Варвары Крыма — страница 3 из 3

ГОРА КРЫМ

Глава 15

Кочевники выставили в окна стволы, Стоян так вообще уселся в проёме раскрытой двери и воинственно тыкал в темноту длинным ружьём. Сверху доносилось тихое тревожное шипение. Я прошёл к кабине, и устроившийся за рулевым колесом Чак повернул ко мне недовольное лицо.

— Кто тебе фингал поставил?

Нахохлившись, он коснулся пальцем тёмно-синего пятна под глазом.

— Да это меховые твои.

— Кочевники, что ли?

— Ну да. Ты ж передал через девчонку: лететь к эстакаде, они тебя тут ждут.

— Правильно, потому что вспомнил: когда мы нашли машину и я отправился в Херсон-Град, чтобы найти Ореста, то оставил их прятаться под этой эстакадой, пока не вернусь. Ну и решил, что во второй раз они тоже здесь будут сидеть…

— Ну вот они и сидели. Незаметно так. Я к эстакаде подлетел, они глядят: та штука летающая, на которой тебя тогда татуированная с омеговцами увезли. Ну и решили, что я с ними заодно. А я прям над эстакадой завис, дверь открыл, встал там. И тут этот, с косичками на морде, как выскочит, как зарядит мне с ходу в глаз — я аж на другой конец гондолы улетел. И потом вся твоя кодла внутрь полезла. Я думал, всё, конец и мне, и моему «Каботажничку». Но нет, растолковал им всё же, что к чему, сумел убедить.

— Не очень-то ты им это растолковал, раз они меня одного отбили, без Ореста.

— Ты и за это спасибо скажи! — вскинулся карлик. — Ишь, недоволен он! Там омеговцев два десятка, машины у них, мотоциклы, пулемёты, а тут — пять меховых с самострелами. Это я спланировал, чтоб термоплан за холмом спрятать, ясно ж было, что ты на эстакаду полезешь, типа чтоб осмотреться. А меховые на разведку попёрли, увидали, что омеговцы машину бросили после дождя, ну и… Опять у меня баллон пробит! Что за напасть такая, а? Куда ж от вас деться, от большаков, по всей Пустоши расплодились — и стреляют во всё, что движется.

— Куда мы летим, Чак?

— Да вон Волосатая гора, видишь? За ней опустимся, там есть за что зацепиться.

Видневшаяся в свете луны гора с крутыми склонами и покатой вершиной действительно напоминала поросшую буйной шевелюрой башку великана, до подбородка вкопанного в землю, — вся она заросла низенькими, но с пышными кронами, деревцами и густыми колючками.

— Херсонцы с омеговцами туда ведь не попрутся за нами?

— Нет, они к Арке поедут, чтобы быстрее спуститься. — Я оглянулся и сказал кочевникам: — Можете не смотреть, погони не будет.

Снова осторожно коснувшись синяка, Чак сказал:

— Ну и дружбаны у тебя, человече.

Я пожал плечами.

— У каждого свои недостатки.

— И с кем ты только не водишься! Татуированная, помощничек её — бандит бандитом, ещё эти, меховые… вообще дикари, вон рожи какие зверские. А ты чего, командиром у них? Ты ж молодой совсем.

— Я — сын родной сестры вождя их племени. Он сделал меня старшим следопытом, чтобы набирался уму-разуму. Думал, потом я стану вождём. И вообще я всегда любил бродить по окрестностям, совался в разные места…

— Ну вот и досовался. А у вождя что, своих сынов не было, чтоб тебя в вожди прочить?

— В том-то и дело, что не было. Три его жены так и не родили наследника, поэтому Хан видел во мне своё продолжение. Хотя я думаю, нет у меня задатков, чтобы стать вождём, мне другое надо, но Хан хотел именно этого и по мере сил пытался сделать из меня главаря. Он дал мне в помощники Демира, старика того с гребнем. Я вроде как командир над ними, только они меня не сильно слушаются. То есть слушаются…

— Но не очень, — заключил Чак. Сзади раздался звонкий голосок Инки:

— Вот смотри, это рубка. Называется «рубка управления»…

Чак снова высунулся из кабины. Кочевники зачем-то ушли в кормовой отсек, а девочка вела за руку Демира, который серьёзно слушал её. Подойдя к нам, она добавила, топнув ногой:

— А там — редуктор внизу, он там крутится-вертится, понимаешь, Гребешок?

Демир кивнул, а Чак бросил снисходительно:

— Что ты про редуктор можешь знать, малая?

Инка, выпустив руку кочевника, поглядела на карлика ясными зелёными глазами.

— Ты совсем глупый, малой? — спросила она. — Я могу знать, что редуктор — это комплект шестерёнок, заключённых в общий корпус, который называется картер. Он позволяет компактно расположить детали передач, защитить детали от механических повреждений и загрязнений и обеспечивает необходимую смазку.

Она сделала паузу, чтобы перевести дух, и продолжала:

— Для чего нужен редуктор? Он нужен для изменения скорости вращения валов в меньшую или в большую сторону. Редукторы ставятся обычно между вторичным валом автоматического центробежного сцепления и колесом. Но это на машинах, конечно, а у тебя тут… — Инка вдруг опустилась на колени и прижалась ухом к грязному полу.

Демир оставался спокоен, мы же с Чаком удивлённо переглянулись. Карлик машинально потрогал фингал, скривился от боли и опустил руку.

— Ну, ты эта… ты откуда всё это знаешь?

Инка поднялась, отряхивая колени, послюнявила палец и стала чистить ухо.

— У тебя тут ведомый шкив вариатора барахлит, разве сам не слышишь? Тарахтит так… Долго не протянет.

— Я ж говорил Бурчуну, чтоб заменил! — возмутился Чак, сползая с сиденья. — Лентяй старый! Да ты где научилась во всём этом шурупать?!

— Я с детства по мастерским у Большого дома лазала, — сообщила Инка, погрустнев. — Мне механики всё показывали, рассказывали, я им помогала. Там и с электронным познакомилась, а потом он из мастерских ушёл, то есть прогнали его. Пил много. Я люблю шестерёнки разные, рычаги, коленвалы с пружинами. Очень мне нравится смотреть, как что работает. Дед меня хвалил за это, за люда… любознательность. Слышь, дядька! — шагнув ко мне, она взяла меня за руку и подёргала. — Как там дед мой? Он не умер ещё?

Я присел перед ней на корточки, глядя в серьёзное маленькое личико.

— Не умер, но ему плохо.

— Раненый? — вздохнула она.

— Да.

— Но ты его вытащишь, дядька?

— Я постараюсь.

— Ты уж постарайся, — попросила девочка. — Я не только шестерёнки, я и деда тоже очень люблю.

В небе висела полная луна, вокруг одна за другой проступали звёзды. «Каботажник» приближался к Волосатой горе. Распахнув люк, Чак спрыгнул в отсек, где прятал меня при въезде в Херсон-Град.

— Что ты за трубу прилепил к борту? — спросил я у карлика. Не ответив, он стал чем-то озабоченно лязгать.

Все кочевники, кроме Демира, набились в кормовой отсек, оттуда доносились их выкрики и хохот.

— Альбинос, как теперь твоя голова? — спросил старик.

Я потёр виски. Демир, как и Крум, предпочитал штанам короткую меховую юбку, а плетённым из лозы сандалиям, которые носили большинство кочевников, — кожаные мокасины на тонких мягких подошвах.

— Теперь в порядке. Что было перед тем, как я пришёл в себя на лодке? Вы ждали меня под эстакадой?

— Ждали, а ты мимо на мотоцикле пролетел. Мы за тобой. Верзилы вперёд вырвались, догнали тебя уже на реке. Ты лодку в кустах нашёл, их там три лежало. Наверно, рыбацкой артели какой-то.

— Ясно. Я тогда не понимал, что делаю. Думаю, меня тянуло обратно туда, откуда я пришёл в Херсон-Град, но про вас, ждущих в условленном месте, начисто забыл.

С кормы донёсся дружный вой кочевников. Чак, высунувшись из нижнего отсека, неодобрительно посмотрел в ту сторону и снова исчез.

— Дядька, Гребешок, идите смотрите, как мой электронный ваших борет! — Инка схватила за руки нас с Демиром и потащила на корму.

Кочевники полукольцом окружили сидящего на кровати киборга и устроившегося на табурете Стояна. Между ними стоял второй табурет, они упёрлись в него локтями и сцепили пальцы правых рук. Когда мы вошли, лицо у Стояна было тёмно-красным, а мышцы на руке вздулись так, что казалось — гладкая смуглая кожа вот-вот лопнет. Киборг, широко расставив ноги, налегал на его руку, крепко сжимая её толстыми пальцами. Судя по всему, старший Верзила был не первым, с кем Дэу вступил в подобный поединок.

Жив, подпрыгивая от возбуждения, что-то лопотал, не умевший говорить Тодор от переизбытка чувств несколько раз стукнул себя кулаками по высокому бугристому лбу. Стоян с шипением выдохнул воздух через ноздри, а потом Дэу опрокинул его руку так, что Верзила едва не слетел с табурета, нагнулся вбок и даже глухо вскрикнул.

— А-а! — выдохнул Жив разочарованно.

Дэу откинулся на кровати, тяжело сопя. Кочевники роптали, хмуро глядя на него. Он указательным пальцем ткнул выпрямившегося Стояна в грудь.

— Давай!

Верзила расстегнул висящую на боку сумку, достал плетёную бутыль и бросил киборгу, который, сорвав пробку, тут же приложился к горлышку.

— Там что? — спросила у меня Инка.

— Настойка, — пояснил я. — Из листьев одного растения, которое в пустыне растёт.

— Крепкая?

— Очень.

— Эх… — покачала она головой. — Опять налижется.

«Каботажник» качнулся, и сзади донёсся голос Чака:

— Так, прилетели. Я наверх полез дыры конопатить, а вы пока решайте, что дальше.

***

— Не хочу, чтобы этот дирижабль вообще кому-то достался. Вдруг он на ходу до сих пор? Даже если нет, оружие на борту цело. А предки, те, что до Погибели жили, такое умели, чему мы ещё не скоро научимся. Вон я недавно видел — у них леталки, как у небоходов минских, только большие и железные. Небоходы на своих машинах бомбы возят, но немного, потому что тяжёлый груз дирижабль не поднимет. Но какие бомбы на древнем дирижабле могут поместиться? Вы ж сами со мной спускались, видели…

— Мы одну только видели, — возразил Демир. — Длинную такую…

— Правильно, и какая у неё мощь? Орест, мой шанти, сказал, одной такой бомбой весь Крым можно взорвать, всю гору.

Мои люди сидений не признавали и расположились на полу, поджав ноги. Дэу, стоя под дверью и сложив руки на груди, дремал, Инка и Чак выглядывали из рубки.

Кочевники переглядывались. Демир сделал приглашающий жест, и все придвинулись к нему. Тот зашептал что-то. Чак задумчиво пощёлкал пальцами по кривой рукояти самого большого ножа на своей груди. Инка исчезла в кабине, появилась снова и стукнула карлика кулачком в плечо.

— Чё? — тихо спросил он.

— На сколько передач коробка? — шёпотом спросила девочка.

Накренённый пол автобуса иногда чуть покачивался. Шипение сверху больше не доносилось — карлик заделал пробоины, — но газа осталось маловато для такого количества пассажиров, и мы едва дотянули до склона. Теперь автобус висел слегка наискось, касаясь крутого косогора двумя боковыми колёсами — прямо за окнами с той стороны были деревья.

Дэу под дверью всхрапнул. Что-то промычал Стоян, Крум вскинул голову, глянул на меня, обхватил за шеи Жива с Тодором, притянул к себе и забубнил. «Хан… — донеслось до меня. — Дирижаба летуча… Бомба!»

Чак с Инкой снова показались из кабины, карлик выглядел удивлённым, должно быть, девчонка в очередной раз поразила его своими познаниями в механике.

— Переделать, говоришь, — протянул он, и тут кочевники разом зашевелились.

Стоян, хлопнув Демира по плечу, отодвинулся в сторону. Крум осклабился и стукнул кулаком по полу, а Жив с Тодором молча встали и подошли к Дэу. Снова всхрапнув, тот открыл глаза, поднял голову. Верзилы отодвинули Дэу от двери и принялись сдвигать створку.

Демир, выпрямившись, сказал:

— Хану нужно оружие.

— Всем нужно, — ответил я, прекрасно понимая, что сейчас будет.

Жив закивал, что-то болбоча, Стоян промычал неразборчиво. Крум выкрикнул:

— Точно, Альбинос!

— Молчите. — Демир поднял руку, и они умолкли. — Племени нужно оружие. Без него варвары Крыма уничтожат племя.

— Варвары? — удивился Чак. — А вы-то сами кто, мохнатые?

Демир с достоинством взглянул на него.

— Люди Крыма жестоки, любят кровь. Всегда воюют. Называют варварами племена пустыни, но это они сами — варвары. Племена честнее их. Мы только охотимся, чтобы добыть пищу. И защищаемся, если нападают. А варвары Крыма воюют всегда. Нам нужно оружие. Я знаю, Хан не позволил бы нам разрушить старую машину. Поэтому, Альбинос, мы не с тобой. Ты — наш, но племя важнее. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал я.

— Мы идём в племя, — объявил Демир. — Сейчас стоянка недалеко от Красного зуба. Мы говорим Хану про машину. Он поднимает племя. Идём к машине. Чиним её и летим. Или берём оружие. Тогда всем варварам Крыма конец! — Он поднял крепко сжатый кулак, и кочевники радостно загалдели.

Жив с Тодором открыли дверь. Чак, выйдя из рубки, спросил:

— Эй, мохнатый, а что вы с машиной-то делать будете, чтоб взлетела? Плясать вокруг и грозно выть?

— Он с нами пойдёт, — Демир показал на киборга. — Недалеко от места, где Альбиноса отбили, наши манисы стоят. В старом доме на холме их заперли. Возьмём и поедем.

— Быстро в племя попадём! — выкрикнул Крум и стал бить дубинкой по борту в такт словам. — Хан племя подымет… К машине пойдём… В машину сядем… Полетим… Всех на Крыме убьём!

— Всех, всех! — подхватили остальные.

— Так, а ну не ломай мне гондолу, мелкий! — закричал Чак на Крума.

Я смотрел на кочевников и думал, что так и не стал для них своим. Как и они не стали родными для меня. Мой дядя, вождь племени, очень хотел, чтобы это произошло, но… Хотя они были ближе мне, чем херсонцы или гетманы, и с ними я чувствовал себя легко и свободно, кочевники оставались дикарями, а я — сыном управителя Херсон-Града.

Дэу, вылакавший бутылку Стояна, лишь благодушно заморгал, когда Жив с Тодором стали подталкивать его к двери.

— Эй! — Инка бросилась за ними, но на её пути вырос Стоян. — Вы куда электронного уводите?

— С нами по-ойдёт, — промычал Верзила и широко расставил руки, не пуская её к дверям.

