И вот в этом вопросе монография Литвиной и Успенского обнаруживает взгляды, которые кроме как германоцентризмом самого устаревшего образца, не охарактеризуешь. Любопытно, что сам фактор межэтнических контактов, служивший проводником новых имен в династийные именословы, авторами отмечается: «Межэтнические и в особенности междинастические браки со всей очевидностью способствовали как усвоению новых имен, так и „трансляции“ определенных принципов имянаречения».
Но почти сразу вслед за этим авторы переходят к рассуждениям об имени Святослав в именослове Рюриковичей и высказывают следующие суждения: «Важнейшим событием в истории именослова Рюриковичей стал выбор славянского имени для наследника Игоря и Ольги — князя Святослава Игоревича, выбор, ознаменовавший собой новую точку отсчета в истории рода. Происхождение имени Святослав в роду Рюриковичей вызывало немало споров у исследователей. Ни во времена Святослава Игоревича, ни раньше мужская версия этого имени у представителей славянских правящих родов в источниках не зафиксирована. Впрочем, это никоим образом не может надежно свидетельствовать об отсутствии такого имени у знатных славян, так как наши сведения об антропонимиконе той эпохи крайне ограничены.
Обе основы, входящие в это имя, вне всякого сомнения, широко использовались у славян: достаточно упомянуть хотя бы имена моравских правителей IX в.: Ростислава и Святоплука (Святополка). Кроме того, сохранились сведения о хорватском князе Святославе, сыне Стефана-Держислава, который действовал в конце Х-ХІ в. и, вероятно, мог быть младшим современником Святослава Игоревича… Для скандинавского рода, каким были первые поколения Рюриковичей (здесь и далее выделено мной. — Л.Г.), адаптация славянских имен не могла не представлять немалых сложностей. Эти имена не были для них родовыми, и только насущная необходимость жить и править в новых условиях, сопровождающаяся неизбежной „славянизацией“ рода, могла привести к столь кардинальной смене типа родовых имен… На протяжении нескольких последующих десятилетий закладывается основа будущего династического антропонимикона Рюриковичей. Значительная часть имен (таких как Святослав, Ярополк, Володимир), появившихся в именослове именно в это время, впоследствии будет полностью или частично воспроизводиться из поколения в поколение. Однако мы не можем сказать ничего определенного о том, каким образом эти имена впервые попали в княжеский обиход»[520].
То есть всё толкование авторов о межэтнических и междинастийных браках выглядит на фоне приведенной цитаты либо недоразумением, либо демонстрацией германоцентристской схоластики, живущей мыслью о том, для «скандинавского» рода Рюриковичей приличествовали только междинастийные браки, не выходящие за пределы «германского» мира.
Так же путается в тенетах выдуманного «германства» и историк А. А. Горский, не зная, как приложить имя Святослава к именослову Рюриковичей: «Уже представитель третьего поколения князей — сын Игоря Святослав носил славянское имя: а ведь надо иметь в виду, что именословы правящих династий носили сакральный характер, и обычно в случаях, когда династия была пришлой, долгое время сопротивлялась ассимиляции. Например, в правившей с конца VII века в Болгарском царстве тюркской династии славянские имена появляются только в середине IX столетия»[521].
Горский явно не понимает, что в династийных именословах все имена носят сакральный характер, без различия языка и страны убытия, поскольку за каждым именем стоят родовые предки. Если имя нового члена правящего рода по каким-то причинам не соответствовало сакральным традициям рода, то его меняли на соответствующее, но это тема отдельного разговора.
Читаешь размышления Литвиной и Успенского о том, для Рюриковичей адаптация славянских имен не могла не представлять немалых сложностей, и просто жалость берет за честной германский род скандинавского завода, попавший в такой переплет, когда насущная необходимость заставляла адаптировать славянские имена и подвергать свой род неизбежной славянизации! Но тогда позвольте еще раз спросить: как же тогда понимать заявление авторов о том, что междинастийные браки способствовали усвоению новых имен? Почему продекларированное ими понимание роли межэтнических и междинастийных контактов в развитии родовых именословов никак не может использоваться для объяснения «попадания» имен Святослава или Ярополка в род Рюриковичей?
По всей видимости, потому, что, как я объяснила выше, эти авторы родовой и династийный принципы рассматривают через призму устаревшего подхода. Их мир в рассматриваемом контексте, проще говоря, делится на славян и германцев, которые, по их представлениям, являют из себя замкнутые системы и не могут смешиваться друг с другом, как вода с маслом. Соответственно, и рассуждения о культе рода, предках, реинкарнации, междинастийных браках вращаются внутри замкнутой германской системы, даже если она существует «за пределами собственно германского мира»[522], например, «переезжает» на Русь. Тем более, что и Рюрик у авторов-норманистов традиционно «безроден» и таким образом освобожден от проблемы конкретизации культа предков — умозрительное детище абстрактного «германского» мира и производное грамматических компонентов. Однако сами же авторы признают, что таким образом сложно объяснить, как в гомогенно «германский» именослов безродных Рюриковичей попали несколько позднее славянские имена Святославов, Ярополков и др.
