком не стал сворачиваться, так уснул.
А темный силуэт корабля-призрака всё отдалялся, задирая к небу голые мачты, похожие на кресты… – Кино и немцы… – пробормотал Лобов.
– Слушай, Паха, – улыбнулся Олег, – давно хотел у тебя спросить. Что это за выражение – про кино и немцев?
Лобов заулыбался.
– А-а! Это из Чечни привет! Мы там с Жекой служили, бандосов гоняли. И вот, раза три ловили этих моджахедов сраных, вооруженных не «калашами», а самыми настоящими «шмайссерами». Чё, думаем, за фигня? А потом нам Черим Шалахов, аксакал тамошний, рассказал про немецкие бункера. Там же в войну немцы были. Эсэсовцы. Доты ставили, укрепления всякие. А дед Черим наткнулся на целый подземный завод! Наверное, там раньше большие пещеры были, вот гитлеровцы их и приспособили – поделили на этажи, укрепили бетоном, понапихали всего – даже танков парочку закатили, броневик, а уж «шмайссеры» там на каждом шагу валялись. Дед Черим любил рассказывать, как он нашел подземелье. Ему тогда лет двадцать было. Он с пастбища спускался с горного, да вдруг потерял равновесие – и схватился за какую-то трубу. А та – раз! – и вывернулась! И вроде как люк открыла. Спустился Черим по лестнице, а там – ворота запертые, железные, прямо под насыпью, если снаружи глядеть. А перед воротами – мотоцикл ржавый, а в нем пара фрицев – скелеты в лохмотьях да в касках. Страшно ему стало, вернулся Черим и всё отцу рассказал. Тот не поверил, и тогда он снова отправился в подземелье. Расхрабрился, прошел дальше по туннелям. И потом ему всю жизнь кошмары снились – на том заводе пленные работали. Уж не знаю, чего они там выпускали такого секретного, но припахали их там сотни, а потом газом потравили всех. Вот и представь, каково было деду, когда он увидал неисчислимое количество скелетов в полосатых робах…
Короче, дед нам всё рассказал, мы с Жекой собрали парней и двинули.
…Солнце еще не встало над горами, скалистые вершины на востоке чернели, а снега отливали розовым, в долинах стаивал туман.
Друзья перевалили горушку и спустились в мрачное ущелье, сырое и узкое. Тропы не было, Руслан Шалахов вел команду, ориентируясь по одному ему известным приметам.
Ущелье раздвинулось и вывело в самшитник. С веток деревьев, обвитых лианами, свисал мох-бородач, похожий на водоросли, и доставал до самой воды, журчащей в каменном ложе ручейка.
А потом они зашагали по настоящему храму природы – вокруг них вздымались громадные тисы и буки, забираясь кронами куда выше десятого этажа. В лесу царил особый зеленоватый полумрак, а под деревьями уживались только папоротники и зеленчук.
– Посмотри, Жека, – негромко сказал Тагир, задирая голову, – этому тису две тысячи лет!
Комов глянул без особого любопытства.
– Наверное, не только немцев, – сказал он, – но и этих… скифов видывал.
– Так, еще бы!
Дорогу к подземелью Павел не запомнил, приходилось под ноги смотреть, чтобы не сверзиться с высоты, не оступиться на тропке между скалой и обрывом.
Подъемы, спуски, подъемы, спуски. Бесконечной чередой.
С сырого донышка долин на солнечные склоны. По каменному крошеву осыпи – в пьяный лес. Деревья, пробыв зиму под тяжестью привалившего их снега, так и не выпрямились, росли вкривь и вкось, гнулись дугою и утыкались в землю верхушками.
Но у любой дороги есть конец. В половине двенадцатого Руслан вывел команду к развалинам старинной башни.
Мало что осталось от фортеции – пол-этажа, сложенного из плоских камней.
– Дошли! – выдохнул Шалахов и сел на истертый камень. – Ф-фу!..
Лобов устроился рядом – ноги подломились, и он чуть не шмякнулся задом о каменные плиты.
Говорить не хотелось, на душе было смутно, да и мир вокруг не настраивал на праздную болтовню – горы волнами уходили вдаль, лесистые склоны прикрывали скалистый хребет, а из-за каменистых кряжей выглядывали вечные снега.
– Посидели? – бодро сказал Тагир. – Подъем!
– Здесь вам не тут! – хмыкнул Комов.
Получилось у него гнусаво – насморк одолел.
– Во-он там вход, – махнул рукой Руслан.
Он снял рюкзак и бочком просунулся в узкую малоприметную щель, раскалывавшую скалу сверху донизу.
Лобов втиснулся следом.
Неудобный ход не расширился, но и не сузился, разве что темнее стало. Последние метры Павел одолел в полном мраке, ногой нащупывая, куда встать, и вдруг каменные тиски будто разжались – расщелина вывела в подземную полость.
– Тут камень вместе с бетоном треснул, – послышался гулкий голос Шалахова. – Куда ж я его засунул… А, вот…
Щелкнул фонарь. Яркий голубой луч света пронизал тьму, упираясь в серую стену, шершавую и раковистую, с явными следами снятой опалубки.
– Хорошо хоть арматуры нету, – пыхтел Тагир, пропихивая тулово в косую щель.
– Была! – откликнулся Руслан. – Бандосы ее спилили.
– И где мы? – спросил Лобов, оглядывая потолок, где ржавели стальные профили и проседали железобетонные плиты.
Из узких щелей свисали желтоватые сосульки сталактитов.
– Тут был аварийный выход, – ответил Шалахов. – Когда немцы отступали, они рабочим газ пустили, а все входывыходы подорвали. Видел ту осыпь за скалой? Вот под ней как раз и ворота были. Деду моему повезло, ему открылся колодец к доту. Дот так и не построили – Сталинград случился, а колодец остался. Оползень его и вскрыл… Гляди!
Руслан посветил на дальнюю стену, пробитую аркой проема. Рядом довольно отчетливо читалась надпись «TOD».
– Смерть, – перевел Шалахов. – Открытие аварийного выхода каралось смертью. Ну пойдемте…
Там, где две стены полости сходились, открывался еще один длинный туннель – потерна. По ее стенам тянулись часто набитые кронштейны для кабелей, уходили в перспективу коробчатый воздуховод и облезлые трубы. Вверху вился провод, соединявший подвешенные к потолку фонари.