Девочка нырнула под его локтем, но Стоян обхватил её за талию и поднял.

— Отпусти, Бугристый Лоб! — закричала она, дрыгая ногами.

Жив с Тодором спрыгнули на склон, Крум и Демир стали сгружать им Дэу. Стоян сунул мне в руки Инку, дружески хлопнул меня по плечу и поспешил им на помощь. Дэу тяжело сопел, но не сопротивлялся. «Каботажник» качнулся и начал взлетать, когда Верзила оказался снаружи. Донёсся треск веток.

— Отпусти, дядька, куда они его уводят?! — Инка дёргалась в моих руках. Я поставил её и приобнял за плечи, не отпуская.

— Не бойся, ничего с ним не будет. В племени его не тронут, наоборот, уважать будут. Хану толковый механик давно нужен.

Крона дерева в дверном проёме медленно уползала вниз. Оттуда доносился хруст, сопение и выкрики кочевников, подбадривающих Дэу.

— Правда с ним всё хорошо будет? — спросила Инка, задрав голову и глядя на меня снизу вверх.

Я кивнул, и она добавила:

— Эх… ладно, я с вами останусь, нам же ещё деда спасать.

Демир, присевший в проёме, оглянулся на меня и сказал:

— Мы бы помогли спасти твоего шанти, но племя важнее. Возвращайся, когда сможешь, Альбинос.

Демир поднял руку, прощаясь, и прыгнул в крону, которая вскоре исчезла из вида. Я отпустил Инку.

— Шумная компашка. — Махнув рукой, Чак поспешил в рубку. — Так, сейчас к Яме летим, заправиться надо…

— Нет, подожди. — Я шагнул за ним. — Ты-то хоть понимаешь, что эту машину надо уничтожить?

— Понимаю? — протянул он, передвигая рычаги. — Ну, может, и понимаю…

— Чак, от неё надо избавиться. Взорвать склон, засыпать камнями. Я хорошо рассмотрел то место, камнепад там устроить нетрудно. На борту есть взрывчатка?

— Ну, есть…

— Значит, летим прямо туда. По воздуху обгоним кочевников, тем более что они пока отправились за манисами. Опередим отряд Миры, у неё вездеход медленный, и тогда…

— Не, человече, ничего не выйдет.

Чихнув, заработал мотор, и с кормы донёсся рокот набирающего обороты пропеллера. Чак потянул на себя рычаг, сдвигая воздушный киль.

Между мною и перегородкой в рубку просунулась голова Инки.

— Почему не выйдет? — спросила она. Карлик подёргал за серьгу в ухе.

— Да потому что газа мало. Я дыры так-сяк заштопал, но для этого чензир топлёный нужен, а у меня нету его щас. Даже без меховых этих и киборга… Где твоя машина древняя, человече?

— За круглым озером с кипящей водой и Красным зубом. Это от склона примерно…

— Погодь! — удивился он. — Ты это же татуированной кричал. Так ты что, правильное место ей назвал? Зачем?

— Потому что у них Орест. Если бы они приехали туда, а машины нет — его бы искупали в кислоте.

— Так они так и так старикана твоего пришьют!

— Мира может его отпустить, а может и нет. Но если увидит, что я соврал — убьёт точно. И убьёт мучительно. Чак, мы летим к машине…

— Да не летим! — заорал он, разворачиваясь на сиденье. — Так, слушай сюда, повторять не буду. Что штуковину эту с оружием каменюками засыпать нужно… ну, ладно, это я понимаю. Но дотудова не долетим мы сейчас! Не дотянет «Каботажник», понимаешь ты? В Яме гейзер есть. Один он в этой местности, другие все в Инкерманском ущелье, а туда нам нельзя. Значит, летим к гейзеру, по дороге я ещё дырки резиной попробую запаять, а в Яме полный баллон газу напущу. Тогда, наверно, дотянем до машины твоей, да и то не уверен я. Всё, и нечего спорить со мной! Ты у меня на борту, а не я у тебя!

— А где Яма? — спросила Инка, глядя то на меня, то на карлика.

— К востоку от ущелья, за большим солончаком.

— А солончак где?

— Я ж сказал — к востоку, малая!

— Ну ладно, не кричи, малой. Пойду я пока корму осмотрю.

Она ушла, и я схватил карлика за плечо:

— Чак, но это значит, что мы летим почти в противоположную сторону! Назад к Херсон-Граду!

— Именно так, человече. — Он сбросил мою руку. — И что теперь? Следи за моими губами: до машины твоей мы просто не-до-ле-тим! А раз другого выхода у нас нет, так и спорить не о чем!

— Ну тогда лети быстрее!

— А ты не торопи, не торопи! — вконец обозлился он и в сердцах рванул рычаг, отчего двигатель едва не захлебнулся, а пропеллер надсадно зарокотал. — Как могу, так и лечу! Всё, вали отсюдова, надоели вы мне все, сплошной шум от вас, большаков!

Я вышел, сел под стеной, упёршись локтями в колени, закрыл лицо руками и стал думать, что делать дальше.

***

Разбудили меня пронзительные немелодичные звуки, донёсшиеся из кормового отсека. Я сел так резко, что закружилась голова. Похлопал себя по затылку, огляделся недоумённо, встал с покрывала, на котором спал прямо посреди прохода, и прошёл на корму.

Оказалось, что Инка достала из-под койки сундук карлика со всяким тряпьём, распотрошила его и нашла ржавую губную гармошку. Когда я вошёл, девочка сидела на полу, скрестив ноги, и дула в неё, обеими руками прижав ко рту. Берет валялся на койке.

Выпучив глаза, она дунула особенно громко, отчего гармошка взвизгнула, и косички её приподнялись. Раздался топот, и в отсек ввалился Чак.

— Что происходит?! — завопил он. — Я думал, вы зарезали кого-то! Ты что делаешь, малая? Ухи вянут, желтеют и опадают! А ну прекращай, мать твою за ногу!

Карлик потянулся к гармошке, Инка вскочила. Ржавчина оставила вокруг губ рыжие усы. Я забрал у неё гармошку и сунул в карман.

— Всё, теперь это моё.

Чак, ничего не сказав, ушёл обратно. Я сел на кровать, достал гармошку и заинтересованно оглядел. Вытер о ворот рубахи, приставил ко рту и попробовал наиграть что-то. Неожиданно у меня получилось — гармошка издала мягкую переливчатую трель, вполне напоминающую мелодию, а не визг недорезанной гонзы.

Инка захлопала в ладоши:

— Молодец, дядька! Давай ещё.

Я прилёг на койке, продолжая играть, и тут сквозь гудение и рокот донёсся голос Чака:

— Эй, музыканты! Влево по курсу глядите!

С той стороны в кормовом отсеке окон не было, и нам пришлось выйти.

В темноте далеко от «Каботажника» распластался большой круг, состоящий из направленных к центру лучей, похожий на световое колесо со спицами, неравномерно торчащими из обода. В середине мерцало озеро света.

— Что это такое? — удивился я и тут же понял: — Херсон-Град. Гетманы окружили его и прожекторами освещают стену.

Ветер донёс приглушённый грохот, и на ободе «колеса» вспыхнул красный огонёк.

— И стреляют в неё, — добавил Чак. — У них же катапульты паровые. Берут жбан с маслом, фитиль в него, поджигают и — хрясь! Не выдержать Херсон-Граду долго, пара ночей — и конец. Но меня другое волнует, глядите…

Он выскочил из кабины, подошёл к нам и, забравшись с ногами на сиденье у окна, в которое мы с Инкой смотрели, ткнул пальцем назад по ходу движения термоплана.

— Туда глядите. Видите?

Луну скрыли облака, вокруг Херсон-Града лежала тьма, но в том направлении мерцала тусклая лента, состоящая из десятков светлячков.

— Это фары, — авторитетно заявила Инка.

— Точно, малая. Кто-то к Херсон-Граду катит. И не со стороны Инкермана.

— Может, Мира решила обратно… — начал я, но покачал головой. — Нет, слишком много фар для её каравана.

— То-то и оно. И кто это может быть? Я вот не знаю. Ну ладно, нам недалеко осталось.

Чак вернулся в рубку, а я — на койку, где снова стал наигрывать, думая о том, что пока мы летим к этой Яме, Мира и кочевники приближаются к древнему дирижаблю и оружию на его борту.

Когда в кормовой отсек вошла Инка, я сел, отложив гармошку.

— Ты играй, играй, — разрешила она. — Мне нравится.

— Подожди.

Пройдя в рубку, я спросил у Чака, дремавшего в кресле:

— Может быть такой дирижабль, у которого всякие механизмы находятся в ёмкости? И отсеки для команды тоже?

— Чё? — удивился он, подняв голову. — Это ты о чём?

Я привалился плечом к боковому окну, задумчиво глядя на карлика.

— Мне только что в голову пришло… Эта штука была похожа на дирижабль. Такой длинный, обтянутый резиной металлический корпус, скруглённый. Я тогда решил, что он перевернулся при падении, потому что гондола была слегка так сбоку… Только она не крепилась к корпусу канатами, а как бы вырастала из него. Но потом мы внутрь залезли…

— Ну так и что там внутри?

— Отсеки всякие. Много отсеков. Какие-то приборы, перегородки, трубы… Скелеты там видели. Нашли оружейный отсек, в нём лежали несколько… ну, бомб, наверное. Не знаю, как их назвать. Десяток небольших и одна здоровая, с железным оперением сзади. Она отдельно лежала в люльке такой. Ещё автоматы — несколько десятков, патроны. Но дело не в том, Чак. Это всё внутри ёмкости находилось, понимаешь?

— Как так? — Он вытащил из-под кресла флягу, открыл, сделал глоток и протянул мне, но я покачал головой. — Не может у дирижабля прям в баллоне всё находиться. Я ж тебе толковал про летающие машины, которые тяжелее воздуха, и про те, которые легче. Ну то есть можно, конечно, что-то и в баллон всунуть, но тогда оно немного места должно занимать, а остальное — газ.

— В том-то и дело. Поручиться не могу, что отсеки весь баллон занимали, но их там много было. Да и вообще — из железа же всё. И гондола с баллоном соединена, проходить туда-сюда свободно можно. И ещё были такие кили… вроде как у рыбы на боках. Но главное — железное всё! Как такую машину легче воздуха сделать?

— А где эти бомбы-ракеты были?

— Оружейный отсек ближе к носовой части находился. И там же автоматы стояли.

— Ага, ладно. — Он отвернулся. — Имей в виду, прилетим скоро.

— Рассвет тоже скоро, — ответил я и пошёл назад в рубку.

Инка спала на краю койки, подтянув колени к животу и подложив ладони под щёку. Я лёг на койку возле стены, скрестив ноги, и стал тихо наигрывать на гармошке. Она зашевелилась, пробормотала во сне: «Дед… не уходи…». Я положил гармошку на грудь и прикрыл глаза. …И проснулся от того, что Чак стукнул меня по плечу.

— Вставай, дылда, помощь нужна.

Я открыл глаза. В кормовом отсеке стало немного светлее. Инка во сне повернулась, закинув на меня ногу и руку, прижалась лбом к плечу. Чак убежал обратно, я осторожно встал и пошёл за ним. Во сне план действий полностью сложился в голове, и проснулся я, чётко осознавая, как должен поступить дальше. Это было опасно… примерно как прыгнуть в гнездо катранов. Но другого пути я не видел.

— Так, тебе слезть надо будет и канат под трубой пропустить, которая за гейзером, — сказал Чак, когда я вошёл в кабину. — Я лебёдкой нас подтяну, дальше шланг спущу, через него газ по трубе в баллон и…

— Это кто? — перебил я и схватился за револьвер в кобуре, который взял у карлика сразу после того, как попал с эстакады на борт «Каботажника».

Впереди была пологая воронка, окружённая валом камней. В центре её бил гейзер, по сторонам в склон вкопаны изогнутые железные трубы. Прицепившись к ним с помощью тросов, низко над гейзером висел необычный аппарат. Сначала в полутьме я вообще не понял, что это, а после разобрал: у него две ёмкости! Под ними закреплена гондола, более узкая и длинная, чем у «Каботажника», с большой кабиной от какой-то древней машины.

— Да не дёргайся ты, «Крафт» это.

— Какой ещё «Крафт»?

— Такой ещё «Крафт» — катамаран летающий, которым Ставро-боец владеет. Мы с ним знакомы ещё с тех пор, как он в боях участвовал. Я тогда ставки делал на него и с ним делился. Молодой был, азартный.

— Они тоже тут заправляются?

— Да уже и заправились. Отцепились вон как раз.

«Крафт» начал взлетать, и Чак продолжал:

— Эх, времени нету совсем. А то бы пришвартовались, поболтали со стариком. Интересно, заметили они нас? Хоть поздороваюсь…

Он пощёлкал кнопкой возле рычагов, и свет фар за лобовым стеклом выхватил из полутьмы катамаран. На носу того вспыхнул и погас прожектор. Я хорошо видел четыре силуэта за окном рубки, один — здоровый, с широкими плечами, двух мужчин среднего роста и ещё один, кажется, женский. Пока мы подлетали к Яме, «Крафт» развернулся и медленно уплыл прочь.

— Ну ладно, значит, заправляемся и летим к твоей машине, — решил Чак.

— Нет, — возразил я. — Мы летим не туда.

— Чего это? — удивился он. — А куда?

Я показал в сторону, куда двигался катамаран.

— К Херсон-Граду. Мне нужно к гетманам, Чак.

Глава 16

Небо над горизонтом из чёрного стало бледно-серым, потом тёмно-синим, звёзды погасли. Инка спала на койке, Чак в рубке притих, и я прошёл к нему. Карлик вцепился в руль, не дыша, глядел вперёд, но не на осаждённый город, а на далёкий горизонт за ним. Блёклое, холодное свечение разливалось по небу — солнце вставало. Я спросил:

— Что значит «Каботажник»?

Он вздрогнул, будто только сейчас осознал моё присутствие.

— Да некроз его знает. Это мне один учёный большак в древней книжке вычитал. Старое слово какое-то… Понравилось мне. Мутант меня побери! — Чак приложил руку козырьком ко лбу, привстав в кресле, подался к лобовому окну. — Ты видишь, какая красота, человече? Какая красота! Лететь туда… эх, к горизонту! Видеть, как солнце тает в облаках, и еле видимый свет, словно от свечи, горит где-то в глубине…

Я удивлённо посмотрел на него. Маленькое, некрасивое личико карлика будто светилось.

— Лететь, — повторил он. — К горизонту, а? Больше ничего мне не надо.

— Вот только на горизонте может ждать смерть, — возразил я.

— Это ты о чём?

— Орест считает, что до Погибели жизнь была безопаснее. По крайней мере, в наших местах. С одной стороны, у предков было мощное оружие и техника, с другой, они так устроили свою жизнь, что обычному человеку не часто что-то угрожало.

— Ну так и чё? К чему ты это?