По-моему, совершенно естественно предположить, что иноязычные имена попадают в династийные именословы через междинастийные браки, причем для заключения таких браков совершенно неважно, к какой языковой семье принадлежат невеста или жених. Соответственно, образ междинастийных браков, заключающихся внутри гомогенно «германского мира», — это фантом. Междинастийные браки заключаются, исходя из стремления приобрести сильных сторонников, поэтому имена наиболее именитых предков по линии матери принимаются в именослов как своеобразное приданое. Сами же авторы отмечают, что имя Святослав встречается в именослове хорватских князей, а именные основы Свят- и Слав- встречаются у моравских князей. Имя Святославова сына Владимира, возможно, протягивает нить к одному из этих княжеских домов. Самое естественное объяснение появления вышеназванных имен в именослове Рюриковичей — установление породненных связей между Рюриковичами и теми правящими династиями Европы, где встречаются эти имена.
Таким образом, например, имя Святослав пришло в династийный именослов королей данов. Женский вариант этого имени Святослава (Swie-toslava) был вторым именем княжны Гунхильды, дочери польского князя Мешко I от брака с Дубравкой Богемской, дочерью князя Чехии Болеслава I и княжны Драгомиры из полабских стодорян (гавелян). Княжна Гунхильда Святослава стала женой датского короля Свена Вилобородого, и их дочь была названа по имени матери Святославой. Это имя четко отмечено как имя сестры короля Англии (1016 г.), Дании (1018 г.) и Норвегии (1028 г.) Кнута Великого (995–1035) в монастырских актовых книгах «Liber vitae of the New Minster and Hyde Abbey Winchester» в форме Santslaue (Santslaue soror CNVTI regis nostri).
Но после принцессы Святославы это имя в датском королевском именослове не воспроизводилось. Возможно, потому что брак Гунхильды Святославы и Свена был недолговечным. Но вот имя другой славянской княжны Драгомиры сделалось одним из излюбленных имен в датском королевском именослове. Первой Драгомирой в датском именослове была Маргарита Драгомира Богемская, ставшая женой датского короля Вальдемара Сейра. Имя Драгомира было адаптировано в датском именослове как Дагмар, и в такой форме это имя разошлось по именословам скандинавских стран, как королевских, так и обычных, дожив и до наших дней. Именем Дагмар была названа дочь датского короля Фредрика VIII, которая стала супругой российского императора Александра III под именем Марии Федоровны. Таким образом имя Драгомиры вернулось в славяноязычную среду, но поскольку именословы составляются не на основе славянства или германства имен, а на совсем других принципах, то имя принцессы Дагмар/Драгомиры в России было заменено на Марию. К вопросу о династийном обычае менять имена членов правящего рода, если эти имена не согласовывались с традицией, я вернусь еще раз позднее.
Если бы история имени Дагмар в датском именослове как производного от Драгомиры не была так хорошо известна, то норманисты обязательно постарались бы доказать, что Дагмар была исходной формой, а Драгомира — производное от нее, и нашли бы тому «безупречные» лингвистические обоснования. С помощью такой «безупречной» лингвистики норманисты и пытаются все русские летописные имена объявить скандинавскими, включая имена Святослава, Владимира, Рюрика, Олега. Нелепость этих попыток и будет показана в представленных главах.
Глава 1Об имени Святослав
Именной компонент свят- и древнерусское понятие света
Ещё Г. З. Байер пытался утверждать скандинавское происхождение имени Святослав: «Игоря, руского царя… сын Святослав, имя точно славенское есть, ежели так выговорить, как в руских книгах написано. Но Константин Порфирородный, Кедрин, Зонар, Иоанн Курополат Сфендославом, Свендсфлаум и Свендомлавум написали, почему оное, по-видимому, быть, кроме славенского… с началом нормандским и окончанием славенским. Свен в многих имянах норманны слагают. По сему образу имеем в Дании Свеноттона короля, у германцев Свендеболда и Свендеборда, лотарингского короля, Германии Корнер, стр. 509, 504, и Свенебилда, игумена герворденского, там же, стр. 449. Греки во время Константина Порфирородного и потом называли славян славонами, стлавами. Прочее остается Свен и Свендо с окончанием приличным к сложению речения. Я не спорю, что Святослав и Свендослав по-славенски, да есче очень прилично, называется муж святые славы. Но понеже святое имя неверному народу (сколько было известно) неведомое, уповательно, что от нормандского языка испорчено…»[523].
О том, что «святое имя неверному народу неведомое» уместно будет поговорить далее, особенно в связи с именем князя Олега Вещего, которое норманисты порядка двухсот лет толкуют как скандинавское helgi — святой. Здесь же, продолжая разговор об имени Святослав, прежде всего хочется напомнить возражение Татищева, который прокомментировал заявление Байера таким образом: «Дивно, что Беер мнил, якобы имя Святы язычником было неведомое и не употребляемое, но, взирая в древнейшие истории, видим, что оное задолго до христианства, а может, и прежде еврейства у всех народов весчам или людям в предпочтение давалось, которое у Геродота и других уже известно было, а не христианами вымышлено»[524].
