— Что же говорят об Улебе?
— Что это был один из лучших старейшин на Днепре, и боги покарали полян, отняв их у него… Но ты плачешь, старик, ты, может быть, знал Улеба…
— Знал… О, Боже! Благодарю Тебя!… Юноша! Ты после стольких лет горя, тоски, первый приносишь мне счастье! Ведь тот самый Улеб, о котором ты только что сказал, что его память не забыта на родном Днепре, этот Улеб — я!
— Ты!
— Да, мальчик… Ты первый узнаешь это…
Изок вскочил. Сон разом отошел от него. Глаза его загорелись радостным огнем.
— О, боги! Боги! Великий Перун! Ты дал мне встретиться с ним!… Ты, ты — Улеб?… Скажи мне это еще раз!
— Да, я… Но что с тобой, я не узнаю тебя, ты весь переменился…
Как будто весь горишь…
— Да, я горю…
Горю от счастья… Еще спрошу тебя. Эта девушка, которую ты зовешь своей внучкой, кто она?…
— Как кто?
— Имя ее отца… Ради богов, ради Перуна… Ведь ее отец — твой сын? Ирина, слушавшая весь этот разговор из угла хижины, теперь встала и подошла. Женским чутьем она поняла, что сейчас должно совершится что–то очень важное, что произведет окончательный переворот в ее жизни.
— Скажи ему, Лука, как звали моего отца, — произнесла она. — Ты только что называл мне его имя…
Старик, однако, молчал. Он не понимал этого странного восторга, охватившего юношу.
— Скажи, Улеб, как имя ее отца? — по–прежнему настойчиво говорил Изок. — Или ты забыл?
— Нет…
— Не Всеслав ли?
— Да, Всеслав! Но откуда ты можешь это знать?
— Откуда? О, боги! О, Перун! Да как же мне не знать имени моего родного отца?!
— Родного отца? Что я слышу! Отца? Всеслава?
— Да, да! Всеслава, сына Улеба, полянского старейшины, увезенного в плен варягами… Если это — это его дочь, — Изок указал на Ирину, — то она — моя сестра!
Вслед за этим признанием в хижине разом воцарилось мертвое молчание. Все трое стояли и молча, в каком то изумлении, смотрели друг на друга. Первым пришел в себя старик.
— Бог христиан и вы — боги моей родины, — полным восторга и слез голоса заговорил он, — за что посылаете вы мне такое неслыханное счастье? Или для того, чтобы скрасить скрывающееся за ним новое горе?… Изок — сын Всеслава, того Всеслава, которого я давно считал мертвым… Всеслав жив… О, Боже, Боже!… Ирина, что ты молчишь? Ведь, это — твой брат! И как же я сразу не узнал тебя… Ведь ты так похож на твоего отца… Приди же, обними меня!…
Старик переживал чуть ли не первые счастливые минуты с той поры, как потерял все самое дорогое для человека на свете: родину, свободу, жену, детей…
Радость его не знала пределов. Ирина и Изок тоже сияли восторгом. Спать уже никто не ложился, до сна ли было счастливцам в эту ночь?
Изок рассказал деду, что его сын, Всеслав, так полюбившийся варяжскому вождю, был взят этим последним к себе. Сперва он был у него рабом, но потом варяг увез его в свою родную страну, где он был освобожден и стал свободным воином. Вместе с норманнскими викингами бывал Всеслав в их походах, приобрел славу и честь и стал известен даже самому Рюрику, приемному сыну короля Белы. Вместе с ним он ходил войною на Ильмень, а затем, когда приильменцы призвали Рюрика княжить и владеть ими, он пошел в родную землю вместе с варяжскими дружинами. Потом, когда Аскольд и Дир ушли на Днепр, он ушел с ними и теперь живет на родной стороне и в большом почете у норманнских витязей. Еще до прихода на Ильмень, он женился на норманнке, и Изок родился там, в суровой Скандинавии. За отцом он пошел на его дальнюю сторону, полюбил приволье Днепра, но злая, как он думал, судьба привела его сюда, в Византию…
Юноша воодушевлялся, когда говорил о Днепре…
Видно было, что в его жилах текла славянская кровь. Норманн по матери, он все–таки был славянин по отцу. Славянское простодушие сливалось в нем с скандинавской суровостью.
Он был силен, храбр, любил отца, князей, свой Днепр, свою вторую родину, и вот теперь он, встретив этих людей, к которым его, очевидно, привела судьба, был просто сам не свой и не знал, что и подумать о таком странном стечении обстоятельств.
Он остановился на минуту.
— О, говори, говори! — восклицал старик. — Я так давно не слышал родного наречия, что твои слова мне кажутся музыкой.
И Изок снова говорил, не утомляясь и не уставая.
19. ГОРЕ
Поднявшееся снова на небо солнце застало всех троих бодрствующими.
Изок и Ирина говорили без умолку, их дед молчал, и только радостная улыбка свидетельствовала о том великом счастье, которое он переживал в эти мгновения.
— Мы должны бежать все трое на родимый наш Днепр, — говорил восторженно Изок.
— Да, да! Мы бежим отсюда, — вторила Ирина, — там ждет нас отец… Но как это сделать?
— Найдем возможность… Улеб, отчего ты не вернулся на родину? Ведь, ты пользуешься свободой…
— Ты спрашиваешь меня об этом, дитя? Я готов тебе сказать это. Когда я жил здесь первое время, я был рабом. Цепи тяготили мое тело, а потом, когда меня освободили от них, я уже чувствовал себя настолько дряхлым и слабым, что побег мне и одному был не по силам…
— Ты был не один?