Я повёл рукой, пытаясь чётче сформулировать мысль.

— К тому, что до Погибели за горизонтом тебя бы ждали, скорее всего, такие же земли, знакомая жизнь. Ничего нового.

— Ну так я и радуюсь, что живу в такие времена, как сейчас.

— Правильно, теперь время более интересное. Есть куда лететь. Или ехать. За горизонтом может ждать всё что угодно, потому ты туда и стремишься. Жить интересно, когда жизнь опасна. Одно связано с другим.

Он пожал плечами.

— Да и ладно. Пусть там ждёт костлявая, я всё равно за горизонт полечу.

Я не ответил, потому что он был прав: что бы ни поджидало впереди, жить так всё равно лучше, чем воевать за земли, деньги, власть, женщин или что-то ещё. Лететь… или ехать. Снова вспомнилось ощущение, возникшее, когда я взялся за рулевое колесо, и в голове зазвучала губная гармошка.

Чак закашлялся, сел в кресле поудобнее и махнул рукой.

— Мне бы только батареи солнечные сделать. Уж тогда бы я полетал! А ты чего хочешь, человече?

— С машиной разобраться. Чтобы ни она сама, ни оружие с неё никому не досталось. Не хочу, чтобы кто-то такие автоматы себе заполучил или бомбы, которые мы там видели.

— Ну, это понятно. Это такая цель, как сказать… — он пошевелил пальчиками в воздухе. — Альтруизная. И это сейчасная цель, ты её прям сейчас достичь хочешь. А вообще вот, если выживешь, в чём я, правда, сомневаюсь… что дальше?

— Ещё не знаю. Одно понимаю: ни к гетманам, ни к херсонцам, ни даже к кочевникам мне не хочется.

— В доставщики иди, — посоветовал он. — Вот как я. Хорошее дело.

Приблизиться к Херсон-Граду нам позволило то, что рассвет лишь начался, а гетманы были заняты городом и на пустошь за спиной не обращали особого внимания.

Издалека мы увидели вспышки перед воротами, через которые когда-то въехали в город. Чак осторожно повёл термоплан дальше, сбросив для страховки обрезок рельса на верёвке, который волочился по мусорному пустырю, тормозя «Каботажник» на случай, если вдруг подует сильный попутный ветер.

В лобовом окне замаячило большое тёмное пятно перед воротами — в том месте гетманы сожгли дотла трущобы, расчистив подъезд. Я почему-то вдруг вспомнил оборванца, волочившего на верёвочке труп детёныша-мутафага. Где теперь тот беспризорник? Погиб от шальной пули гетманов, или как-то просочился в город, или спрятался в одном из подвалов под трущобами, или, перед тем как подошла армия, сбежал в крымские пустоши и теперь, голодный, пробирается через них, боясь попасться на глаза одной из банд или стае псов? Города древних, когда-то стоявшие в этих местах, давно разграблены, земли Крыма бедны, поживиться тут особо нечем — говорят, голод иногда доводит бандитов до того, что они становятся людоедами, ловят бродяг на окраинах поселений или торговцев-одиночек, не способных нанять охрану, а когда никого не удаётся поймать, начинают убивать и поедать друг друга.

Над остатками некоторых развалюх ещё поднимался дым. Гетманы постарались расставить свои машины кольцом вокруг всего города, мы разглядели походные палатки и фигуры людей, прячущихся за остатками зданий, машинами и наскоро наваленными баррикадами из обломков и обгоревших брёвен. На стене Херсон-Града часто мелькали вспышки, сквозь рокот пропеллера и гул мотора доносились хлопки выстрелов.

— Ежели тебе инкерманское начальство надо, то оно тут скорее всего, — Чак показал на площадку. — Перед воротами этими. О, смотри, чего творят!

Он сунул мне бинокль, сдвинул рычаг, и «Каботажник» начал медленно поворачивать. На утоптанную земляную площадку перед воротами выскочила необычная машина — длинный приземистый кар без кабины, с гнутыми трубами над бортами. На нём, выступая далеко вперёд, лежало толстое бревно с заострённым концом, на котором сбоку виднелось округлое утолщение. Там мерцал огонёк. Бревно было ремнями примотано к трубам, второй конец немного выступал за багажник.

Машина помчалась прямо к воротам, над которыми замелькали вспышки. Часто захлопали выстрелы, баррикады и руины отозвались стуком пулемёта и треском ружей.

— Это ж автотаран у них! — воскликнул Чак. — Не, ты видел? Там горит, на конце бревна этого…

Водитель выскочил из кара, когда тот уже на полном ходу нёсся к воротам. Покатился по земле, поднялся, бросился бежать, вскинул руки и упал, когда пули ударили ему в спину.

— Небось преступник гетманский или раб какой, — прокомментировал карлик. — Сказали — отпустим, если выживешь.

С городской стены кинули гранату, но не очень удачно — она взорвалась немного в стороне от кара. Если бы перед ним, машина до ворот не доехала бы, а так она лишь встала на два колеса, когда правый борт подбросило взрывом. Мгновение казалось, что у гетманов ничего не вышло, но кар долетел до ворот и врезался в них.

Притороченный к бревну динамит рванул. Бревно пробило створку, взрыв разбросал обломки вместе с искореженными остатками машины.

Сразу три грузовика гетманов с широкими ковшами впереди тяжело покатились к проломленным воротам; пригибаясь и прячась за ними, побежали гетманы. Вспышки над стеной замелькали так часто, будто на ней разгорался пожар.

— Э, погодь, человече. — Чак, забравшись с ногами на сиденье, вытянул шею. — Может, и не придётся тебе туда идти? Если гетманы сейчас внутрь ворвутся…

Но они не ворвались. Под одним из грузовиков просела земля, и он провалился кабиной в яму-ловушку, прихватив с собой несколько нападавших. Ревя двигателем, машина встала почти вертикально, и тут под ней прогремел взрыв. Херсонцы не просто выкопали яму, но и подложили мину на дно. Вокруг грузовика плеснулся дым с огнём, его подбросило, после чего он ещё глубже ушёл в землю.

Под передними колёсами другой машины полыхнуло, людей разбросало в стороны. Ветер донёс громкое эхо взрывов. Грузовик встал, уцелевшие гетманы попрятались за ковшом и оттуда поодиночке, прикрывая друг друга, стали отбегать назад.

Последний грузовик почти достиг ворот, и я решил, что сейчас он свалит их остатки ковшом, но тут со стены на кабину прыгнула фигура в чёрном.

— Смертник! — возбуждённо крикнул Чак, подскакивая на кресле. — Слыхал про них? В Замке Омега им мозги как-то ломают, некоторые их солдаты под пули лезут, в огонь без всякого страха — что командир скажет, то и сделают!

Не знаю, чем обвешался омеговец, скорее всего — динамитными шашками вроде тех, что носил на перевязи Стоян. В руках солдата был факел, он прыгнул за ковш, прямо на штыки гетманов, и там взорвался.

Вспышка была куда ярче, чем от гранат. Красно-чёрный шар взвился над грузовиком. Ковш оторвало, гетманов разбросало, а передок кабины смяло гармошкой вместе с находящимися внутри.

На этом атака захлебнулась — дымящийся грузовик так и встал под воротами, перекрыв брешь, пробитую автотараном, оставшиеся в живых гетманы отступили. Вспышки на стене стали реже, а после вообще исчезли — защитники берегли патроны.

— Всё, — объявил Чак, усаживаясь на сиденье. — Дальше я не лечу.

Пощёлкав кнопками на панели, он выключил двигатель и ударил кулаком по боковому рычагу. Под рубкой задребезжала лебёдка — на землю упал второй обрубок рельса, и вскоре термоплан завис над границей трущоб. Отсюда до состоящей из людей и машин линии оцепления было недалеко.

— Поворачиваю — и назад, а то подстрелят. Что решил? — Чак с любопытством смотрел на меня.

— Где лестница, которую ты мне бросил у водопада?

— В ящике возле баков.

— Ладно.

Я прошёл в салон, достал лестницу и прицепил к приваренным под дверью крюкам, раздвинув створки, бросил наружу. Чак стоял рядом, уперев руки в бока. Я заглянул на корму — Инка тихо сопела, лёжа на спине и свесив руку с койки. Лучше её не будить, а то полезет за мной спасать своего деда.

— Присмотри за девчонкой, что ли, — сказал я, вернувшись к двери. — Непонятно, как со мной обернётся, да и с Орестом…

— Это ещё кто за кем присматривать будет, — проворчал карлик.

Я снял ремень с револьвером, положил на пол и сел, свесив наружу ноги. До земли было не так уж далеко.

— А ты и впрямь туда собрался? — спросил Чак. — Я всё ждал, что раздумаешь.

Перевернувшись, я улёгся животом на край проёма.

— Нет другого выхода. Ну или я его не вижу.

— Лонгин тебя ненавидит. Он же до сих пор уверен, что ты и есть управила херсонский. Пришьёт не задумываясь.

— Посмотрим.

— И смотреть не на что. Вернее, не успеешь ты никуда посмотреть.

Лестница закачалась, когда я встал на неё. Карлик подошёл к проёму, протянув руку.

— Ладно, бывай, человече. Чую я, больше мы с тобой не увидимся.

Я пожал маленькую ладонь, но не отпустил, когда Чак захотел отойти, притянул его к себе и сказал, глядя в прозрачные светло-зелёные глаза:

— Чак, машину надо завалить. Я помню, ты хочешь солнечные батареи сделать, кремний для этого нужен, — но не будет у тебя времени в машине ковыряться. Как-нибудь потом кремний свой найдёшь. Устрой там такой обвал, чтоб её камнями на самое дно расселины сбило, расплющило всю и до неё никто добраться не мог. Нельзя, когда у всех ножи, давать одному пулемёт. Понимаешь?

— Да ладно, понимаю! — он выдернул руку. — Давай, лезь уже, смертничек. Завалю твою машину, не боись. Ты, правда, про это уже не узнаешь, но ежели обещал сделать — сделаю.

— И ещё, постарайся как-нибудь, чтобы Орест выжил. Они с Инкой дальше в племени могут жить, Хан их примет, или с тобой на «Каботажнике» летать…

— Да мне-то они зачем тут нужны? Хотя малая эта хорошо в технике рубит.

— Я не знаю зачем, но…

Он помотал головой.

— Нет, Альбинос или как там тебя, насчёт старика ничего не обещаю. Он у татуированной с омеговцами, ну и что я тут могу поделать? Машину завалю, ежели возможность будет, за малой присмотрю, а старик… Ну всё, короче, иди, я сказал. Мне лететь пора, вон опять стреляют там.

***

Выстрелы вскоре прекратились. Я шёл посреди земляной дороги мимо сгоревших развалюх. Несколько попавшихся на пути гетманов с лёгким удивлением поглядели на меня, но остановить не пытались: мало ли для чего одинокому бродяге из крымских равнин понадобилось входить в расположение войска… вдруг это гонец воеводы возвращается?

Показалась большая земляная площадка с обложенной голышами скважиной, за которой постройки из труб, жердей, одеял и гнилых досок сменялись глиняными мазанками. Часть их гетманы развалили своей техникой, другие остались целыми.

На площади в ряд стояли грузовики, которые я видел в ущелье, под их прикрытием, чтобы не дострелили со стены Херсон-Града, — палатки. Горели костры. От большого чана над огнём шёл запах мясной похлёбки, рядом на длинном столе два гетмана в фартуках что-то резали, ловко орудуя тесаками. Чуть в стороне от них на столбе висела наполовину разделанная туша свиньи.

Увидев среди машин одну, похожую на вездеход из каравана Миры, только с колёсами вместо гусениц, я направился к ней. Над машиной торчала длинная антенна, закреплённая тросами, сзади, перед ведущей в кузов лесенкой, стояли два охранника с саблями и берданками.

Когда я ступил на площадь, несколько голов повернулись в мою сторону. Миновав несколько трёхколёсных мотоциклеток с квадратными решётками на возвышениях в задней части, я направился к машине с антенной, ни на кого не обращая внимания.

— Эй, ты… — неуверенно позвал кто-то.

Один из поваров у чана поднял голову и замер с окровавленным тесаком в руке. Из большой палатки, откуда доносились стоны раненых, откинув полог, вышел человек в светлых шароварах и шапочке, с обнажённым торсом, забрызганным кровью. Вытирая руки полотенцем, он уставился на меня.

— Стой! — донеслось справа, а потом передо мной вырос старшина Гордей.

— Ты?! — он замолчал, разинув рот.

— Мне надо поговорить с воеводой, — сказал я. — Он здесь?

На старшине были не красные, а чёрные шаровары и такой же чекмень. Тюрбан он размотал и превратил в широкий кушак, который несколько раз обернул вокруг пояса. С лысой головы свешивался длинный рыжеватый чуб. Оружия у Гордея не было.

— Ты, — повторил он. — Альбинос…

— Проведи меня к Лонгину. Он в той машине?

— Воевода? — Гордей неуверенно оглянулся. — Да, там, но… Зачем тебе к нему?

— Хочу кое-что рассказать. Гордей, очнись! — я хлопнул старшину по плечу. Он вздрогнул и схватил меня за руку. — Слушай, я знаю кое-что очень важное. Мне надо сказать это Лонгину. Проведи меня к нему, слышишь? Смотри, я не вооружён.

Высвободив запястье из его пальцев, я показал пустые ладони, потом медленно повернулся.

— Нет оружия, видишь? А с Лонгиным мне надо поговорить прямо сейчас, потом поздно будет. Ну!

Гордей наконец опомнился.

— Поговорить… Так, подожди. — Он повернулся к командной машине.

Гетманы, увидев, что старшина занялся пришлым бродягой, потеряли ко мне интерес. Со стороны городских ворот донёсся одинокий выстрел, эхо несколько раз повторило его и стихло.

— А что ты хочешь ему сказать, Альбинос? — спросил старшина через плечо. — Лонгин тебя… Ну, ты, может, и не успеешь ничего сказать, он же…

— Гордей, не топчись на одном месте. — Видя, что он всё ещё в нерешительности, я подтолкнул старшину в спину и сам зашагал к машине. — Говорю тебе, времени не осталось вообще.

— Для чего не осталось? — Он поспешил за мной, неуверенно хватая за плечо, но я не останавливался. — Мы город оцепили. Через два дня конец вам! А если и не через два, так через три, нам спешить некуда.

— Как ты здесь оказался? — спросил я на ходу. Гордей растерянно семенил рядом, то обгоняя меня, то отставая.

— Мы из Редута выступили в ту ночь, как воевода тебя увёз. И когда по приказу напали на небоходов, я решил: ну всё, хватит с меня своевольства комендантского. Якуб, может, и выкрутится потом как-то, а нам за такое всем, кто жив останется, головы с плеч или ошейники нацепят и в шахты. Когда там гореть всё начало, я и ушёл дальше к ущелью.

— Дезертировал, значит?