Однако Геродот норманистам не указ, и неотвязная мысль о том, что все древнерусские княжеские имена, согласно Байеру, должны были быть «от нормандского языка испорчены», включая и имя Святослава, подвигала некоторых исследователей вплоть до наших дней доказывать это. Литвинова и Успенский приводят пример из работы А. М. Членова, который предположил, что имя Святослав представляет собой искусственный конструкт, объединяющий в себе перевод имени Рюрик (Hrörekr «могучий славой, прославленный») и Олег (Helgi «святой»)[525]. Согласна с комментарием авторов, указавших, что подобная «интерпретация появления имени Святослав представляется нам остроумной, но не вполне правдоподобной. В скандинавской родовой традиции имя потомка могло быть производным от имени предка, но, как кажется, ни у скандинавов, ни у их соседей не известны случаи подобного комбинирующего перевода двух родовых имен на чужой народно-разговорный язык»[526].
Как упоминалось выше, имена, содержащие основы слав- и свят- были распространены в княжеских именословах хорватских и моравских князей. Но распространенность таких имен была намного шире. Можно добавить, например, имена князя лучан Властислава/Влатислава (ок. 840–870) и его брата Внислава. Имя Внислав (830–835) носил также сын чешского князя Прже-мысла, известен правитель Сербии Первослав Мутимирович (правил 891–892), у князей Либицкого княжества встречаем имена Славника (Радислава) и Собеслава (981–995) и др.
Таким образом, попытки следовать Байеру в его убеждении, что все древнерусские княжеские имена являются «скандинавскими», позитивного результата не дают. И это естественно. Во времена Байера было сильно убеждение в том, что Скандинавский полуостров послужил в древности «лоном и кузницей народов» и соответственно, в том, что все «вышло» из Скандинавии. Этим и объясняется стремление Байера приписать все древнерусские имена к «скандинавским» языкам. Сейчас многое из готицизма начинает отходить к курьёзам прошлого, однако тянущаяся от наследия готицизма привычка объяснять многие, в том числе и древнерусские, имена, как «от скандинавского языка испорченные», действует, по-прежнему, и очень мешает в работе с древнерусским ономастиконом.
В следующих главах будет показано, что ни имя Рюрика, ни имя Олега, равно как и другие древнерусские имена не являются «скандинавскими» или «германскими», однако потребуется много времени и труда для того, чтобы показать их древнерусское происхождение. Ибо их непросто толковать из современного русского языка. Большинство из них восходит к древнему ономастикону ариев и древних русов. Поэтому и рассуждения о древнерусских княжеских и других летописных именах надо начинать из этой глубины времен.
Но в последние годы в исследовании древнейших периодов истории неоценимую помощь историкам оказывает такая отрасль науки, как ДНК-генеалогия. Объектом ее исследования является органическая молекула ДНК, носителем которой являются современные люди. ДНК-генеалогия, по определению ведущего специалиста этой отрасли А. А. Клёсова, есть записная книжка человечества, в которую «занесены» древние рода, в ДНК-генеалогии получившие название гаплогрупп. Гаплогруппа или род — это группа людей, имеющая одного родоначальника. В гаплогруппу выделяется группа людей, мужская линия в которой восходит к одному предку и у которого насчитывается минимум 100 миллионов потомков. Таких древних родов насчитывается сейчас 20 (число это будет увеличиваться с обнаружением новых гаплогрупп). Все гаплогруппы отмечены буквами алфавита. Гаплогруппы расходятся на ветви или гаплотипы.
Выводы ДНК-генеалогии строятся на картине мутаций в мужской половой Y-хромосоме, которая передается по мужской линии от отца к сыну, и даже через тысячелетия можно определить предка, узнать, из каких краев пришел, сравнив вид гаплотипа у современного носителя с доступными ископаемыми гаплотипами. Анализ картины мутаций позволяет выяснить время жизни родоначальника той или иной группы людей и соответственно, время жизни этой группы или рода.
Наш род или гаплогруппа — R1a. ДНК-генеалогия называет его праславянами, т. к. к нему принадлежит большинство современных славян. Его представители примерно 4600–4900 лет тому назад передвинулись на Среднерусскую равнину, шли как бы полосой и с Балкан, и с Южной Балтии, с территории современной Германии. Примерно 4500 лет назад представители этого рода стали расходится по разным направлениям: как легендарные арии — на юг, через Кавказ в Месопотамию, на Ближний Восток (митаннийские арии) и Аравийский полуостров; на юго-восток, в Среднюю Азию и далее, через 500 лет, т. е. примерно 3500 лет назад — на Иранское плато (авестийские арии).