— Здесь умерла мать твоего отца… Кроме же нее, у меня была на руках, вот она, Ирина. Не мог же я бросить их и бежать один!… Да и как бежать, с кем? Варяги же, какие бывают здесь, меня не взяли, а пробраться одному — разве это было мыслимо?…
— И ты остался?…
— Да, ради жены и внучки.
— И изменил своим богам?…
— Не я им изменил, а они мне изменили. Бог же христиан помогал мне во многом. Я бывал в его храмах, и мое сердце было им тронуто. Я решил жить и умереть здесь, а потому и крестился. Она — тоже христианка.
— Но теперь, когда мы вернемся на родину, на наш Днепр, ты оставишь Бога христиан?
Старик печально, в знак отрицания, покачал своей седой головой.
— Нет! — произнес он.
— Но ты должен!
— Пусть! Но что мы будем говорить об этом!…
— Это правда! Скажи мне лучше, как вам жилось здесь?
— Не скажу, что плохо… Я даже думаю, что там во дворце мне кто–то покровительствует… Куропалат всегда добр ко мне, отдает мне почти все остатки с кухни императора, дарит мне одежду, потом живем мы здесь — нас никто не трогает. Мало этого, никто даже не заходит сюда. Мне покойно, и в этой тишине я даже не боюсь за мою Ирину.
— Но кто этот покровитель?
— Не знаю!…
День уже совсем начался, когда счастливцы почувствовали усталость и новый призыв ко сну. Разговоры прекратились.
Старый славянин заметил это.
— Усни, Изок, и ты Ирина! — сказал он.
— А ты?
— Я не могу…
— Тогда и мы не будем спать.
— Нет, нет!… Вам, особенно тебе, Изок, необходим отдых. Ирина, ты останешься здесь, а я укажу ему место, где он будет в полной безопасности. Сказав так, Лука увел юношу.
— Его никто не найдет, если даже придут сюда, — сказал он Ирине, возвратившись в хижину.
— О, Лука, скажи мне, мы уйдем отсюда? — спрашивала девушка.
— Что и сказать тебе — не знаю… Кто знает волю судьбы?
— Но мы должны уйти!
— Пусть вернется на Днепр Изок, он там найдет способ выручить нас, особенно если этого захочет Всеслав.
— Мой отец! Как сладко мне это слово!…
Лепеча так, Ирина заснула. Она не помнила, долго ли ей пришлось спать, только громкий шум, крик, бряцанье железа о железо разбудили ее. «Что там такое? Верно, пришли за Изоком», — подумала Ирина и выбежала из хижины.
Она не ошиблась. На поляне, перед хижиной, она увидала надменного вида патриция, громко спорившего с ее дедом. Около патриция стояло двое вооруженных воинов, ожидавших приказаний своего начальника.
— Ты должен был видеть его, — кричал патриций.
— Нет, благородный господин, здесь никого не было! — смиренно отвечал Лука.
— Лжешь!
— Я никого не видал…
— Следы показывают, что варвар скрылся здесь…
— Пусть благородный господин прикажет осмотреть все кругом, и, если он кого–нибудь найдет, я готов ответить жизнью!…
— Твоей жизнью! Кому она нужна, собака? Ну, смотри, я ухожу, мы уже все обшарили кругом, и, если ты только осмелился солгать, то берегись, горе тебе!
Говоривший обвел глазами вокруг, и взгляд его остановился на вышедшей из хижины Ирине.
— Это кто? — отрывисто спросил он.
— Моя внучка, благородный господин!
Патриций так и впился глазами в девушку.
Ирина смутилась под этим совершенно новым для нее взглядом, в котором так и отражалась — она инстинктом чистой неиспорченной души чувствовала это — какое–то неведомое для нее скверное чувство.
— Внучка, ты говоришь? Подойди сюда, красавица!… Вот цветок, который так пышно расцвел в нашем парке, и я не знал об этом. Как твое имя?
— Ирина!
— Чудное имя! Вот что, старик: я уже сказал, что я тебе не верю, но что же делать! Если ты и скрыл варвара где–нибудь, то, признаю это, скрыл ты его очень ловко… Ты упорствуешь и не хочешь мне выдать его, так вот что: я, чтобы сломить твое упорство и заставить тебя быть искренним, беру эту девушку заложницей!
— Нет, нет, — закричал Лука, — ты не посмеешь этого!…
— Отчего?
— Она — моя внучка!
— Ну, так что же?
— Я не отдам тебе ее…
— Посмотрим, как ты это сделаешь… Эй, вы!… Взять ее!…
— А старика? — спросил один из солдат.
— Оставьте эту падаль!
Ирина отчаянно отбивалась от солдат. Лука кинулся к ней на помощь. Он с ожесточением вцепился в одного из воинов, но тот, чтобы избавиться от него, ударил его мечом…
Лука покатился с рассеченной надвое головой…
Дикий крик Ирины, видевшей это злодеяние, огласил парк. Ей в ответ раздался другой крик.
Это Изок, вырвав с корнем молодое деревцо, кинулся на помощь сестре. — Вот он, вот, держите! — закричал патриций, кидаясь сам в сторону и укрываясь за ближайшим деревом.
Изок бешеным ударом свалил с ног солдата, державшего Ирину, другой отскочил сам, но в это мгновенье привлеченные криками другие воины из отряда появились на поляне.