— Ты думай, что говоришь, херсонец! Не дезертировал, а вступил в войско, которое воевода на Херсон-Град повёл. Так, стой, или они тебя пристрелят!

Я остановился в нескольких шагах от вездехода и охранников. Один взялся за берданку, второй медленно вытягивал саблю из ножен.

— Здесь стой, — велел Гордей. — На месте, и лучше не шевелись вообще. Я им скажу, чтоб глаз с тебя не спускали, если дернёшься куда — по ногам стрелять. А сам воеводе доложу. Понял?

— Хорошо, — согласился я. — Только быстро давай.

Старшина подскочил к охранникам и что-то зашептал им. Оба вскинули головы, уставились на меня, первый поспешно стащил берданку с плеча, прицелился. Гордей схватился за ствол и наклонил его к земле.

— Пусть стоит, — донеслось до меня. — Говорит, сведения важные. Лонгину доложить надо, а он пусть тут стоит!

Охранник снова поднял берданку, как только Гордей начал взбираться по лесенке. Он заколотил кулаком в железную дверь, там открылась решётка, старшина заговорил. Вскоре дверь распахнулась, и Гордей нырнул внутрь.

Я стоял, сложив руки на груди, а охранники пялились на меня. Второй, помоложе, часто моргал и всё теребил рукоять сабли, то на палец вытаскивая её из ножен, то с тихим стуком бросая обратно. В конце концов первый гетман не выдержал, боком шагнув к нему, не опуская берданку, пихнул локтем в плечо. Молодой от неожиданности икнул и замер, вцепившись в рукоять так, что побелели костяшки пальцев.

Почуяв неладное, вокруг стали собираться гетманы, но близко ко мне не подходили.

— Мартын, то кто? — с почтительного расстояния спросил один.

Охранник постарше лишь мотнул головой. Ствол его берданки смотрел мне в грудь.

— У него волоса белые, — добавил другой. — Слушайте, а это не…

В дверях командной машины возник Лонгин. Высокий, широкоплечий — он загородил спиной весь проход. Правая рука висела на перевязи, а в левой он держал огромную кривую саблю с клинком шириной в две ладони. На клинке был узор из треугольников.

— Воевода… — начал я.

Зарычав, Лонгин спрыгнул на землю и бросился ко мне. Морщинистое лицо с крупными чертами покраснело, седой чуб закрывал один глаз.

— Ща воевода херсонского выродка разделает, что твою свинью, — произнёс кто-то сбоку.

— Лонгин, слушай! — Я поднял руку ладонью вперёд. — Ты должен кое-что узнать!

Он был уже рядом. Сабля взлетела, блеснув на солнце. Клинок свистнул над ухом, я нырнул вбок, но Лонгин ждал именно этого — и выставил колено, в которое я врезался головой. Из глаз посыпались искры. Раздались крики, кто-то восторженно выругался. Старик высился надо мной, вновь занося саблю.

— Так его! — кричали вокруг.

— Давай, воевода!

— За сына!

— Отец!

Этот голос отличался от остальных — потому что был женский.

Сабля устремилась вниз, а я сведёнными вместе кулаками ударил воеводу в живот и сразу отклонился. Старик пошатнулся, и кончик опустившейся сабли резанул меня по груди, но совсем слабо. На миг под рубахой проступило едва заметное зеленоватое свечение.

— Отец, это не он! Это не Марк Сид!

Я упал на спину. Лонгин шагнул ко мне, поднимая саблю.

От большой палатки двое гетманов в светлых шароварах и шапочках несли носилки с Ладой Приор. Босая, одетая только в длинную мужскую рубаху, она полулежала, приподнявшись на локте, с тростью в руках. Грудь Лады поверх рубахи была стянута бинтами.

— Отец, это не управитель Херсон-Града!

— Ты бредишь, — прорычал Лонгин. — Никому не подходить, я зарублю его сам.

— Но это не Марк!

Лада села, свесив ноги, потом встала. Один из лекарей, бросив носилки, поддержал её, но девушка оттолкнула его и заспешила к нам, сильно хромая и опираясь на палку.

— Говорю тебе, это другой человек!

Я упёрся полусогнутыми ногами в землю и приподнялся. Не слушая дочь, воевода шагнул ко мне.

— Отец, прекрати! Что ты делаешь, ты… упрямый старый дурак!!

Оказавшись сбоку от Лонгина, она ударила его тростью по плечу. Ещё раз — по затылку. На лице воеводы мелькнула досада, он широким круговым ударом перерубил палку. Лада качнулась, ноги заплелись, она упала на землю и вскрикнула от боли. На белых бинтах проступила кровь. Лонгин повернулся ко мне, и тогда я прыгнул, оттолкнувшись руками и ногами, врезал головой ему в живот и сбил с ног.

Вокруг заорали, кто-то бросился к нам. Усевшись на Лонгине, я с размаху ударил ладонью по морщинистой щеке, другой рукой сжал его шею и яростно закричал ему в лицо:

— Слушай, идиот! Я — не Марк Сид, я — его брат! Ты что, не знаешь, что у Марка есть брат?! Я — Алви Сид, и я пришёл сюда, чтобы спасти твоих людей!

***

— С чего мне верить тебе?

Я устало откинулся на лавке, стоящей под железной стеной в кузове вездехода. Снаружи раздавались голоса гетманов, шаги и звон мисок, со стороны ворот иногда доносились выстрелы.

— Слушай ещё раз, воевода, в третий повторять не буду. Я — Алви Сид, старший из двух близнецов. Ты же помнишь ту историю, её рассказывали по всему Крыму! Я — мутант, у меня два сердца. Мать, когда об этом стало известно по вине Марка, вместе со мной сбежала в родное племя. Мы жили у кочевников, мой дядя, вождь, сделал меня главным следопытом. Я водил по Донной пустыне небольшой отряд. В один из походов мы нашли древнюю машину в расщелине под склоном Крыма. Я думал, это дирижабль, хотя теперь не уверен. Но это военная машина, на её борту есть оружие. В Херсон-Граде оставался мой старый учитель Орест, и я решил, что он сумеет разобраться с этим. Со своим отрядом я пошёл в город, кочевники остались ждать снаружи, я проник в Херсон-Град и нашёл Ореста. Тот сказал, что мне поможет Дэу, старый киборг, но он как раз ушёл со старьёвщиками и должен вернуться через несколько декад. В это время Марк был уже у вас в ущелье и плёл свои интриги. Орест рассказал мне о его планах. Ждать Дэу в Херсон-Граде было опасно, а ещё мне не хотелось, чтобы Марк стравил гетманов, уничтожил вас вашими собственными руками и захватил весь Крым. Я пошёл в Инкерманское ущелье, выследил там Марка и столкнул в гейзер. Его обожгло, но брат не погиб. Я вернулся в Херсон-Град, Марк отправился за мной, о чём я не знал. В городе он рассказал обо всём Мире, нашей сводной сестре. Они бросились на поиски. Их соглядатаи нашли меня, когда я разговаривал с вернувшимся в город Дэу. Разговор подслушали, меня схватили. К тому времени уже было ясно, что в ущелье у Марка получилось не всё, что он задумал, и скоро вооружённые отряды гетманов выступят на Херсон-Град. Единственным спасением могла стать найденная мною машина. Ты слышал о Болеславе, воевода? Наверняка слышал. Он пытал меня, чтобы я сказал, где лежит машина. Из-за пыток я потерял память, потом Орест помог мне сбежать, дал мотоцикл. На нём я поехал назад в ту сторону, откуда пришёл в Херсон-Град. Я проехал мимо места, где меня ждали мои люди, и они догнали меня у реки. Но одновременно догнала и Мира с омеговцами. Я попал к ней в руки, Мира поняла, что я потерял память, и сказала мне, что я и есть Марк Сид, управитель Херсон-Града. Она рассчитывала, что я буду более послушен, не попытаюсь сбежать, а дальше, когда меня привезут обратно в Херсон-Град, они с Марком будут действовать по обстоятельствам. Но вышло так, что я выпал из термоплана доставщика Чака, который вёз нас обратно в город, меня нашли охранники Редута, я попал к Якубу… Дальше ты знаешь.

Я открыл глаза.

Лада полулежала на лавке у стены напротив, подложив под спину подушки и накрывшись покрывалом. Лонгин сидел на высоком табурете, широко расставив ноги и уперев кулаки в колени, хмуро слушал. Длинное помещение разделяли несколько перегородок, из-за ближайшей доносилось шипение помех и монотонный голос радиста. Двое старшин, Гордей и Ефим — тот самый, который возглавлял отряд гетманов, преследовавших нас в Инкерманском ущелье, — подпирали стену у двери. Помимо лавок и табурета здесь был ещё широкий стол, где стоял кувшин со стаканами и лежала карта, да оружейный стеллаж с несколькими берданками. Лонгин не пошевелился, когда я замолчал, — сидел в той же позе, вперив в меня тяжёлый взгляд. Я продолжал:

— И вот теперь я хочу спросить, воевода: ты уверен, что вы почти взяли Херсон-Град? Ещё несколько дней — и ему конец? Ну так знай: в это время Мира со своими людьми едет к машине. Если они запустят её или хотя бы смогут снять с борта оружие и ударить по вашему ущелью — конец придёт Инкерману, а не Херсон-Граду. А теперь думай, что делать дальше. Но думай очень быстро, времени у тебя нет.

***

Из отсека, где расположился воевода, Ефим с двумя охранниками провёл меня во второй, задняя часть которого была отгорожена решёткой. За этой решёткой на железном полу я и просидел некоторое время, вслушиваясь в происходящее снаружи. Голос, смех, ругань, лязг оружия, шелест палаток и звук шагов… Военный лагерь жил своей жизнью. Выстрелы у ворот усилились, в ту сторону кто-то побежал, потом, гудя двигателями, проехали две машины. Донёсся взрыв, протяжные крики, после этого опять стало тише.

Не выдержав, я вскочил и стал мерить шагами камеру, сжимая и разжимая кулаки. Лонгин кажется человеком, способным быстро принимать решения, но он не доверяет мне и наверняка колеблется — а вдруг всё это очередная интрига хитроумного херсонского управителя? И пока он размышляет, что к чему, караван Миры приближается к склону.

Остановившись у стены, я постучал по ней кулаком. Гусеничный вездеход — машина медленная, но ведь прошло уже много времени — где теперь караван Миры? Близко от склона, очень близко.

Сунув руку в карман, я достал гармошку, которую на «Каботажнике» успел очистить от ржавчины, присел на корточки под стеной и стал наигрывать.

Дверь в перегородке за решёткой открылась. Опираясь на палку, вошла Лада в сопровождении Ефима. Сунув гармошку в карман, я встал перед решёткой. Она попросила:

— Ефим, отойди.

Он не шелохнулся, и девушка повысила голос:

— Пожалуйста, отойди и стань в дверях.

— Херсонец опасен, — ровным голосом произнёс старшина. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Отойди!

Он достал пистолет и показал мне, с громким щелчком взвёл спусковой крючок. Я пожал плечами. Ефим попятился, не спуская с меня глаз, и замер в проёме.

Поставив трость у стены, Лада тяжело прислонилась к решётке, взялась за прутья.

— Тебе нельзя ходить с такой раной, — сказал я.

— Сейчас не об этом надо говорить, Марк… то есть Алви. Эта машина и правда опасна?

Я пожал плечами.

— Из моего описания Орест и Дэу заключили, что оружие, которое я там видел, может убить всех на горе. Или почти всех.

— Но как такое возможно?

— Не знаю. Древние умели многое, чего не умеем мы. Даже если не использовать бомбы, Мире достаточно завладеть автоматами. Их там несколько десятков, и ящики с патронами. И ещё я видел что-то, напоминающее гранаты, на стеллажах.

Она прижалась лбом к прутьям. На бледном лице поблескивал пот.

— Тебе надо лечь, — сказал я.

— Нет, подожди. Я убедила отца, что ты не Марк. Он поверил. И всё равно он не хочет тебя видеть. Отец считает, что ты виноват во всём, что совершил твой брат, раз когда-то позволил ему стать управителем. Он напрягается каждый раз, услышав ваши имена, и…

— Но он поверил, что под склоном лежит военная машина древних?

— Да. Он спрашивает: что ты предлагаешь и что ты хочешь?

— У вас есть мотоциклетки…

— Мы называем их трициклами.

— Они быстрые?

— Очень. Наш главный механик считает, что это самые быстрые машины на всём Крыме. Мы взяли с собой несколько…

— Я видел. Вот на них и надо ехать за Мирой. Прямо сейчас. Солнце уже в зените?

— Почти. Я постараюсь добиться, чтобы вы выехали до вечера.

— Не до вечера, Лада! Мы должны выехать прямо сейчас.

— Но такая экспедиция требует подготовки. Отец не может…

— Может. — Я обхватил её пальцы поверх прутьев и придвинулся ближе к решётке, глядя в глаза девушки. Ефим приподнялся на цыпочках, наблюдая за нами.

— Ты не видела, сколько там автоматов. А ведь на борту было много чего ещё. Если брат с сестрой вооружат этим своих людей или взвод омеговцев… Или мы выезжаем сейчас — или для вас всё кончено. Не только для вас, для всего Крыма.

— Но ведь эта машина лежала там очень долго. Неужели всё до сих пор работает?

— Она была под некрозом. Орест считает, что тот консервирует всё, что попадёт в него. Пятно некроза исчезло, как раз когда мы нашли машину, наверное, это связано с платформой, которая опустилась к ней. Автомат Миры работал, так почему бы не работать и всему остальному?

— Я тебе верю, — сказала она. — Но воевода… Постараюсь убедить его выехать немедленно. Теперь скажи: что ты хочешь за это? За то, что поможешь нам?

— Пусть он пообещает, что не возьмёт машину или оружие с неё. Я показываю вам, куда уехала Мира, чтобы вы догнали её, — а за это вы устраиваете большой обвал, чтобы машину накрыло камнями. Иначе какая мне разница, достанется оружие гетманам или херсонцам?

Она кивнула и выпрямилась, собираясь уйти, но потом снова приникла к решётке, быстро протянула руку между прутьями и легко коснулась моей щеки.

— Отец согласится, — очень тихо сказала Лада. — Но потом, когда увидит машину и оружие… Он не станет уничтожать их, а заберёт себе. Ты понимаешь?

Я кивнул, глядя ей в глаза.

— И ещё, Алви. Не говори ему заранее, где машина. Отец… он не подлый, но жёсткий. Жестокий. Однажды он подавил восстание наших рабов и сделал с ними такое… Он презирает всех херсонцев. Не любит мутантов. И он убьёт тебя, если будет знать, куда ехать.

— Ты останешься здесь? — спросил я.

Она оглянулась на Ефима.

— Воевода не возьмёт меня в поездку с такой раной. Я… Мы ещё увидимся? Если ты выживешь? Наверное, нет. Молчи! — она коснулась пальцами моих губ, когда я собрался заговорить. — Может, мы ещё увидимся, а может, нет, но я желаю тебе удачи. Прощай.