После ухода ариев на восток примерно 4500 лет назад в Восточной Европе осталась ветвь R1а-Z280, к которой относится большинство современных этнических русских, соответственно, по моему предложению, с которым согласился Клёсов, эта ветвь представляла древних русов. Вот эти древние русы, а также та часть ариев, которая осталась на Русской равнине и влилась в состав русов стали наиболее древними предками русских, украинцев, белорусов. Иначе говоря, русские имеют с ариями одних и тех же предков, которые с распадом индоевропейской общности в течение III тыс. до н. э. разошлись, как расходятся сыновья одного отца. Поэтому, как подчеркивает А. А. Клёсов, «славяне», «арии», «скифы» это в своей основе — одни и те же люди, один род, но разных исторических эпох. Они связаны прямой наследственностью в рамках рода R1a[527].
Вот начальный рубеж нашей истории, от него мы должны идти, от него начинать рассматривать и древнерусские летописные имена.
И здесь, на мой взгляд, истинным прозорливцем оказывается Татищев, указавший, что имена с основами на свят- известны были в древнерусской традиции задолго до христианства.
Исследователи славянских древностей В. В. Иванов и В. Н. Топоров рассматривали древние истоки славянской мифологии и выделяли в ней систему двоичных противопоставлений, с помощью которых описывался мир. Одной из древнейших составляющих в этой системе было противопоставление священного и мирского, которыми различались сферы сакрального, наделенного особой силой, от сферы профанической, лишенной этой силы. В древнеславянских оиомастиконах, обращали внимание Иванов и Топоров, сакральные имена выделены корнем свят-, в частности, в мифологических именах типа Святовит/Свентовит, Святогор. Саксон Грамматик писал о Свято-вг/те/Свентовите, что он был «первый или высший из богов», «бог богов», связанный с войной и с победами, а также с гаданиями. Культовый центр Святовита/Свентовита — четырехстолпный храм — находился в балтийско-славянском городе Арконе[528]. Явно с этим теонимом связано название устья Одера как Свиноусча/Свиноусща.
Имя русского былинного богатыря Святогора также содержит основу свят-. Святогор привязан к одному локусу — Святые горы. Святые горы, как и их обитатель и хозяин, противопоставлены Святой Руси. Совпадение названия места и мифологического персонажа — Святая гора и Святогор есть свидетельство глубокой архаики мифа. Но эпитет «святой» в имени Святогор, согласно Иванову и Топорову, является результатом народно-этимологического «выпрямления» первоначального имени, близкого названиям Вострогор, Вострогот, принадлежавших мифологической птице, связанной с горами в Голубиной книге. Другие формы, типа русского «веретеник» (существо птицезмеиной природы, вампир) делают возможным предположение о связи этих имен и имени Святогора с божеством войны и победы из иранской мифологии Веретрагной, одной из инкарнаций которого был сокол. Здесь же для сравнения Иванов и Топоров называли также чудесную птицу из сказок общеславянского цикла Рарога. В этом контексте не только имя Святогора, но и отдельные черты его, согласно Иванову и Топорову, находят точные параллели в иранском мифе о каменном богатыре Снавидке[529].
Таким образом, приведенные результаты исследований Иванова и Топорова показывают, что основа свят- принадлежала имени древнерусского былинного героя Святогора. Это имя отличалось особой архаичностью и обнаруживало сходство с языческими образами космогонического мифа из Голубиной книги и связь с иранским божеством Веретрагной, а также параллели с иранским мифом о Снавидке. Следовательно, в древнерусской традиции именная основа свят- очевидно связана с язычеством, причем с его очень древними слоями.
Величайшим объектом поклонения и у древних русов Восточной Европы, и у населения Южной Балтии было Солнце, почитавшееся как источник жизни, тепла, света. О солнцепоклонстве древних русов я за последние годы опубликовала несколько небольших работ[530].
Поэтому вполне логичным представляется мысль о том, что языческие истоки основы свят- проистекают из родства с основой свет-, и обе они восходят к древнейшему понятию света. Свет в народной древнерусской традиции, подчеркивал этнограф А. Л. Топорков, являлся воплощением миропорядка (ср. белый свет), красоты, истинности, праведности. Светоносной, солнечной природой, по народно-христианским воззрениям, обладают Бог-Отец и Иисус Христос, ангелы и святые. Если рай располагался на востоке и именовался «пресолнечным», то ад локализовался на западе и был погружен во тьму. Солнце как источник света, освещая земную поверхность, передавало ее во власть божественных сил, а скрываясь на ночь, оставляло во власти зла.
Особым смыслом, добавляет Топорков, понятие света было наполнено в древнерусской традиции. В былинах и духовных стихах «святорусская» и «светлорусская» земля изображались как залитое светом открытое, бескрайнее пространство; о многом говорят древнерусские выражения «белый свет» или «вольный свет» о мире в целом. В духовных стихах эпитет «светлый» вообще сближался со словом «святой» или с более древней его формой — «священный»; светоносность рассматривалась как проявление истинности, праведности и святости. Народом было усвоено и развито библейское учение о божественном происхождении света и его отделения от тьмы. И подобные взгляды уже содержались в космогонической, т. е. дохристианской части «Голубиной книги»: «У нас белый вольный свет зачался от суда Божия, Солнце красное от лица Божьего»[531].
