— Не думаю казнить… Спасибо, что так сделал, да не умел своей шкуры унести… Дай ему ковш меду, — сказал он Извою, — пусть выпьет и молвит, как было.
Извой подал ковш Торопу; тот залпом выпил его и, видя, что князь милостив к нему, смелее заговорил:
— Князь!.. Не добро творят твои люди…
— Кто?..
— Прости, государь!.. Божерок… Вышата тоже… с Олафом сносятся…
— Ты лжешь, Тороп, поклеп кладешь на них…
— Нет, государь, нет… Иначе бы Тороп не посмел такую шутку выкинуть… Я сам вчера повечеру видел Олафа и Вышату у жреца, хотел с поличным схватить Олафа, да он сбежал…
— Если ты правду молвишь, то тебя ждет награда, а если поклеп взводишь на них, то я повелю повесить тебя на балке головой вниз.
— Хоть сейчас умереть, государь, правду молвлю.
Лицо Владимира омрачилось, он помолчал и потом сказал:
— Ступай под стражу… и если сумеешь бежать, то не показывайся на глаза Божероку.
Владимир отпустил Торопа и приказал Всеславу наблюдать за ним.
— Ну, что Руслав?.. — спросил он у отрока.
— Не знаю, государь, еще не вернулся, я не видал его…
— Ну, исполать тебе, Извоюшка, исполать тебе, желанный друг… Спасибо, — сказал он, подходя к Извою. — Завтра в заутрие приведи ко мне Руслава…
Извой поклонился и вышел от князя; теперь он думал о том, как бы освободить Торопа, чтоб не навлечь на себя подозрений Божерока.
Утром Владимир встал не в духе и позвал Всеслава.
— Вернулся Руслав? — спросил он.
— Нет, государь, еще не появлялся.
— Что Тороп?..
— Под ключом, государь… Вчера ввечеру Божерок посещал его и пытал, не имеет ли он общения с христианами, да Тороп молчал, а когда жрец ушел, послал ему в след проклятие.
Владимир нахмурился, потом сказал:
— Прислать ко мне Вышату.
— Вышата, надо быть, в Предиславине.
— Послать за ним и, когда вернутся Извой и Руслав, оповестить меня.
Прошло больше часа, пока Руслав и Извой появились на княжеском дворе; оба они был не веселы, находясь под впечатлением от встречи с Божероком.
Витязи издали увидели владыку и хотели, было, обойти его, но тот, заметив их, послал одного из служителей позвать их.
Они повиновались, не желая раздражать жреца.
— Что повелишь, служитель Перуна? — спросил Извой.
— Повелю тебе голову отнять, если ты будешь смущать отроков княжеских, а тебя, — прибавил он, обращаясь к Руславу, — велю пытать и сечь кнутьями за кощунство.
— Если князь повелит, — отвечали они, — то мы приемлем твое наказание, а если нет, то не взыщи, мы ослушаемся тебя…
С этими словами витязи ушли, даже не поклонившись ему, и дошли до ворот княжеского двора, где их встретил Веремид.
— Наконец-то вы появились, — сказал он. — Князь ждет вас… Сейчас был Всеслав и отдал княжеский приказ немедленно явиться к нему.
— Знаю, — ответил Извой, — поэтому мы раньше и пришли, чтоб поведать князю новости.
— Да разве есть что-нибудь новое? — спросил Веремид.
Извой вздохнул и рассказал ему о случившемся на Купале.
Выслушав их, Веремид покачал головою и, подумав немного, спросил у Руслава:
— Ну, а твоя краса жива?
— Слава богу, — отвечал Руслав, — да вот беда со Стемидом, и не знаем, как горю пособить.
— Пособить-то пособим, коли она в Предиславине… Только, чтоб меня поставили на стражу, а уж я пособлю… Узнать бы, где она…
В это время Всеслав вышел на крыльцо и, увидев витязей, позвал их в терем.
Всеслав доложил об их приходе.
— Зови их сюда, — крикнул Владимир и сам пошел им навстречу. — Здорово, други! — сказал он. — А я уж печаловался, что вас долго не видать… Ну что, все ли благополучно? — спросил князь.
— Все бы ништо, — отвечал Извой, — да Вышата шалит…
— Ну, что еще? — нахмурясь, спросил князь.
Извой рассказал ему, в чем дело. Владимир как бы про себя сказал:
— Да, пора все это кончить… Жизнь мне от этого перестала быть милой… Надо положить предел всему этому… Ну, что вчерашняя жертва Перуна? — спросил он Руслава.
— Благодаря твоим милостям, государь, и вмешательству Якуна, она спасена от рук Вышаты.
— Как, от Вышаты? — воскликнул князь. — Каким образом она попала в Вышатовы руки, коли Божерок предназначил ее в жертву Перуну?
Руслав рассказал князю, каким образом все случилось, и добавил, что он, кажется, ранил Олафа.
— Ну, за это спасибо, родной! — сказал Владимир, обнимая Руслава.
— Но мне горько, князь, что я поднял руку на своего дедушку, — возразил Руслав.
— Да дедушка ли он тебе? — спросил Владимир. — Чай, всем известно исстари, что он смутьян.
— Где ты оставил его? — спросил Владимир. — Сейчас послать за ним.
Он позвал отрока и велел взять несколько человек и скакать в лес на то место, где был ранен Олаф.
— Сейчас должен появиться Вышата, и мы спросим его, куда он отвез дочерей Ерохи, — сказал он Извою, — а пока выпьем по чаре зелена вина и разгоним нашу грусть-кручину…
Но вот наконец появился Вышата. Увидев сидящих с князем Руслава и Извоя, он остановился у дверей.