Опираясь на палку, она пошла назад. Ефим посторонился, пропуская её, скользнул по мне ничего не выражающим взглядом и шагнул следом.

Глава 17

Трициклы ехали со скоростью, которой караван Миры мог только позавидовать. К склону Крыма выдвинулись четыре машины — по словам механиков, из семи трициклов путь к Донной пустыне могли выдержать лишь они, да и то неизвестно ещё, как поведёт себя один из них.

Этот трицикл ехал последним, теряя масло через дыру в картере. Самый большой вместо решётки, где стоял пулемёт на треноге, нёс решётчатый короб с лавками, высоко приподнятый над багажником. На трициклах поменьше сидели по три человека: водитель, за ним гетман с берданкой и пулемётчик на решётке. Под ними ремнями крепилась поклажа.

Изрыгая дым, машины пронеслись через пустырь, объехали Кладбище и свернули на север, оставив далеко по левую руку древнюю эстакаду, которую я едва разглядел в бинокль, вытребованный у Лонгина.

Воевода сидел на широком кожаном сиденье с гнутой трубой вместо спинки. В железном коробе над их головами разместились я, Ефим и совсем молодой смуглый гетман, которого все называли Геном. Оружия мне не дали, но и приковывать не стали.

Кладбище пропало из виду, мы ехали по пологому скосу, впереди виднелись развалины небольшого посёлка, наполовину занесённые песком. Солнце катилось к горизонту — то есть к обрыву, за которым начинался склон горы Крым. Где-то там двигались Мира с омеговцами, там же были кочевники и древняя военная машина, застрявшая в трещине под склоном.

Ветер бил в лицо. Я обмотал голову тряпкой, которую раздобыл в лагере гетманов перед отъездом. Развалины приближались, сверху было видно, что это остатки небольшого посёлка домов на двадцать, с треугольной асфальтовой площадью в центре и тремя расходящимися от неё улицами. Дальше раскинулась пустошь, границей которой служил крутой склон Крыма. В бинокль я видел, что слева от площади стоит длинный двухэтажный дом, вдоль которого тянется ряд канализационных люков без крышек.

Лонгин, обернувшись, показал в сторону посёлка, и я кивнул. Воевода наклонился к водителю, передал ему приказ, и наш трицикл, вильнув, стал обгонять тот, что ехал первым. Придерживаясь за скобу, Лонгин выпрямился на подножке. На спине его в ножнах висела кривая сабля, на ремне по бокам — два больших двуствольных пистолета с крупными собачками и плавно изогнутыми толстыми рукоятями.

— Дальше — Арка! — прокричал он, снова повернувшись.

— Да! — крикнул я в ответ.

— По ней вниз спустимся?

— Да!

— А потом?

— Я покажу.

Помедлив, он крикнул:

— Скажи сейчас. Если что-то случится в дороге, мы не будем знать, куда ехать.

В этом предложении было столько прямолинейной солдатской хитрости, что я, не удержавшись, протянул руку через борт короба и похлопал его по отнюдь не стариковскому, крепкому широкому плечу.

— Под твоей защитой, воевода, со мной ничего не случится!

Лонгин дёрнулся, будто собрался выхватить саблю и отсечь мне кисть. Ефим схватил меня за рукав и заставил убрать ладонь.

Воевода сел. Мы почти обогнали первый трицикл, наш водитель привстал и что-то прокричал над лобовой броней — выгнутым листом железа со смотровой прорезью. Другой, в круглых тёмных очках на резинке, кивнул, поворачивая к посёлку, после чего мы снова начали отставать от его трицикла.

— Всем такие очки надо было выдать, — проворчал я, протирая слезящиеся от ветра, дыма и пыли глаза.

Сзади раздались негромкие взрывы — один, второй, третий, — и все мы, кроме водителя, обернулись. Последний трицикл замедлил ход. Взрывы не смолкали, каждый сопровождался струей дыма и искрами, бьющими из-под сиденья.

— Не выдержал мотор, — сказал Ефим.

— Теперь нас одиннадцать, а не четырнадцать, — заметил я. — А у Миры не меньше двадцати людей.

Трицикл встал, водитель выпрямился на подножке и скрестил высоко поднятые руки, показывая, что для его экипажа путешествие закончено. Наши машины мчались дальше, не снижая скорости.

Ефим что-то сказал Гену, тот пересел подальше и отвернулся. Старшина придвинулся ко мне, просунув штык-нож карабина в узкую прореху между прутьями пола, упёр в них ствол, положил на приклад локти и сказал:

— Лада хотела ехать с нами. Но я уговорил воеводу не брать её.

Я молчал, не понимая, почему он заговорил со мной. Ефим в упор глядел на меня, и вдруг я сообразил, что суровая неподвижность на его лице показная, а на самом деле он не очень-то уверен в себе. Да и совсем молодой… ну, как я. Хотя, пожалуй, всё же нет. Взрослость человека зависит от его жизненного опыта, а я за свою жизнь повидал многое. И хотя лет нам было примерно одинаково, разница между мной и Ефимом заключалась в том, что он очень хотел казаться старше, чем был на самом деле, а я и был старше, чем выглядел.

Сузив глаза, старшина положил руку мне на затылок и притянул мою голову к себе. Он, наверное, хотел сделать это по-мужски, широким властным жестом, но получилось неубедительно.

— Может, ты не Марк, не управитель Херсон-Града, но она страдает из-за тебя, и поэтому я тебя всё равно не люблю, — зло проговорил он. — Но я люблю её. Поэтому когда мы приедем к машине, когда ты будешь больше не нужен, я очень постараюсь, чтобы ты погиб.

Я отпихнул его локтем и сбросил руку с шеи.

— Лонгин хочет меня убить, Мира тоже, Марк мечтает о моей смерти, теперь ты ещё… Слишком вас много. Ты меня вообще не интересуешь, старшина. Катись подальше со своей любовью.

На лице Ефима заиграли желваки, он сцепил зубы так, что мне показалось — сейчас между ними проскочит искра. Я отвернулся, услышав хриплое тявканье.

Мы приближались к посёлку. К трициклам вылетела небольшая стая песчаных шакалов, и один с ходу прыгнул на водителя головной машины. Грохнул выстрел, зверя отбросило назад, он с визгом покатился в пыли. Открыли огонь другие гетманы, Ген тоже начал стрелять. Несколько мгновений вокруг грохотало, запах пороха мешался с тяжёлым духом солярки, над трициклами взлетали дымовые облачка, ветер уносил их прочь — а потом оставшиеся в живых шакалы с воем разбежались.

Колёса застучали по стыкам присыпанных песком бетонных плит, и водители снизили скорость. Машины катили между двумя рядами одинаковых серых построек, я мог заглянуть в окна, за которыми открывались просторные пустые помещения. Сквозь трещины в полах пробивалась чахлая трава.

Мы въехали на треугольную площадь. По правую руку шла поросшая колючкой канава, по левую — длинное приземистое здание, перед которым тянулся ряд открытых канализационных люков.

Водитель первого трицикла глянул назад, воевода подал знак увеличить скорость — гетман кивнул и снова пригнулся за листом брони. Машины начали разгоняться, когда что-то появилось из-за дальнего конца здания.

Сначала я решил, что это какой-то зверь… но ни у одного крымского мутафага нет трёх сваренных вместе, торчащих вверх выхлопных труб, извергающих клубы вонючего чёрного дыма, по сравнению с которым сизые отрыжки наших двигателей казались нежным утренним туманом над рекой.

Машина напоминала животное, потому что её покрывали меховые шкуры, прибитые прямо к капоту и багажнику. Из капота торчал кривой рог с нанизанным человеческим черепом.

Облачённый в неописуемую рвань полуголый водитель с протяжным воем крутанул руль, и машина помчалась наперерез первому трициклу.

— Огонь! — громовой голос Лонгина заглушил рёв двигателей. Ефим схватил карабин, но так неловко, что тот выпал из рук, ударившись о дно короба. Ген вскинул свой, внизу воевода поднял пистолеты.

На крыше приземистого здания возникли силуэты с луками и копьями, из канализационных люков высунулись головы.

— Мутанты! — крикнул Ефим. — Мутанты-людоеды!

Трициклы рванулись вперёд. Обвешанная шкурами машина, оставляя позади облако чёрного клубящегося дыма, с рёвом приближалась. Позади водителя выпрямился во весь рост огромный человек… впрочем, не очень-то это создание смахивало на человека. Как и у некоторых кочевников, от его переносицы вверх шёл ряд бугров, похожих на позвонки, делил надвое лысую башку и спускался по загривку к спинному хребту. Я не слишком хорошо разбирался в анатомии, но понимал, что это не может быть позвоночник, хотя иллюзия была полная. Мутант, облачённый лишь в набедренную повязку из сушеной травы и меховые сапоги до колен, был на две головы выше здоровяка Лонгина. Мне показалось, что на пальцах у него больше суставов, чем положено обычным людям.

В одной руке он держал длинное копьё, обмотанное полосками меха, концы которых лохмотьями свисали с древка, в другой крышку от железного бочонка.

Несколько стрел, пущенных со здания, пролетели мимо. Ген стрелял, Ефим, ругаясь, пытался поднять застрявший между прутьев карабин. Людоеды выныривали из люков, спрыгивали с крыши и с воем бежали наперерез трициклам.

Первая машина почти достигла конца площади, когда у Гена закончились патроны. Оттолкнув Ефима, я схватил его карабин, вскинул и выстрелил — лучник, целящийся в нас с крыши, упал.

Застучал пулемёт головного трицикла. Лонгин встал на подножке и поднял пистолеты, а мутант в машине, прикрываясь щитом, метнул копьё. В последний момент водитель первого трицикла попытался отвернуть, но не успел — копьё, пущенное с небывалой силой, ударило ему в спину. Оно вошло сбоку, пронзив торс, выбило кусок железа из лобовой брони. Сидящий за водителем гетман ничего не смог сделать — трицикл вильнул, накренился и улетел в канаву.

— Отдай! — крикнул Ефим, пытаясь вырвать у меня карабин.

Высокий мутант победно взревел, и тогда Лонгин выстрелил из всех четырёх стволов. Пистолеты выплюнули яркие снопы огня. Я-то думал, его оружие заряжено пулями, но там оказалась дробь.

Она изрешётила щит, мутанта и его водителя. Великана залп бросил на сиденье, водителя вдавил в спинку, потом он качнулся вперёд и пробил головой проволочную сетку, крутанув при этом руль. Передние колёса машины будто подвернулись, как у человека, неожиданно споткнувшегося обо что-то на бегу, и она взлетела, как с трамплина, бешено вращаясь.

— Голову пригни! — крикнул я, зарядив Ефиму такой подзатыльник, что тот повалился на дно клети. Мы с Геном присели, соскользнув с лавок. Перелетев через площадь, машина рухнула в канаву, оставив за собой широкую чёрную дугу дыма. Под неё, как под круто изогнутую арку, нырнул сначала наш трицикл, а за ним и последний. Миг — и площадь с бегущими людоедами осталась позади. Трициклы пронеслись по улице и вырвались на простор равнины, за которой начинался склон Крыма.

***

Арка упиралась в обрыв подо мной. Лёжа на краю, я видел большую её часть — полого уходящую вниз каменную полосу шириной шагов тридцать-сорок. Ветер нанёс песка и земли, там пророс кустарник и мох, длинные лохматые бороды которого свешивались по краям Арки. Приземистое, но с очень толстым стволом и раскидистой кроной дерево росло примерно на середине той части светлой каменной дуги, которую я мог видеть отсюда.

Солнце с дрожащими в дымке краями опускалось за далёкий горизонт Донной пустыни. Между её слоистыми холмами курились гейзеры — но не такие, как в Инкерманском ущелье, эти извергали не белые, а тускло-серые, почти прозрачные струи — и кружились смерчи поднятого ветром сухого ила.

— Ты уверен, что там кто-то есть? — спросил Лонгин.

— Не уверен. — Я внимательно разглядывал Арку. — Но Мира могла заметить, что мы преследуем её, а это лучшее место для засады.

— Воевода, они уезжают всё дальше, пока мы остаёмся здесь, — подал голос Ефим.

Я сел, повернувшись к семерым гетманам, из которых теперь состоял отряд. Лонгин, положив широкие сильные ладони на рукояти пистолетов, сверху вниз глядел на меня. Выпрямившись, я пожал плечами.

— Не знаю, что делать. С одной стороны, малый прав — тут долго торчать нельзя. Если сестра попадёт к машине первой и успеет осмотреться в ней, найдёт автоматы… Тогда мы ничего не сделаем, у тебя слишком мало людей. Но мчаться без оглядки по Арке нельзя, тем более вот-вот стемнеет. Она — узкая, засаду устроить легко. Людей можно поставить на раскиде и обстрелять трициклы сверху.

— Что такое раскида? — спросил Ефим.

Все молчали, и старшина повернулся к Гену:

— О чём он?

— Дерево, — гортанным голосом произнёс смуглый и поднял руки, широко растопырив пальцы. — Такое.

— Какое?

— Низкое, широкое. Там живут.

— Что-что?

— Раскида, — повторил Ген, будто это всё объясняло, и отвернулся.

Все выжидательно глядели на воеводу.

— Разведка, — решил он наконец.

— Я пойду! — Ефим вскинул руку. — Воевода, я проберусь…

— Ты уже бывал на Арке? — спросил я. Он зло глянул на меня:

— Заткнись, Сид, тебя никто не спрашивает!

— Сам заткнись, — бросил я устало. — Лонгин, нет времени препираться. Я был на Арке много раз. У неё свои особенности. Надо пробраться по краю и осмотреть место, где растёт раскида. Засаду, если она есть, оставили там.

— Так, — кивнул Ген. Воевода отрезал:

— Один не пойдёшь, Сид.

— Ну, это понятно. Тут двое нужны, а лучше даже трое. Кто-то из твоих людей ходил по Арке?

— Ген ходил.

Смуглый выступил вперёд. В коробе трицикла это заметно не было, но теперь я обратил внимание на особую манеру двигаться, на мягкую походку и неслышные шаги — когда-то смуглый был следопытом и много ходил по Донной пустыне.

— Воевода, но это может быть ловушка! — Ефим тоже шагнул к нам. — Сид мог придумать всё это, чтобы отделить вас от войска, заманить сюда, а потом…

— Думаешь, я не понимаю этого? — прогудел Лонгин. — Выбора нет. Он прав: место для засады слишком хорошее, а его сестра или кто-то из её людей могли заметить нас в бинокли на подъезде к Арке.

— Нельзя отправлять их вдвоём! — настаивал Ефим.

Лонгин окинул взглядом своих людей и решил:

— Хорошо, идёшь с ними. Сид, ищешь следы засады. Ген, наблюдаешь за Сидом. Если что не так, прирежь его. Если засада есть — уберите её или просто возвращайтесь. Ефим, слушаться Гена, он опытнее в таких делах. Всё ясно?