Интересные сведения о глубокой древности именного компонента свят-можно почерпнуть у А. Е. Федорова в рамках статей, написанных в соавторстве с А. В. Рачинским и посвященных сравнительному анализу русской и индийской традиционных архитектур, а также связанной с этим культурологической терминологией[532].
Так, согласно исследованиям А. Е. Федорова, со светом связаны санскритские слова, обозначающие свастику. Санскр. svastika [свастика] — 1) благоприятный объект; счастье, успех, 2) мистический крест, 3) петух [символ огня] (ср.: церк. — слав. «свешта», «свеща» — светильник, факел; русск. «звезда», «свеча»). Слова «свеща», «свешта» (церк. — слав. светильник, факел), «свеча», «звезда», относятся к фонетико-семантическому ряду слов, обозначающих «объекты испускающие свет, или само испускание света». Всем этим словам родственно слово «свет», которому фонетически и семантически соответствуют: литовск. šviesa [швиеса] — свет, санскр. çveta [швета] — белый, светлый, блестящий. Свечение — это испускание, «разбрасывание» света. Поэтому литовск. švaistyti [шваистыти, švaisto — шваисто, šaiste — шваисте] — «раскидывать», «разбрасывать» (ср. литовск. «šveisti» [швеисти] — чистить до блеска) также можно отнести к указанному фонетико-семантическому ряду. К этому же ряду относится и прусское слово «swaistiks» [сваистикс]. А. Е. Федоров напоминает, что согласно А. Брукнеру в своде прусских богов (1530 г.) упомянут Сваистикс (Swaistiks), который, по мнению А. Брукнера, не являлся богом, а означал просто слово «светящий». Но само слово «свет», подчеркивает Федоров, связано со словом «свят» (церк. — слав. «Святъ»=святой). Как отмечал прот. Георгий Дьяченко в «Полном церковно-славянском словаре», «слова светъ (светить) и святъ (святить) филологически тождественны; по древнейшему убеждению святой (серб, „свет“, иллир. „svet“…) есть светлый, белый».
Из славянских же языков разъясняется, согласно А. Е. Федорову, и такие вариации имени великого языческого бога как Святовит/Свентовит, в котором основа свент- варьирует с основой свят-/свет-. В польском языке, напоминает Федоров, звук «ę» — носовой, он может чётко произноситься как «ен», а может и не чётко, тогда это «е». Соответственно, согласная «н» не обязательна, это производная от носового звука, что подтверждается примерами: Świętoslaw (Швентослав), Święceslaw (Швенцеслав), Święcslaw (Швенцслав), Swiçslaw (Швенслав)=Святослав; Swiçtopelk (Швентопелк), Świętopalk (Швентопалк), Świętopelek (Швентопелек)=Святополк, Świętowit (Швентовит)= Святовит.
Кроме того, см.: Święty (Швенты) — святой, священный; Swiçto (Швен-то) — праздник; Swieca (Швеца) — свеча; Świecić (Швецичь) — светить, гореть; Świetlić (Шветличь) — тлеть; Świetlisty (Шветлисты) — светлый, светозарный; лучезарный, сверкающий, сияющий; Swietnie (Шветне) — великолепно, превосходно, прекрасно, отлично; 2) уст. великолепно, пышно; Świetny (Швет-ны) — великолепный, превосходный, прекрасный, отличный 2) уст. великолепный, пышный.
Влияние именного компонента свят-/свент- на западноевропейские именословы
Данная особенность славянских языков повлияла на оформление имени Святослав в византийских и латинских источниках именно с основой свент-. Известно, что в византийских источниках X в. (Лев Диакон) имя писалось как Сфендослав, к чему как раз апеллировал Байер и что до сих пор пережевывают норманисты, пытаясь доказать скандинавство именного компонента свен-/ свент-, который, якобы восходит к дат. Svend, исл./норв. Svenin, шв. Sven, хотя самое элементарное знакомство с европейскими именословами показывает всю нелепость таких попыток.
Имя князя Великой Моравии Святополка (правил 850–894) приводилось у Константина Багрянородного как Свантиплук. Киевский князь Святополк Владимирович у Титмара Мерзебургского назван как Suentepulcus. Пример у Байера с именем короля Лотарингии Свендоболда (Swentibold, Zwentibold) свидетельствует о том же. Король Свендоболд был назван в честь своего крестного отца князя Великой Моравии Святополка. Так что, как и в случае с Драгомирой — Дагмар, имя лотарингского Свендоболда произошло от моравского Святополка, а не наоборот.
