Я смотрю на лицо девушки и пытаюсь соединить все фрагменты разговора. И где-то внутри что-то щелкает.
— Через убийства она получает свою силу для своих деяний. И ты приводила к ней жертв, с которыми она заключала сделку. Ты стала ее глазами, руками, верным псом.
— Я стала ее заложницей. — Возражает Ника.
— Да какая теперь разница кем ты являешься? Ты привела ее в мой дом! — срываюсь на крик.
— Ты сама виновата, не надо было попадаться ей на глаза, — обреченно отвечает она и снова отворачивается к окну так, чтобы я не видела ее лица. — Пиковая дама почти окрепла. Я сдерживаю ее настолько, насколько могу. Но и мои силы на исходе. Я чувствую, что ты с отцом единственные, кто может мне помочь. Терять мне больше нечего и некого. Прошу, упеките меня в больницу. Сделайте так, чтобы меня держали на сильнейших препаратах. Чтобы я и она были овощами. Не дайте ей выбраться. Потому что для совершения обряда осталось убить еще пятерых. Если она сделает это, то здесь воцарится ад.
— Сколько у нас времени? — Я вопреки всему, почему-то безоговорочно верю ей. — Ника?
Проходит минута. Две. Три. Пять минут той тишины, которая тяжелым ватным одеялом накрывает нас с головой. А потом слышится голос:
— Ники здесь больше нет.
Я больше не могу назвать подругой то, что теперь сидело передо мной. Черты лица Ники стали какими-то смазанными. Будто я смотрю на картину, которую облили растворителем и сквозь поплывший верхний слой стала проглядываться неприятная подложка. Черные глаза фактически не мигая, буравили меня. Пальцы рук с противным хрустом то выгибались в обратную сторону, то становились на свои места.
Перелом за переломом. И так, я думаю, что она наказывала Нику, глубоко запертую внутри себя.
— А может быть и есть, — она играется со мной. — А может быть уже никогда и не будет.
— Чего ты хочешь?
— Заключим сделку? — ухмыляется она. — Это тело поизносилось и мне нужна достойная замена. Плюс твои способности мне пригодятся.
— Можешь не продолжать. Я не нахожусь в таком отчаянном положении, как те убитые, чтобы соглашаться на что либо с твоей стороны, — качаю головой.
— Но это же временное явление, — скалится она, — слышишь? Лифт наконец-то заработал и твои родители уже поднимаются домой. Твоя опора и защита станет твой же слабостью. Думаю, рыдая над их телами, ты будешь более сговорчивее. Я заставлю тебя согласиться со всем, чтобы я тебе ни предложила.
— Только через мой… — не успеваю договорить, как она с грацией пантеры бросается на меня.
— Как знаешь, — рычит то, что теперь было вместо девушки и толкает меня так, что я отлетаю и бьюсь спиной об шкаф.
Перед глазами пляшут звездочки, в груди ощущение того, что легкие разрываются при попытке сделать вдох.
— Хозяйка, вставай. — Олег появляется с одной стороны, а Сеня с другой. Они хватаюсь за мои руки и пытаются помочь подняться. Даже сгруппироваться и встать на четвереньки выходит не с первого раза. Да еще в затылке печет так, будто там теперь ссадина.
А в это время из коридора слышится звук открывающейся двери и возглас мамы:
— Ника, о боже! Что с тобой? Где Варя?!
— Оля, в сторону! — кричит папа и я только успеваю проследить глазами за тем, как тело Ники пролетает мимо моей комнаты и приземляется в конце коридора, разбивая собой другое зеркало, висевшее на стене.
— Мам, пап, нам надо запереть ее здесь и бежать отсюда, — хриплю и кое-как добираюсь до порога, но застываю на месте.
Существо, лежащее под осколками, медленно оживает. Оно переворачивается на спину и затем из позы «мостика» поднимается и принимает вертикальное положение.
— Что это, Сереж? — мама пятится в мою сторону.
— Я не знаю, — папа вытирает кровь с пореза на своей щеке, — Варь, ты как?
— Кажется, ушибла ребра, — морщусь, когда опираюсь на маму.
Втроем, мы не сводим своих взглядов с неподвижно стоящей к нам спиной фигуры. Затем папа без слов привлекает наше внимание движением руки. Он указывает на нас, а затем на дверь. Мама кивком головы будто спрашивает у меня готова ли я бежать? И я коротко киваю в ответ, что да. Папа начинает отсчет на пальцах.
Один…два…три…
Мы несемся к двери в то время, как папа дергает за дверную ручку вниз. Но дверь не поддается. Он пытается выбить ее плечом, но безрезультатно.
Мы оказалась в ловушке в собственном доме.
— Это было бы слишком просто, — слышится смешок со стороны. — Не правда ли?
Папа первым приходит в себя и начинает действовать. Он толкает нас в кухню и закрывает за собой дверь.
— Сережа, нет! — мама дергается вперед, но останавливается как только слышится первый удар об древесину.
— Оля не выходи! — ревет голос отца из коридора и дверь снова содрогается, срываясь внутрь с одной из петель.
Затем следует нечеловеческий вой, снова звук борьбы и хруст, от звука которого в наших жилах застывает кровь.
Внезапно наступившая тишина оглушает, но ненадолго. Еще одним ударом дверь окончательно выбивают внутрь кухни и мы едва успеваем отскочить к окну, чтобы она нас не задела. А сверху нее приземляется папа.