— Да, воевода, — кивнул старшина с недовольством. Ни слова не говоря, Ген скинул на землю чекмень, через голову стянул рубаху. У него было жилистое гибкое тело, узкие, но крепкие плечи и плоская грудь. Гетман положил на землю карабин, поправил пороховой самострел в кобуре, передвинул на спину короткие ножны.

— Карабин не бери, — сказал я Ефиму, когда тот стал проверять оружие.

— Не командуй, Сид!

— С ним неудобно в зарослях. Будешь всё цеплять и шуршать.

— Ефим, оставь карабин, — приказал Лонгин.

— И мне нужно оружие, — добавил я.

Ефим повторил, передавая карабин водителю большого трицикла:

— Воевода, это может быть ловушка. Вы видите, он не хочет, чтобы я ствол брал, а сам…

— Сид, ты идёшь безоружный — перебил старик. — Когда, по-твоему, отряд Миры попадёт к машине?

Я повернулся к Арке, посмотрел на пустыню под ней.

— К утру, а то и раньше.

— Воевода, пусть он расскажет, где эта машина лежит! — снова подал голос Ефим.

Я молча присел и стал на заду сползать со склона к Арке. Ген последовал за мной, но Лонгин окликнул нас:

— Стойте. Степан, мою сумку.

Раздались шаги, и мы обернулись. Воевода достал из принесённой гетманом сумки толстую трубку с серебристым капсюлем на конце, бросил Гену.

— Сигнал, что мы можем ехать, — пояснил воевода. — Так будет быстрее, чем вам возвращаться.

Ген сунул трубку за пояс, и мы трое стали спускаться к Арке.

***

До земли было далеко. Осторожно переставив ногу на каменный бугор, я кое-как зацепился носком другой за трещину. Схватившись за естественный узкий карниз, вылез на него и пошёл, прижавшись спиной к склону.

Ген и Ефим шли передо мной. Стемнело, луна ярко озаряла Арку — именно из-за этого мы двигались не по ней, а вдоль боковой стенки.

Впереди зиял пролом в пару шагов длиной, а дальше карниз становился шире. Оттуда было уже недалеко до корней раскиды, толстыми деревянными щупальцами обхватившей Арку. Ген как раз перемахнул через пролом и двинулся дальше. Ефим замер, потом оглянулся, облизывая губы. В свете луны было видно, как побледнело его лицо.

— Я тут не пройду, — сказал он.

— Давай, топай, — подобравшись ближе, я подтолкнул его в плечо.

— Не трогай меня!

— Да иди ты, говорю.

Я ещё дважды толкнул его, и в конце концов, шумно вдохнув, старшина пересёк пролом. Последовав за ним, я кинул взгляд вниз — луна озаряла холмы Донной пустыни и поблескивающую корку ила между ними. Возле Крыма гейзеров не было, лишь один бил далеко впереди, возле основания Арки.

Ген подобрался к корням. Ефим вдруг пошатнулся, я шагнул к нему и припечатал ладонью между лопаток.

— Не смотри вниз!

Расставив руки, он распластался по неровной каменной стенке и пошёл мелкими шажками. Горизонтальная часть Арки начиналась локтях в пяти над нами, выбраться туда мы сможем, только когда достигнем раскиды. Ефим то и дело спотыкался, хватаясь за выступы, надолго замирал и всё порывался глянуть под ноги, но каждый раз вскидывал голову, вспоминая моё предупреждение. Подталкивая его вперёд, я сказал, чтобы как-то отвлечь старшину:

— Нам недалеко уже. Слышал о хинах?

— Кто это? — прерывающимся голосом спросил он.

— Секту так называют. Тех, кто на раскидах живёт. Это дерево как завод: листья, сок, древесина, кора — всё в дело идёт. Хины одеваются в листья раскиды, склеивают их её соком. Обувь из мочёной коры делают. Живут в дуплах — у раскиды они очень большие, целые пещеры там.

— Ведь деревья землёй питаются, — сказал Ефим. — Ну или водой, которая в земле, — корнями её сосут. Не может же эта раскида корни свои в камень воткнуть.

— Нет, она ими Арку обхватывает. Только это не корни, а тот же ствол, то есть ветви. А корни с них свисают — воздушные.

— Как это? — от удивления он даже забыл, что боится высоты, и пошёл быстрее.

— На них какие-то перепонки, что ли, которыми они насасывают влагу из воздуха.

— А почему хипы с этой раскиды ушли?

— Они не ушли, а спрыгнули. Хипы вообще молятся дереву, на котором живут, считают его… — я припомнил рассказы Ореста, — богиней, приютившей их на своём теле и кормящей своей плотью. И если дерево умирает, хипы кончают жизнь самоубийством. Обычно травятся — соком раскиды запросто отравиться можно, если дать ему забродить, — но эти, говорят, все спрыгнули. А может, и не все, может, побоялся кто-то, не знаю.

Ген добрался до корней, поставил на один ногу, обхватил его и обернулся к нам. Сделав знак, чтобы он подождал, я сказал старшине:

— Видишь сетки? Это и есть корни.

Едва различимые сети, длинными лохмотьями свисающие с нижней части корней, колыхались на тёплом ветру.

— Ген, вверх, — прошептал я, когда мы дошли до него. — Только тихо.

Смуглый обхватил корень ногами и стал взбираться. Достигнув развилки, остановился и посмотрел вверх. Ефим неуверенно полез следом. Над Геном корни вплотную прилегали к Арке, подниматься как по трубе было уже невозможно, и смуглый достал нож.

Тихо вскрикнув, Ефим сорвался и полетел вниз, размахивая руками.

Я дёрнулся за ним, чтобы подхватить, но лишь скользнул пальцами по плечу. Под ногами зашелестело, затрещало… старшина, прорвав верхний слой корней, повис, будто рыба в сетке, и задёргался.

— Замри! — прошипел я. — Не шевелись, идиот!

Ефим попытался встать на четвереньки, провалился ещё ниже, снова запаниковал…

Я присел, едва удерживая равновесие, нащупал камень, лежащий в трещине, которая зигзагами шла от карниза по склону, вытащил его и швырнул в гетмана.

Камень ударил Ефима по затылку, он снова вскрикнул и перестал дёргаться, схватившись за голову.

— Не шевелись! — повторил я.

Сверху упал завязанный узлом конец верёвки — оказывается, Ген захватил с собой целый моток. Узел ткнул висящего лицом вниз старшину между лопаток, он вздрогнул, закачался в воздушных корнях.

— Медленно повернись, — приказал я. — Совсем медленно. Это верёвка, возьмись за неё. Мы тебя вытащим.

— А если оно прорвётся, когда повернусь? — сдавленно спросил он.

— Ну тогда виси там, — предложил я и полез к Гену. Когда я добрался до него, смуглый успел обвязать верёвку вокруг поясницы. Сквозь едва слышное шипение гейзера у основания Арки из глубины Донной пустыни донёсся отдалённый звук моторов. За холмами вспыхнул и погас луч фары.

Я встал рядом с Геном и схватился за верёвку. Ефим, повернувшись лицом кверху, тоже вцепился в неё. Когда мы вытащили его, я сказал старшине: — Встань удобнее и привяжись. Ген, верёвку с себя не сматывай. Я обвяжусь серединой, дальше в связке поднимаемся.

Мы освободились от верёвки, только добравшись до места, где корни раскиды отходили от толстого, занимающего всю ширину Арки ствола. Развязывая узел, я обратил внимание на то, что верёвка необычная — шершавая, из очень тонких волокон… это были стебли ползучей травы, которая растёт только по берегам горячих озёр в глубине Донной пустыни.

Ген аккуратно намотал её на пояс и закрепил особым скользящим узлом на боку.

— Что там светится? — спросил старшина.

Я уже заметил блёклые отблески, пробивающиеся из глубины раскиды в паре десятков локтей над нашими головами. Ствол у этого дерева в ширину был, пожалуй, больше, чем в высоту. Примерно там, откуда шёл свет, он разделялся на десяток толстых сучьев в два обхвата, которые сначала шли во все стороны почти горизонтально, а дальше изгибались кверху, расходясь веерами веток потоньше. Из-за этого крона напоминала круглую корзину.

— Хорошо, что трещины глубокие в коре, подниматься удобно будет, — произнёс Ефим, и я ткнул его кулаком в живот.

От неожиданности он всхлипнул, выпучив глаза. Я зажал ему рот ладонью, притянул голову Ефима к себе и зашептал:

— Придурок, ты нас выдашь! Если засада есть, то прямо над нашими головами.

Повернув голову к равнодушно наблюдавшему за нами Гену, я добавил:

— Ползи вверх, проверь.

Он стал подниматься, пользуясь трещинами и неровностями коры, бесшумно вонзая в неё нож. Ефим дёрнулся, вырываясь, и ткнул мне в лицо стволом револьвера, который достал из кобуры.

— Отродье херсонское! — прошептал он. — Лапы убери!

— Я не херсонское, а мутантское отродье, — поправил я. — Заткнись и спрячь ствол.

— Я тебя пристрелю!

— И предупредишь людей Миры, что мы здесь?

Он отодвинулся от меня, убрав пистолет, поставил ногу на изгиб корня.

— Может, там и нет никого.

— А что тогда светится?

Раздался шорох, вверху возник Ген. Он привязал верёвку и, спустившись по ней головой вниз, повис над нами.

— Пошли.

— Что там? — спросил я.

— Не опасно. Увидишь, Альбинос. Пошли.

Быстро перебирая руками и перехватывая верёвку ногами, Ген стал подниматься.

— Лучше бы ты тут оставался, — бросил я Ефиму, понимая, что он не послушает, и пополз за смуглым.

По Арке можно было проехать раскиду насквозь, но и с нашей стороны зияло несколько дыр, ведущих в лабиринт тёмных пещер. Дерево было мертво уже давно — на ветках ни одного листа, древесина сухая, когда я стукнул по коре кулаком, та раскрошилась и взлетело облачко трухи.

Ген поманил меня в большую дыру, из которой лился свет. Тяжело пыхтя, нас догнал Ефим. Вслед за смуглым мы вошли внутрь ствола, пригнув головы, миновали низкий коридор со стенками из трухлявой древесины.

За ним открылась пещера с высоким сводом. На другой её стороне темнели проходы, а под стеной сидел, вытянув ноги, мёртвый хип с очень длинной лохматой бородой и грязными патлами, облачённый в большой, как простыня, лист раскиды, свёрнутый трубкой, с дырами для рук. От мертвеца нестерпимо пахло, но это был не трупный дух: кислая вонь, наполнявшая пещеру, шла от гниющего листа. Перед хипом на подставке из коры стояла лампадка, где синим огоньком тлела лужица забродившего сока раскиды.

Мы остановились посреди пещеры.

— Что с ним? — спросил я у Гена. — Ты смотрел?

— Дырка в груди. Под бородой. Свежая.

— Свежая? — свистящим шёпотом переспросил Ефим, зажимая нос. — Это что значит? Херсонцы где-то здесь! Уходим, зовём воеводу!

— Мы должны их убить, — бросил Ген, шагнув к коридору на другой стороне пещеры.

— Ты с ума сошёл?! Как мы их найдём в этой темнотище…

Я развернулся, чтобы ударить его в брюхо ещё раз, посильнее, и тут в проёме перед Геном возник омеговец.

Чёрная кожа блеснула в свете лампадки. Солдат с ходу выстрелил из пистолета, Ген нырнул вбок, и пуля попала ему в плечо.

Смуглый упал, подняв облако трухи, а Ефим вырвал пистолет из кобуры и выстрелом опрокинул омеговца на спину.

— Поднимаем его! — крикнул я.

Мы бросились к Гену, успевшему сесть на корточки — он зажимал рану ладонью, из-под пальцев текла кровь. Поставив смуглого на ноги, я сказал Ефиму: «Веди его за мной!» — и вытащил из кобуры Гена большой двуствольный самострел. Перепрыгнув тело солдата с простреленной грудью, пробежал через изгибающийся коридор, насквозь пронизывающий ствол раскиды, по дороге взведя обе собачки на оружии.

И, едва не свалившись, взмахнул руками на краю дупла.

Крым был за спиной, вниз покато уходила Арка. Двое омеговцев закрепляли на стволе динамитные шашки — дюжина длинных зажигательных шнуров сходилась в толстый жгут. Если поджечь его в нужный момент, то шашки взорвутся, когда трициклы будут под раскидой, и машины просто завалит.

Я направил на солдат самострел, но они, конечно, услышали выстрелы и были наготове. Один присел, вскинув карабин со штык-ножом, другой, зубами оторвав большую часть шнура от шашки в своей в руке, щёлкнул огнивом и поджёг оставшийся огрызок.

За спиной раздалось пыхтение Ефима, помогавшего идти Гену.

Мы с омеговцем выстрелили одновременно. Отдача качнула меня назад, пуля просвистела возле уха. Дробь из двух стволов ударила в солдата, часть дробинок задела второго. Стрелка сбило с ног, другой с криком упал на колени, потом завалился набок, но перед тем успел швырнуть шашку.

Она взлетела по крутой дуге.

— Сид! — крикнул Ефим над самым ухом.

Я подскочил, пытаясь поймать динамит, но не сумел ухватить. Шашка чиркнула по пальцам, пролетела над головами и упала в проходе сзади.

— Вниз! — заорал я, прыгая.

Грохнул взрыв. Я не рассчитывал свалиться на раненого омеговца, но попал прямиком на него и, должно быть, переломал бедняге половину костей. Перекатился в сторону, увидел падающих Ефима с Геном и вспышку огня над ними, встал на колени.

От края Арки, занося карабин, ко мне бежал Влас.

С воплем Ефим растянулся на камнях. Ген спрыгнул более ловко и сразу приподнялся. Спина и бок его были обожжены взрывом, по плечу текла кровь.

Я выдернул револьвер из кобуры лежащего омеговца. Влас выстрелил, пуля попала в оружие, оно дёрнулось в пальцах, будто живое. Меня толкнуло, револьвер выпал, а здоровяк с разбегу навалился на меня и обхватил за плечи, пытаясь резануть штык-ножом по шее.

Когда помощник Миры повис на мне, его правая ступня оказалась у меня между колен, и я вцепился в неё. Выкрутив, рванул что было сил и стащил Власа с себя. Он упал на спину, стукнувшись затылком об основание ствола, я вывернул его ногу, но он пнул меня другой и отбросил. Карабин отлетел далеко в сторону.

Влас поднялся и шагнул ко мне с ножом. Я зашарил вокруг, не находя оружия, сунул руку в карман, нащупал что-то твёрдое…

— Говорил же, мутант, что сам тебя убью! — Помощник Миры встал надо мной, занося нож.

Я выпрямился, и тут сбоку в здоровяка врезался Ген. Разогнавшись, смуглый ударил Власа головой в бок, тот покачнулся, и тогда я засадил ему углом губной гармошки по лицу.