В шведском именослове имя Святополк было заимствовано как Свантеполк. Первым носителем этого имени в среде шведской знати считается Свантеполк Кнутссон: точная дата рождения неизвестна, первое упоминание его имени относится к 1253 г. (ум. 1310). Он был сыном Кнута Вальдемарссона, герцога Ревельского, внебрачного сына датского короля Вальдемара Сейра. Относительно его матери точных сведений нет, но считается, что имя Сван-теполка/Святополка сын Кнута получил по линии своей матери, с большой долей вероятности, из именослова поморских герцогов. Свантеполк Кнутссон принадлежал к высшему слою шведской знати, носил титул гос. советника, был посвящен в рыцарское звание, являлся лагманом или высшим должностным лицом с судебными полномочиями в Восточной Гёталанд. От него имя Свантеполк (Swantepolk, Svatopluk, Swietopelk, Sviatopolk) вошло в шведский именослов в форме Сванте, т. е. как гипокористика (уменьшительное имя), образованная от двусоставного имени. Имя Сванте стало популярным в Швеции, многие известные и знатные лица в истории Швеции носили это имя. Оно стало календарным именем, именины отмечаются 10 июня вместе с другим заимствованным именем Борис.
Поэтому можно только удивляться умозаключению Литвиной и Успенского по поводу имени принцессы Святославы, дочери Свена Вилобородого и Гунхильды/Святославы: «Имя принцессы, чуждое по происхождению для скандинавов, тем не менее фонетически перекликается с именем ее отца Свейна и таким образом, при всей своей чужеродности, хотя бы отчасти встраивается в династическую традицию имянаречения»[533]. Как может быть чужеродным (?!) в династийном именослове имя принцессы, принявшей его по линии своей матери, датской королевы Гунхильды Святославы, когда по утверждению самих же авторов, «междинастические браки способствовали усвоению новых имен»? И при чем здесь фонетическая «перекличка»?! Имя Святославы было таким же «чужеродным» для датского именослова, как и имя Драгомиры — Дагмар.
Что же касается до фонетической «переклички» имени Святослава с именем Свен, то присмотримся к этой мысли повнимательнее. Выше была показана связь шведского имени Сванте и имени Святополк из славянских именословов, а также то, что у имени Святополк/Свантеполк был вариант Swentibold с основой свент-/swent-. Основа свят-/свент входит к имени великого бога Свентовита/Святовита, сакральное могущество которого простиралось по всему южнобалтийскому побережью и за его пределами. Начальный компонент имени Святовита совпадает с начальным компонентом в княжеских именах Святославов, Святополков и др. Поэтому несложно предположить, что именно компоненты данного теонима были исходным «материалом» для создания имен с основой свят- или свент- в его западнославянском варианте. Западнославянский вариант свент- мог послужить прототипом для создания имен с основой на свенд-/свен- в западноевропейских именословах, в том числе, и у скандинавских народов. Но посмотрим, что говорится о происхождении имени Свенд/Свен/Свейн у скандинавских лингвистов.
Согласно шведскому лингвисту Ассару Янцену, имя Свен получило большое распространение во всех скандинавских странах, в основном, с X в., хотя в Исландии его можно зафиксировать и ранее. На шведских и датских рунных камнях оно фиксируется в форме suain (напоминает Suentepulcus у Титмара Мерзебургского), в старошведском и стародатском оно пишется как Swen. Интересно, что Янцен упоминает и древневерхненемецкий, т. е. континентальный вариант Swein, по поводу которого он замечает, что этот вариант совершенно идентичен древнезападноскандинавскому (старонорвежскому и староисландскому) soeinn — «мальчик», «молодой человек»[534].
Вот от этого «мальчика» и стали производить всех Свенов, включая и имена датских королей. Но почему-то от старонорвежского и староисландского «мальчика» произошли имена только датских королей. Наиболее известными носителями этого имени были Свен I Вилобородый/Svend Tveskjeg (прим. 960–1014) и Свен II Эстридсен/Svend Estridson (1019–1076), хотя были и другие датские принцы с этим именем. Как видим, в датском королевском именослове имя Svend имеет ту же форму, что и первый компонент в имени лотарингского Свендоболда, которое было производным от Святополка.
Не углубляясь далее в рассуждения, позволю себе сделать предварительный вывод. Имена датских королей Свенов/Свендов явно родственны имени Святополка и потому более логично считать из производными от первого компонента в теониме Свентовит/Святовит, божественная энергетика которого больше приличествовала для имен датских королей Свенов/ Свендов, чем какие-то «мальчики». А из датского королевского именослова оно получило распространение и в именословах других скандинавских стран.
Что касается sveinn — «мальчик», то здесь может иметь место созвучие, как в случае со словом «karl», которое в шведском языке означает «мужчина», и созвучно имени Карл/Carolus, скандинавского происхождения не имеющего. Это созвучие было также использовано Байером для утверждения скандинавского происхождения имени Карл. Сейчас от этого курьеза отказались, хотя у некоторых российских норманистов он по-прежнему мелькает.