Точнее, то, что от него осталось.
То, что он мертв становится понятно по неестественному положению шеи. Само лицо напоминает квашню. Кажется, у него нет руки и что-то с ногой. Я едва успеваю отвернуться в угол, куда меня тошнит.
Воздух… мне не хватает воздуха…
Дергаю окно, но тоже намертво сцепилось с рамой. Мама же коротко вскрикнув оседает рядом с ним. А та тварь затаивается где-то в недрах квартиры, наслаждаясь той болью, которую нам принесла.
— Сережа, — всхлипывает мама, — родной… Сережа…
— Варь, — слышится тихий голос домового сбоку и Олег протягивает мне содранную штору с окон, — мы тоже не можем выйти. Она не оставила ни единой лазейки даже для нас. Боюсь, Сеню мы тоже… потеряли.
Сил хватает лишь на короткий кивок. Из-за слез почти ничего не вижу, но все же делаю шаг в сторону от окна. Затем трясущимися руками накрываю шторой папу и помогаю маме подняться на ноги. Она обезумевшим взглядом скользит по кухне, будто что-то ищет. А потом хватает тонкий нож, которым обычно резала фрукты для выпечки и вжимает мне его в ладони.
— Соседи услышали звуки борьбы и крики, — шепчет она, — они обязательно должны вызвать полицию. Ты только продержись, солнышко, слышишь?
— Мам…
— Помнишь, как папа учил тебя, а я на него постоянно за это ругалась? — Она одной рукой вытирает слезы с моего лица.
— Подпусти ближе, а затем нанеси удар. — Еле слышно повторяю его слова и невольно смотрю на накрытое тело шторой. Кремовая ткань теперь вся в бурых пятнах. Под остатками двери тоже скапливается вязкая лужа.
— Варя, — утробным голосом зовут меня из полутемного коридора. — Для тебя этого достаточно или нет?
— Молчи, — приказывает мама и закрывает меня своей спиной.
— Варя, неужели ты хочешь, чтобы и с ней что-то случилось?
— Молчи, — повторяет мама.
А я… я теперь понимаю, о чем говорила Ника. Физические травмы и рядом не стояли по сравнению с тем, что я ощущала, слыша этот голос.
Страх, отчаяние, беспомощность.
— Чтобы оно не предложило, не смей соглашаться. — Мама будто читает мои мысли. — Иначе… папина смерть будет напрасной.
Она хочет еще что-то сказать, но какая-то невидимая сила сбивает ее с ног и тянет в коридор. Я едва успеваю выронить нож и схватиться одной рукой за шиворот ее кардигана, а второй рукой уцепиться за батарею.
— Твоя смерть тоже будет напрасной, — слышится дикий смех.
Рывок и я обезумевшими глазами смотрю на кусок ткани, оставшийся в моей зажатой ладони.
Короткий вскрик и мама, царапая ногтями пол, цепляется за угол и смотрит на меня. Этот взгляд, полный понимания того, что сейчас произойдет…это немое прощание… я никогда его не забуду.
Еще рывок, маму утаскивают и в коридоре вдруг становится так светло, будто мощность софитов выкрутили до предела. А затем слышится звук рассекаемого воздуха и обои заливает первая полоса крови. Затем еще раз, и еще, и еще. Тело падает на пол с глухим стуком, словно сломанная игрушка и яркий свет тут же гаснет, будто специальное шоу окончено.
И я ведь не сразу понимаю, что тот вой, который слышится вокруг, принадлежит мне. Разум окончательно отключается, я перестаю понимать где я и что происходит. Мой мир окончательно превратился в одно сплошное кровавое месиво.
— Твоя взяла, — шепчу онемевшими губам, когда «Ника» появляется в поле моего зрения, играючи перебрасывая из рук в руки что-то отдаленно похожее на маленькую голову.
— Я знаю, — она отбрасывает ее в сторону и, схватив меня за горло, поднимает с колен. — Все было бы иначе, если бы ты сразу согласилась на сотрудничество.
— Лжешь, — хриплю в ответ, болтаясь в воздухе и цепляясь одной ладонью за ее руку, — ты бы их все равно убила… Но знаешь, я ведь тоже …
— Что «тоже»?
Но вместо ответа, вгоняю ей нож, который я успела подхватить с пола и до этих пор прятала в рукаве. Сталь мягко входит в подбородок и устремляется вверх, пробивая все жизненно важное тому, что совсем недавно было моей подругой. Проворачиваю рукоятку, делая так, чтобы рана не закрывалась и сущность открывает рот, извергая на меня каскад крови. А затем резко отпускает мое горло и с воплями ползет по стене, а оттуда на потолок. Но силы, как жизнь покидают это тело и гравитация тоже вносит свои поправки. Оно падает с высоты и приземляется на ножку перевернутого стола, пробивая тем самым грудину.
И снова наступает эта оглушающая тишина. Но теперь она не пугает, а лишь констатирует тот факт, что все закончилось. На всякий случай с противным хлюпаньем вытягиваю нож из Ники и бреду в коридор. А там, среди разрухи и щепок мебели, падаю на колени у тела мамы. Убираю с ее лица слипшиеся от крови пряди и поглаживаю по голове.
— Ты полежи, отдохни, — говорю в пустоту, — а завтра мы пойдем в магазин и купим то ужасное платье, которое ты так хотела, чтобы я носила. И папа ради такого дела даже не пойдет на работу и возьмет свой первый отгул за этот год. Верно, пап?