И попал в глаз. Под гармошкой хлюпнуло, Влас заорал так, что откликнулось эхо у основания горы. Нож брякнулся о камень, Ген схватил его и приподнялся, отведя руку, чтобы метнуть… но передумал.

Влас пятился, ревя во всю глотку, прикрывая глаз ладонью, а по щеке сползало что-то красно-белое, слизистое.

Он достиг края Арки, оступился, взмахнул руками и провалился вниз.

Ефим всхлипывал и причитал, держась за левое колено. Ген встал. Шагнув к краю, я выглянул.

— Видишь его? — спросил смуглый. — Мог застрять в корнях.

— Нет, не видно. Кажется, упал в пустыню.

Я повернулся к нему, собираясь сказать, что делать дальше, но он и сам догадался — вытащил из-за пояса толстую трубку, ударил капсюлем о камень и поднял над головой.

С шипением из трубки выстрелила дымовая струя, миг спустя высоко в небе вспыхнул огонь. Тихо гудя, багровый клубок поднялся ещё выше и стал падать, всё дальше отклоняясь в сторону. Красные отблески легли на наши лица, дерево и камни вокруг. Не обращая внимания на стоны Ефима, я повернул Гена к себе спиной. Обожгло смуглого не так уж и сильно — хорошо, что там не граната взорвалась, не было осколков. А вот пуля застряла в плече: выходного отверстия не видно.

Вверху загудели моторы, звук быстро приближался.

— Помогите! — взмолился Ефим, пытаясь подняться.

— Плечо замотать надо, — сказал я Гену, направляясь к старшине. — И замазать, есть такие особые мази из грязи с берегов горячих озёр, с воском и молотыми листьями пустырника. В машинах были аптечки?

— С собой ношу, — буркнул Ген.

Световая ракета погасла, а звук моторов нарастал. Мы присели возле лежащего на боку Ефима, Ген надрезал левую штанину старшины. Чекмень того ещё слегка дымился на спине — плотная ткань спасла его от ожога. Ген замотал своё плечо лоскутом ткани, осмотрел распухшее синее колено Ефима и достал из кармана кожаный мешочек.

— Вывихнул ногу, не сломал.

— Болит очень! — простонал в ответ старшина. Смуглый извлёк из мешочка плоский бутылёк, и тогда я сказал, выпрямившись:

— Лечитесь, я их встречу.

Когда я прошёл через пещеру с высоким сводом в основании ствола, трициклы вылетели из зарослей в верхней части Арки. Первый, где сидели водитель с Лонгиным, притормозил, и я на ходу вскочил на подножку, схватившись за трубу, служившую воеводе спинкой.

Машины нырнули под дерево. Лонгин сидел, расправив спину и глядя вперёд, руки лежали на пистолетах.

— Четверо, — сказал я. — Трое наёмников и Влас, помощник моей сестры. Теперь путь свободен, но твои люди ранены.

Лонгин так и не повернул головы. Трициклы остановились, пулемётчик на втором присел за стойкой, поворачивая оружие из стороны в сторону. Я полез в решётчатый короб, в это время гетманы помогли Гену подвести к трициклу Ефима с перемотанным обрывком штанины коленом. Старшина принялся что-то объяснять воеводе, но тот оборвал нетерпеливо:

— Садитесь!

Когда Ефим и Ген, чья спина была серой от мази, оказались наверху, Лонгин хлопнул по плечу водителя, и тот завёл мотор. Я достал губную гармошку из кармана, осмотрел угол, вытер о рубаху. Трициклы поехали, и Ефим воскликнул:

— Он жив! Стойте!!

Из-за шума двигателя Лонгин с водителем не услышали его, но мы с Геном обернулись.

На краю Арки стоял Влас, выбравшийся наверх по одному из корней. Шатаясь, вращая целым глазом — на месте второго было тёмное поблескивающее пятно, — он шагнул к свисающему вдоль ствола жгуту, протягивая к нему руки. Полыхнул сноп искр, и жгут загорелся. Я привстал, чтобы выпрыгнуть наружу, но понял, что не успею, и закричал, перегнувшись через борт короба:

— Ходу! Лонгин, быстрее!

Воевода кинул взгляд через плечо, в этот момент жгут распался, и десяток огоньков побежали по шнурам к развешанным на стволе шашкам. Лонгин прокричал приказ. Колёса взвизгнули, буксуя на влажном мху, и трицикл рванулся вперёд, давя заросли колючки. Ефима швырнуло на дно короба, Ген растянулся на лавке. Второй трицикл нёсся следом. Решётка на штанге позади сиденья раскачивалась, стрелок улёгся на ней, широко расставив ноги и обхватив стойку пулемёта.

Дерево позади машины взорвалось. Вспышка полыхнула на всю пустыню, и раскиды просто не стало — сухая древесина превратилась в дым и труху, в пепел, облаком разошедшийся вокруг.

— Пронесло… — начал я, опускаясь на лавку рядом с Геном, но не договорил.

Трицикл задрожал.

То есть он подпрыгивал и качался до того, но тут было что-то другое. Мелкая неприятная вибрация поднялась к коробу откуда-то из глубины огромного, изогнутого дугой камня, по которому мы неслись.

Я уставился назад. Огонь почти погас, пепел оседал. Луна ярко озаряла Арку, которая дрожала всё сильнее.

От места, где когда-то росла раскида, а теперь осталось лишь большое тёмное пятно, побежала трещина — белёсыми зигзагами рванулась за нами, расщепляя Арку надвое.

— Быстрее!!! — завопил я, вскакивая. Рискуя выпасть из короба, замахал водителю второй машины: — Гони! Сзади, догоняет!

Ген обхватил меня за пояс, Ефим вскрикнул, пулемётчик другого трицикла оглянулся и заорал на водителя. Тот добавил газу — их машина стала сближаться с нашей.

Но и трещина не отставала.

Арка начала рушиться, и за нами покатился нарастающий грохот. Перед тучей пыли и каменного крошева летела трещина, а позади огромная светлая дуга исчезала, обрушиваясь камнепадом.

Мы неслись к Донной пустыне, свистел ветер, луна бешено скакала в чёрном небе. Впереди курилось тёплое озеро, похожее на меловой бассейн под заводом гетманов, слева колыхался серый султан гейзера, чьё шипение едва доносилось сквозь грохот.

— Сядь. — Ген потянул меня вниз. — Выпадешь.

Вслед за ним и старшиной я опустился на дно короба. Поток встречного воздуха прижимал нас к прутьям заднего борта, Лонгин пригнулся, спрятавшись за водителем, который укрылся за лобовой броней. Трещина догоняла второй трицикл, светлые зигзаги пропарывали камень, выбивая фонтаны шрапнели.

До конца Арки оставалось всего ничего, когда трещина поднырнула под машину. Та подскочила, переворачиваясь, из-под днища полетели камни с пылью, пулемётчика сбросило с решётки, он повис на турели. Ещё один взрыв — и трещина отшвырнула трицикл со своего пути, будто досадную помеху.

Мы вылетели с Арки, а она обрушилась позади, став полосой камней, идущей от самого склона горы. Второй трицикл свалился на гейзер, и газовый столб опал.

— Влево! — проорал я. — Влево сворачивай!

Лонгин повторил мой приказ. Едва не встав на два колеса, трицикл повернул на краю озера, поднял фонтан воды и рванулся вдоль извилистого берега. Меня кинуло на Гена, а того — на Ефима, который заорал от боли в ноге. Мы пронеслись мимо разбившейся машины — она вверх колёсами лежала на гейзере, почти закупорив его, струи раскалённого газа со свистом били во все стороны. В такой аварии никто из экипажа выжить просто не мог.

— Дальше! — приказал Лонгин.

Озеро закончилось, трицикл мчался вдоль склона. Гора Крым безмолвной тёмной громадой высилась над нами, подпирая звёздное небо.

— Теперь стой! — крикнул я. — Стой!

Водитель с Лонгиным оглянулись, я показал им, что надо затормозить, и вскоре двигатель смолк.

— Нога… — начал Ефим.

— Всем заткнуться, — перебил я. — Слушайте!

Мы замерли. Шипел гейзер, в озере булькало, потрескивал нагретый двигатель.

— Моторы шумят вроде, — неуверенно произнёс старшина и сглотнул. — Тихо так… И ещё вроде выстрелы.

— В пустыне звуки далеко слышны, — сказал Ген.

— Свет, — добавил водитель, выпрямившись на подножке. — Воевода, вон! Это фары. И не выстрелы, а движки хлопают!

Он показал в глубь Донной пустыни. Силуэты слоистых холмов озарил далёкий свет фары. А потом вдалеке застучал автомат.

— Эй, ты! — Я уселся на лавку, взялся за прутья, потире расставил ноги. — Если хочешь, чтоб мы успели, жми так, будто за тобой гонятся все мутанты Крыма.

Глава 18

Полдня, день — не знаю, за сколько мы преодолели бы этот путь, если бы ехали в обычном сендере. Водителю везло: выжимая из трицикла максимальную скорость, он ни разу не зацепил скалу, не въехал в озеро, не свалился в трещину.

Гора Крым, почти неразличимая на фоне чёрного неба, осталась далеко позади. Когда по естественным каменным аркам мы миновали три идущие параллельно трещины и на пути вырос Красный зуб, водитель прокричал, оглянувшись:

— Горючее кончается!

— Вперёд смотри! — гаркнул я на него.

Ночь близилась к концу. Ефиму было совсем плохо — нога распухла, старшина съёжился в углу короба, закрыв глаза. Сидеть на лавке при такой скорости было невозможно, мы с Геном устроились на решётчатом дне, упёршись подошвами в передний бортик, крепко держались за прутья.

Лонгин вытянул руку над плечом водителя, показал на скалу и прокричал:

— Это Красный зуб?

— Да! — крикнул я.

— Ущелье с машиной за ним?

— Да!

За Красным зубом мелькнула вспышка. Высветив силуэт скалы, призрачный холодный свет растёкся по пустыне вокруг и погас, будто впитался в неё. За первой последовала вторая, потом ещё одна. Сквозь звук мотора донеслись частые выстрелы.

— Объезжай её! — крикнул Лонгин.

Ген достал пистолет, я проверил, заряжен ли карабин Ефима. Старшина потянулся к нему, но я оттолкнул его руку и прикрикнул:

— На месте сиди!

Трицикл качнулся. У основания скалы иловая корка сменялась галькой — машина затряслась, по картеру заколотили камни. Короб накренился на повороте, и скала осталась позади.

За ней была широкая, усыпанная гравием площадка, а дальше прочь от Красного зуба уходило ущелье. Луна в небе побледнела, свет её тускнел, и я не видел лежащей во тьме внизу машины.

Зато хорошо видел другое.

Слева от площадки была гряда невысоких скал, между ними сновали кочевники. На самой большой скале стоял Хан, рядом на камне сидел, широко расставив толстые ноги и уперев руку в колено, Дэу. Они наблюдали за происходящим внизу, вождь иногда выкрикивал приказы.

Когда трицикл вырвался из-за скалы, отряд кочевников на манисах атаковал врагов. Посреди площадки дымил мотоцикл с коляской, из которой свешивалось тело утыканного стрелами омеговца. Рядом, развернувшись кузовом к нападающим, а кабиной к ущелью, стоял гусеничный вездеход, позади него — ещё два мотоцикла и сендер. Из-за машин солдаты стреляли по кочевникам. Бронированный купол турели между кабиной и кузовом был разворочен взрывом динамитной шашки — её кто-то очень ловко забросил внутрь через щель для пулемёта, ствол которого согнулся крючком.

Лонгин привстал на подножках. Рука потянулась к сабле, вторая легла на пистолет — вся фигура старика излучала напряжение и жажду схватки.

Где Чак? Я шарил взглядом по окрестностям, но не видел «Каботажника».

Кочевники приближались к машинам, стреляя из луков, пороховых самострелов и ружей. Я решил, что сейчас они сомнут оборону, но тут на кабину вездехода выбралась Мира. Не обращая внимания на стрелы и пули, сестра опустилась на одно колено и дала длинную очередь из автомата. За несколько мгновений до этого обороняющиеся почти прекратили огонь, и очередь послужили сигналом для залпа — площадку озарили вспышки.

Манисы падали, кочевники вылетали из сёдел, катились по щебню. На смятую турель выбрался Марк, капюшон его был откинут, ветер развевал плащ. Широко размахнувшись, он швырнул связку из гранат с длинными рукоятями — кувыркаясь, те упали в толпу кочевников и взорвались. Марк поднял руки над головой, приветствуя наблюдавшего со скалы Хана, повернулся — и увидел нас.

Термоплана нигде не было, и я перегнулся через бортик короба, набрав в грудь воздуха, заорал что было сил:

— Гони! Гони на них! Они не ждут удара сзади!

Лонгин так жаждал ворваться в бой, что мой план мог сработать — я хотел, чтобы мы на полном ходу врезались в людей Миры, ведь теперь единственной возможностью спасти Ореста было пробраться в вездеход, каким-то образом во всей этой сумятице вытащить старика и увести за скалы.

Ничего не вышло. Водитель подался назад, ожидая подтверждения, но Лонгин понял, что маневр слишком опасен — нас всего пятеро, к тому же один ранен, — и крикнул:

— Правее! Уходи правее!

Гетман круто повернул, и машины оказались по левую руку от нас. Теперь мы неслись почти прямиком к ущелью, но водитель всё больше забирал вправо, чтобы оказаться сбоку от него, оставив кочевников и омеговцев по другую сторону. Наверняка Лонгин решил, что пока те дерутся, он сможет найти машину.

Луна в небе почти погасла — близился рассвет. Каменистые склоны ущелья медленно проступали из тьмы.

Где же Чак? Я повернулся спиной по ходу движения, готовясь выпрыгнуть, ведь трицикл всё дальше увозил меня от Ореста. И увидел, как Марк, что-то крича, открывает люк на крыше вездехода. Он сунул внутрь лестницу и полез в кузов, двое появившихся на крыше омеговца последовали за ним. Я перекинул через бортик ногу.

— Альбинос, куда? Предатель!

Старшина попытался схватить меня за ремень, я ударом отбросил его от себя. Лонгин с водителем не видели, что происходит, а Ген посмотрел на нас и отвернулся.

Атака кочевников захлебнулась, оставшиеся в живых бежали назад, омеговцы стреляли им вслед. Дэу по-прежнему восседал на скале, будто мудрый стратег, оглядывая поле боя, а вот Хан исчез.

Двое омеговцев и Марк выволокли на кузов Ореста.

Вряд ли старик был в сознании — мне показалось, что он вообще не понимает, что происходит. Ореста попытались поставить на ноги, но он завалился вперёд, и солдатам пришлось держать его.

Марк, глядя в мою сторону, снял со спины чёрный футляр и достал короткую кривую саблю.

— Стой! — закричал я.

Машины удалялись от нас, я не видел выражение лица Марка, но был уверен, что он улыбается.

Мой брат опустил руку с клинком и резко поднял его, вонзив Оресту под челюсть. Седая голова откинулась назад, омеговцы отпустили его, и старик упал назад с вездехода.