Следовательно, западноевропейские имена Свендоболд и Свантеполк со шведской гипокористикой Сванте произошли от Святополка. Но явно такой же гипокористикой выступает имя Свен от западнославянского варианта основы свен-/свент- (как в теониме Святовит/Свентовит), и эта гипокорис-тика должна была иметь хождение по всему южнобалтийскому побережью, т. е. и у южнобалтийских славян, откуда оно как и Сванте попало в шведский именослов. Но тогда с какой стати имя одного из мужей Игоря в договоре с византийскими императорами Свѣнь расценивается как имя залетного шведа? Это имя Свѣнь, также как и имя Свендоболд — производное от западнославянского компонента свен-/свент-, имевшего хождение на Южной Балтии. Сокращенная форма Свѣнь могла использоваться лицами некняжеского звания, так например, у новгородцев было в ходу уменьшительное имя Данша вместо полного имени Данислав.
Факт того, что имена божеств могут входить в именословы, хорошо известен. Ближайшим примером служит широкое распространение в современных антропонимиконах имен древнегреческих богов и героев древнегреческих мифов, например, Геракл/Ираклий и Дионис/Денис, а также имена, возникшие из эпитетов и эпиклесс/прозвищ, такие, как Маргарита — эпитет Афродиты маргарита — жемчужная. Эпитет этой греческой богини морская (по-гречески — pelagios) дал имя Пелагея, а в переводе на латинский — Марина[535].
Имена богинь часто образовывали и этнонимы. Такую традицию можно проследить в образовании имени римлян. Согласно легенде, основатель царской династии Рима и ее первый царь (rex) Ромул был вскормлен волчицей вместе с его братом Ремом. Возможно, в память основателей данной династии, материнские сосцы как сакральный атрибут стали основой самостоятельного культа, олицетворенного богиней материнских сосцов Руминой. Имена Ромула и Румины напоминают о существовании женского божества по имени Рома, почитавшегося как олицетворение Римского государства и возникшего, вероятно, изначально как местный культ матери-земли, как культ женского божества данной местности, имя которого и получил первый царь Рима и его основатель. Кстати, «Рим» по-итальянски сохранил свое исходное имя женского божества «Рома».
Восточноевропейская теонимия в основе германских антропонимов
Таким же образом очень древняя теонимия прослеживается, на мой взгляд, в этнониме народа данов. У истоков этого этнонима просматривается слово дану (санскр. danu-«влага») из ведийской мифологии, где оно изначально выступает воплощением первобытной влаги (в Авесте оно обозначает реку) и образует целый ряд гидронимов в Восточной Европе: Дон, Днепр, Дунай, Днестр. По гидронимам можно проследить путь этого имени из Восточной Европы до Британских островов, где в южном Йоркшире также протекает свой «тихий» Дон. В кельтской (ирландской) мифологии Дон/Дану/Дана (ирл. Danu, валл. Danu, брет. Annu, гэльск. Danu) считалась матерью-прародительницей основной группы богов ирландской мифологии, божественной прародительницей валлийцев или уэльсцев, а также — ирландцев, которые в мифах назывались народом богини Дану/Tuatha De Danann или… данами (?) и правили Ирландией до прихода так называемых милезианцев, у которых счет родства шел по отцовской, мужской линии, в силу чего стали меняться и этнонимы[536].
С именем богини Даны как раз, на мой взгляд, и перекликается имя Дана — легендарного правителя народа данов, давшего им свое имя, согласно Саксону Грамматику: «Датчане ведут свое происхождение от Дана и Ангеля, сыновей Хумбле. Они — родоначальники нашего народа и его первые правители. Дан и Ангел были наделены королевской властью в награду за их мужество. Но королями они не были. Этого названия наши предки тогда еще не знали. Англы помнили, что они — предки Ангела. Он управлял их страной и дал ей свое имя, думая таким простым способом обессмертить себя… Согласно древнейшим сказаниям, королевский род Дании от блистательных истоков и до наших дней ведет свое происхождение от Дана. Дан породил двух сыновей — Хумбле и Лотера от высокородной тевтонской женщины по имени Грюта…»[537].
Контакты между северо-западом Европы, включая Ютландский полуостров, и Британскими островами имеют древнее происхождение. Причем эти контакты носили, наверняка, самый разнородный характер, включая и брачный обмен, что означало и обмен именами прославленных предков, в том числе, и именами предков по женской линии. Прославленнее женского имени, чем имя матери — прародительницы Даны у древних британцев трудно себе представить. Поэтому вполне логично предположить, что имя родоначальника датчан Дана пришло в будущую Данию с Британских островов таким же образом, как имя родоначальника англичан Англа пришло в будущую Англию с запада Южной Балтии. Тем более что, никакой существенной «этимологии» по имени Дана германиститка до сих пор не предложила. Мужское имя Дан популярно во всех скандинавских странах. И хотя в скандинавских ономастических исследованиях много сделано для изучения более древних догерманских заимствований в ономастиконе скандинавских стран, имя Дан, очень популярное там мужское имя, выпадает из этих исследований и связывается либо с этимологией «датчанин» (ср. Halvdan «полудатчанин», т. е. лицо датского происхождения только по материнской или только по отцовской линии)[538], либо как уменьшительное имя от христианского Даниель/Daniel[539]..Женское имя Дана, насколько я знаю, не распространено на Скандинавском полуострове, но встречается на европейском континенте.