— А, это ты, охотник! — сказал, увидев его, Владимир.
Вышата молчал, переминаясь с ноги на ногу.
— Я пришел по твоему приказу, государь, — наконец проговорил Вышата.
— Знаю, что по моему… Садись да выпей меду аль зелена вина… Авось будешь разговорчивее.
— Вышата подошел к столу и покосился на витязей.
— Скажи нам, Друг любезный, — начал Владимир, — зачем ты обижаешь тех, кого мы велим миловать?
— Такой вины, князь, отродясь я не чувствовал за собою.
— Так ли?.. Ну, а зачем ты хотел похитить Зою, невесту Руслава?..
— Напротив, — возразил он, — радея любимцу княжескому Руславу, я хотел спасти ее от Божерока…
— Ну, а дочек Ерохи тоже?
— Государь, — сказал Вышата, — тебе известен обычай наших отцов, что на Купалу творятся всякие дела, и немудрено, что, быть может, кто-нибудь похитил их себе в жены…
— Сказывали мне, что ты с Олафом в сношении… Добром говори, где Оксана и Светозора… Возврати их отцу!
— Воля твоя, государь, а я не повинен, на меня возводят поклеп… Хоть сейчас умереть — не повинен!
— Смотри, ключник!.. Ты, кажется, хочешь сосать двух маток… Смотри, кабы они не разбрыкались…
Вышата зло посмотрел на любимцев князя и вкрадчиво сказал:
— Напраслина, государь… Отродясь я не лгал и теперь, на старости, тем паче не стану ложью жить, а что тебе молвят стороною, то это поклеп… Ерохиных девок я не увозил, а если бы увез, то в Купалу не грешно…
— Так-то оно так, да коли увез, то возврати их, не то смотри, приеду на потешный, и тогда берегись…
— Прикажешь, государь, готовым быть к твоему приезду?
— Уж коли приеду, должно быть все готово, а пока сгинь с глаз! — сердито сказал Владимир.
Вышата поклонился и, бросив ненавидящий взгляд на Извоя и Руслава, вышел из светлицы.
— Ну, вот… — сказал князь. — А может, и впрямь он не причастен к похищению Оксаны, может, кто из молодцев похитил красавицу… Мало ли их там было!..
— Не может быть, чтобы Оксана и Светозора не миновали его рук, — отвечал Извой. — Яви милость свою к старику отцу и возврати их семье.
— Ладно, — отвечал князь, — послезавтра поедем в Предиславино, тешиться охотой, и уж не скроет он их и под землей, а ныне сзывайте воевод и старейшин: пора и на ляхов… А то уж мечи заржавели в ножнах…
В это время в светлицу вошел отрок.
— Государь, — сказал он, — Олаф отлежался и, видно по кровавому следу, ушел… Знать, его сообщники увели…
— Молви гридням, чтобы были они, если появится снова — изловили бы его и доставили ко мне… — мрачно промолвил Владимир.
— Князь, — сказал Всеслав. — Торопка молвил, коли, государь, дашь ему свободу, он найдет Олафа…
Владимир улыбаясь посмотрел на него и сказал:
— Сейчас выпустить его из-под замка и оповестить людей киевских, чтоб пальцем не тронули его, а Божероку поведай, что он мой заложник за Олафа.
XXII
Вечером были собраны воеводы, старейшины и бояре на совет. Владимир давно уже задумал идти на хорватов.
Извой и Руслав тоже присутствовали на совете. Многие высказывались за поход.
— Если отложить поход, — молвили они, — то наши враги могут собрать большую рать, с которою нам будет трудно справиться… К тому же, государь, Олаф не дремлет и может присоединиться к ним…
— Ох, уж этот Олаф! — воскликнул Владимир. — И не изловить же его, окаянного… словно вьюн вывертывается… Ну, да уж если старейшины решают идти, так тому быть. Заутра в Предиславино на последях на пированьице, а там и в путь… Наказать сбираться рати, чтоб была готова… — сказал он, заканчивая этим совет.
Весть о выступлении Владимира на хорватов мигом облетела весь Киев и, разумеется, стала известна Олафу, который хоть и чувствовал себя не очень хорошо после удара Руслава, но не мог не сразиться с ратниками Владимира. Он, в свою очередь, приказал готовиться в путь. Дружина его была немногочисленна, но в степи его ожидали варяги. Он был уверен, что если он пойдет в степь, то, кроме имеющихся у него наемников, он найдет там союзников среди печенегов.
Когда Владимир уехал в Предиславино, Олаф сел в ладью и, спустившись вниз по Днепру, пошел на Перемышль, объявил его жителям, что Владимир замыслил на них поход, и предложил свою помощь. Перемышляне приняли ее и начали готовиться встретить киевлян…
Тороп, оказавшись на свободе, отыскал берлогу Олафа. Однако он опоздал: Олаф ушел перед самым его носом; он даже видел, как тот сел в ладью.
Придя на следующий день утром на потешный двор, он рассказал князю о том, что видел. Тороп ожидал, что князь рассердится, но Владимир был в хорошем настроении и только поморщился.
— Будем ждать, — сказал он, — пока сам не попадет к нам в руки.
И он вышел на крыльцо, а за ним вся свита, в том числе Руслав и Извой, все поехали на охоту.
Когда Владимир выехал за ворота, Тороп встал у крыльца и начал разговаривать с конюхами; они смеялись над ним, зная, что Божерок задал ему порку. Тороп и сам шутил над этим и говорил, что если у всех жрецов такие руки, как у верховного жреца, то, видно, все они «чертовы дети»…