Ефим снова дёрнул меня, и я полетел на дно короба. Рыча, брызгая слюной от бессильной ярости, вскочил и врезал ему кулаком по лицу — раз, другой… Он съёжился, пытаясь прикрыть голову. Ген сильно ткнул меня костяшками пальцев в грудь, и я отпрянул. Старшина стонал и всхлипывал, лицо его заливала кровь. Ореста больше нет! Я не смог спасти своего шанти, и погиб он из-за меня! Чак обманул… теперь, кто бы ни победил в этой схватке, после он доберётся до машины!

Трицикл нёсся вдоль ущелья, по краю которого лежали крупные валуны. Ущелье извивалось, водителю приходилось то и дело выворачивать рулевую вилку. Начало светать. Сзади закричали, заулюлюкали, и я снова оглянулся.

Вторая атака накрыла машины. Дико визжа, кочевники прыгали на врагов прямо с манисов. По кузову вездехода пробежала Мира, схватив Марка, потащила за собой. Вместе с солдатом, помогавшим поднять Ореста, они слезли и сели на мотоцикл, стоящий позади вездехода. Взревел двигатель, и мотоцикл рванулся за нами. На кузове второй солдат дрался со Стояном — омеговец прикрывался карабином, старший Верзила наносил удары коротким копьём.

На кабину вскочил, потрясая дубинкой, Крум. За ним влезли несколько солдат, Крум присел и вдруг пропал из виду. Должно быть, дверца с другой стороны была распахнута, и кочевник соскочил внутрь — вездеход, извергнув клуб дыма из трубы, тронулся с места. Машина была облеплена людьми, на кузове и кабине кипела схватка. Протяжно загудев, вездеход раздавил дымящийся трицикл с трупом в коляске. Вторая дверца распахнулась, оттуда спиной вперёд вылетел омеговец. Передок вездехода ткнулся в большой валун, спихнул его в ущелье, потом передние катки, вращавшие гусеницы, сорвались в пропасть.

Те из дерущихся, кто понял, что происходит, стали спрыгивать на щебёнку. Заднюю часть вездехода приподняло, машина выплюнула из трубы ещё один чёрный клуб и с победным рёвом клаксона рухнула вниз. Мне показалось, что на краю обрыва мелькнула гибкая фигура Крума, но я мог и ошибиться.

Упав на дно ущелья, вездеход взорвался. Огненный шар взвился вверх, озарив скалы и длинный корпус древней машины, торчавший из расселины в том склоне, вдоль которого ехал наш трицикл. Треугольные кили, железная надстройка… Теперь мне окончательно стало ясно: это не дирижабль, что-то другое.

Низко над машиной висел «Каботажник».

***

Краешек солнца показался над горизонтом. Мы неслись вдоль каменных глыб на краю ущелья, нас преследовал мотоцикл Миры, а следом мчались кочевники. Во главе отряда бежал огромный чёрный манис в серых подпалинах, на котором сидел Хан. Вождь сжимал оружие, которое обитатели Донной пустыни называют килгором: короткое копьё с кривым плоским наконечником, похожим на серп.

За кочевниками ехал сендер, стоящий в багажнике сержант стрелял по всадникам из пистолета, а ещё дальше бежали смуглые воины, потерявшие своих ящеров.

Ефим, прикрыв голову, лежал на дне короба, Ген сидел рядом со мной, невозмутимо наблюдая за происходящим. Водитель пригнулся к рулевой вилке, Лонгин выпрямился на подножках, держась за скобу.

«Каботажник» взлетал, под автобусом-гондолой что-то висело, но что именно — отсюда невозможно было понять.

Солнце всходило — через несколько мгновений стало видно, что по другую сторону ущелья скачет десяток всадников. Там склон был более пологим, да и ущелье изгибалось так, что они должны были оказаться у термоплана раньше нас. Потому-то Хан и приказал этому отряду отделиться: «Каботажник» поднимался слишком медленно, и вскоре кочевники смогут прострелить ёмкость.

Водитель выжимал из трицикла всё, что мог. Машины, где сидели Мира с Марком, и преследующие их кочевники начали отставать, но тут сестра дала очередь из автомата.

Трицикл вильнул: она ухитрилась прострелить оба задних колеса. Водитель закричал, а потом мы врезались в большую глыбу, лежащую на самом краю ущелья. Я как раз приподнялся, решив наконец выпрыгнуть, и меня выбросило из короба. Ударившись грудью о камень, повис на нём, расставив руки и ноги, не в силах вдохнуть. Снизу донёсся скрежет металла и вопли. Тонко, по-женски закричал Ефим.

Постанывая от боли в рёбрах, я полез вверх. Закричал водитель, громыхнули пистолеты Лонгина, взвизгнула дробь.

Я выбрался на вершину камня в тот момент, когда мотоцикл преследователей врезался в нашу машину. Два моих сердца громко стучали в груди. Ореста больше нет, машина цела… всё кончено, мне нечего больше здесь делать. Пусть кланы Крыма уничтожат друг друга, пусть уничтожат хоть всю гору — больше мне нет до них дела! Вот только Марк…

Термоплан поднялся на высоту обрыва, приближаясь к дальнему концу ущелья, отряд кочевников на манисах нёсся к нему.

Сендер остановился далеко от скалы, на которой я стоял, омеговцы сгрудились вокруг машины, их окружили кочевники. Сержант, прижавшись к багажнику, выставил перед собой карабин со штыком, к нему подступал Стоян с копьём, рядом подпрыгивал, размахивая дубинкой, Жив.

Хан на своём огромном чёрном ящере мчался к нам. Ефима и Гена не было видно в куче камней и дымящегося погнутого железа, а водитель лежал на боку, судорожно скребя рукой по земле. Лонгин с занесённой саблей наступал на пригнувшуюся Миру, а она, прикрываясь карабином, пятилась от него.

Где Марк? Я привстал.

Застучали падающие камешки — и он вынырнул откуда-то сбоку, замахиваясь кривым клинком. Бинтов на лице не осталось, один налившийся кровью глаз был выпучен, второй почти не виден между пузырями, трещинами и вздутиями на обожжённой коже. Ветер шевелил пучки волос на пятнистой жёлто-розовой голове.

Я отскочил, и сабля пронеслась над плечом. На гарде сверкнули, переливаясь разноцветными огнями, драгоценные камни. Марк шагнул за мной, безумно улыбаясь, и выставил правую ногу, когда я прыгнул вбок. Споткнувшись, я упал на колени. За, его спиной солнце почти целиком взошло над горизонтом, тёмный силуэт вытянулся надо мной на фоне оранжевого круга, высоко поднятый клинок словно вонзился в небо.

— Альи… Альи… Алы-ы… — провыло это существо, когда-то бывшее человеком. Пропарывая облака и высокую ясную синеву, клинок пошёл вниз, и тут ущелье огласил взрыв.

Все предыдущие по сравнению с ним показались негромкими хлопками. В проёме раскрытой двери автобуса-гондолы возникла крошечная фигурка — то ли карлика, то ли Инки, отсюда невозможно понять.

Прозвучал ещё один взрыв, сильнее прежнего, и над дальним склоном, вдоль которого мчались кочевники, сверкнул огонь. Земля задрожала.

Стоящий на самом краю Марк пошатнулся, нога поехала вниз. Я бросился вперёд, головой ударил его в живот, одновременно перехватив руку с саблей. В грудь что-то ткнулось, я отпрянул, вырвав у него оружие. Блеснул длинный кинжал, Марк ударил меня ещё, ещё… каждый раз под разорванной рубахой вспыхивал зеленоватый свет. Брат вскрикнул в ужасе, решив, наверное, что я стал неуязвим, отшатнулся, взмахнул руками — и полетел в ущелье вместе с набирающей силу лавиной.

Камнепад обрушился на древнюю машину. Несколько мгновений она выдерживала напор, потом длинный корпус выворотило из расселины в склоне, и он полетел на далёкое дно, куда ещё не добрались лучи солнца, — а сверху, корёжа, сминая оболочку, падали новые и новые камни.

Я вскочил, сообразив, что именно висит, притороченное ремнями, под гондолой «Каботажника», — бомба, самая большая из тех, что мы видели внутри машины.

— Чак, лжец!!! — заорал я.

Сержант и несколько омеговцев вырвались из окружения и бежали к нам, их преследовали братья Верзилы, включая появившегося откуда-то Демира.

На другой стороне ущелья кочевники приближались к взлетающему термоплану.

Они успевали, они уже натягивали луки и целились из пороховых самострелов, когда из раструба притороченной к борту автобуса трубы ударила струя пламени.

Передние ящеры зашипели, встали на дыбы, всадники вылетели из сёдел, угодив под ноги бегущих сзади манисов. «Каботажник» стал плавно поворачивать, гудящий поток огня описал полукруг, отрезав путь к термоплану.

Я отвернулся.

Увидел спину человека, который уходил между скал прочь от побоища, в сторону Крыма.

Увидел, как Мира прыгает вокруг Лонгина, а тот пытается достать её, нанося тяжеловесные удары.

Посмотрел в расщелину — и не увидел Марка. Мой брат-близнец покинул меня навсегда.

Когда появился Хан, Лонгин с Мирой отскочили. Остановив ящера, вождь спрыгнул. Они замерли лицами друг к другу, выставив перед собой оружие: огромную саблю, карабин со штык-ножом и копьё с кривым наконечником.

«Каботажник», погасив бьющий из трубы огонь, улетал в светлую синеву, вдоль ущелья к нам приближались омеговцы и кочевники, и уже неясно было, кто убегает, а кто догоняет.

Мира, Хан и Лонгин начали сходиться.

Я стоял над ними. Мне хотелось крикнуть, что всё кончено, машина не досталась никому, что все их попытки отвоевать кусок побольше и пожирнее, все их интриги и драки не имеют смысла, что всё это попросту означает бесполезно растрачивать свою жизнь…

Но я не сказал ни слова, потому что понимал: они не станут слушать.

И поэтому, не дождавшись, когда клинок, кривой наконечник и штык-нож скрестятся, я сел к ним спиной на краю скалы и начал сползать к ущелью.

Термоплан летел прочь. Надеясь, что Чак видит меня, я погрозил ему вслед кулаком, чтобы показать, что найду его и накажу за обман. Хотя ведь он обещал завалить машину — и выполнил обещание. А бомба… Карлик не из тех, кто станет использовать её по прямому назначению, — он-то понимает, что по-настоящему важно в этой жизни, и, скорее всего, просто разберёт её на запчасти.

Поэтому я разжал кулак и отсалютовал коротышке.

***

Пробравшись за камнями, я далеко обошёл то место, откуда доносились крики, стоны, тяжёлое бряцанье оружия, и углубился в скалы, направляясь к горе Крым. Шёл хромая, морщась от боли в рёбрах. Достал из-за пояса саблю, рассмотрел, жмурясь от блеска камешков на рукояти и гарде. Да уж, вещица в стиле Марка. Где он её раздобыл, интересно? Такая сабля стоит… я попытался прикинуть, сколько она может стоить, и не смог. Много — уж точно.

Помахав клинком в воздухе, сделал пару не слишком умелых выпадов. За спиной взревел Хан, потом закричала Мира. Раздался одиночный выстрел. Я положил саблю на плечо, и тут впереди между скал мелькнула смуглая спина.

— Эй! — позвал я, ускоряя шаг.

Ген остановился, поджидая меня, и мы пошли рядом. Спину и плечо он крепко смотал кусками ткани. В руках был нож, на ремне кобура с пистолетом.

— Куда идёшь? — спросил я. Смуглый ответил:

— На склоне тайник у меня. Старый. Возьму патроны оттуда.

— Из какого ты племени?

— Нас никак не называли. Маленькое племя. Гетманы разбили, я сбежал. Потом следопытом к ним же и нанялся.

— И теперь куда?

— В пустыню. Надоело в ущелье, тут лучше. Хочу один быть, много людей — плохо. Шумная толпа, не люблю. А ты?

— Ещё не решил. Орест, мой шанти, погиб, я не сумел его спасти…

— Это плохо, — сказал он. — Но ты убил того, кто убил его?

— Можно сказать, что убил. Он упал в ущелье.

— Это хорошо. — Ген кивнул на саблю: — Это забрал у того, кто убил шанти?

— Да.

— Добрый трофей. Продашь — сендер купить сможешь. Или ферму. Или в наёмники пойти, свой отряд собрать, вооружить.

Я покачал головой:

— Нет, ферма — это не по мне. Да и наёмником не хочу быть.

— Тогда в доставщики.

— Вот это уже интересней, — согласился я.

— Доставщики — вольный народ. Я с тобой не пойду, Альбинос, тайник там. — Ген показал правее.

— Ну ладно, — сказал я. — Тогда прощай. Может, ещё увидимся.

Он кивнул мне, свернул и быстро исчез между камней.

Солнце поднялось выше, становилось жарко. Горячий ветер дул в спину, тени скал протянулись по корке ила. Когда звуки боя стихли в отдалении, я забрался на невысокий слоистый холм, сложив руки на груди, окинул взглядом гору Крым.

Мать умерла, теперь погиб и Орест. Он был последним, что связывало меня с прошлым. Мира и Марк давно не существовали для меня, лишь в последние дни случайно опять возникли в моей жизни, чтобы быстро исчезнуть из неё. Выживет Мира или нет, я не знал, но надеялся, что никогда не встречу сестру.

Есть ещё Лада Приор. Она единственная из обитателей Крыма, о ком я думал с теплотой, и всё же мне не хотелось больше видеть дочь воеводы Лонгина. Она была человеком из прошлого, которое осталось за спиной.

Близился полдень, и жара усилилась. Спустившись со скалы, я стянул рубаху, обвязал ею голову и двинулся дальше, положив саблю на плечо. Камешки посверкивали, слепя глаза, в конце концов пришлось оторвать кусок от рубахи и замотать рукоять с гардой. Шагая по корке ила, я нащупал поверхность кругляша на груди, почти неотличимую от кожи вокруг. Что бы там ни было, а мне достались сабля и эта странная штука, световая броня. Ценные приобретения, а значит, я вышел из всей этой истории с выигрышем.

Хотелось пить, а ещё больше — есть, но я решил пока не останавливаться, добраться до склона, а уж там сделать силок и поймать песчаную черепаху себе на обед. Там же найдутся и ключи с чистой водой. Жизнь среди кочевников научила меня добывать пищу. Донная пустыня — опасное место, но здесь, возле Крыма, пустынные мутафаги почти не встречаются, здесь нет иловых медуз и крабов, сюда редко забредают катраны, предпочитающие более тенистые и влажные места. Так что я шёл, не оглядываясь, в жаркой тишине. На ходу достал губную гармошку и стал играть. Далеко позади сильные мира сего, собравшись шумной толпой, выясняли, кто из них круче. Но мне это было не нужно. Лучше я буду один — но зато свободным в этом мире.

Конец