Следует добавить, что имена с основой на дан- встречаются и в древнерусском именослове. Специалисты в области ономастики А. В. Суслова и А. В. Суперанская как раз в связи с этим именем заметили, что в древнерусском именослове были имена, которые можно было рассматривать одновременно и как христианские, и как языческие. Имя Данша со специфическим новгородским суффиксом — ша могло быть сокращением и от христианского Даниил, и от древнерусского Данслав[540]. Подобное совпадение имеет свое логическое объяснение. Христианский именослов вобрал в себя именословы разных народов. Через культ митраизма христианством были восприняты также элементы индоевропейского именослова, включая и древнейшие. Эти древнейшие имена, адаптированные к именословам стран христианского Востока, уже в обновленной форме возвращались в европейские страны, но сохраняли свою древнюю исходную индоевропейскую основу. Таким образом древнерусское Донелле вполне объяснимо может коррелировать с христианским Даниил, а скандинавское Дан — с христианским Даниель, т. е. с тем же Даниилом. А через ведийское Дан/Дана древнерусское Данслав связано с именем Дан на Скандинавском полуострове, но как видно, не древнерусское Данслав произошло от скандинавского Дана, а скорее, наоборот, «скандинавский» Дан вышел из Восточной Европы.
Возвращаясь к родоначальнику Дану, следует напомнить, что он древнее «сына» Одина Скьёльда — основателя мифической династии Скьёльдунгов, поскольку отстоит от него на несколько поколений (согласно Саксону Грамматику, Скьёльд — сына Лотера), соответственно, родоначалие датчан относится к доодиновским временам, к тем временам, когда южнобалтийское население исповедовало более древние индоевропейские верования, и как предки датчан, так и предки будущих южнобалтийских славян могли находиться в рамках одной сакральной системы.
Полагаю, исходя из приведенного материала, можно заключить, что и древнерусское имя Святослав, как и другие имена с основой на свят-, восходили к древнейшим культам почитания светоносного божества Солнца. Эта же основа в форме свент- отразилась в имени «первого и высшего из богов» Южной Балтии Свентовита. Древность и могущество одного из солнцебогов, наверняка, обеспечивало распространенность и укорененность его имени у многих европейских народов, включая и народы Скандинавского полуострова. Полагаю, интересно проверить, известны ли другие антропонимы, образовавшиеся в лоне солнцепоклонства.
Символический цвет Свентовита — красный, что роднило это божество с Солнцем красным в древнерусском фольклоре, тем более, что по замечанию Иванова и Топорова, многие древние боги под разными именами могли быть локальными вариантами одного более древнего бога. Так, есть основания полагать, развивают свою мысль Иванов и Топоров, что некоторые славянские божества объединяются в одно групповое божество, разные ипостаси которого отражают различные степени производительной силы (например, Яровит, Руевит, Поревит, Поренут). Яровит у балтийских славян назывался Геровит (Herovit) и почитался как бог войны, но Яровиту был также посвящен и весенний праздник плодородия. В этой функции его принято сближать с древнерусским Ярилой, связанного с идеей весеннего плодородия и производительной мощи. Имя Ярило производится от корня яр-, с которым соотносятся представления о яри как высшем проявлении производительных сил, обеспечивающем максимум плодородия, прибытка, урожая.
В «Жизнеописании Тихона Задонского» есть упоминание о том, что «древний некакий был идол, называемый именем Ярило, который в сих странах за бога почитаем был». Ярилины дни отмечались непосредственно перед Ивановым днем, т. е. перед великим праздником летнего солнцестояния. Ярила сходен с другими божествами — подателями земного плодородия, в частности, с Германом, с которым связаны и обряды вызова дождя у сербов, болгар, румын, и обряды, символизирующие переход к весеннему циклу.
Имя Герман известно в именослове польских правителей: польский князь Владислав I Герман из династии Пястов (1043–1102). Оно было очень популярно среди деятелей христианской церкви. Это имя носили такие деятели западной церкви, как один из самых почитаемых святых Франции Св. Герман (Жермен) Осерский, происходивший из галло-римской семьи, фр. Germain d'Auxerre, лат. Germanus) (ок. 378–448); Св. Герман Парижский (496–576), епископ Парижа; монах — бенедектинец Герман из Рейхенау (1013–1054); в православии следует назвать одного из основателей Спасо-Преображенского Валаамского монастыря Германа Валаамского (X в.), преподобного Германа Соловецкого (ум. 1477); преподобномученика Германа Печенгского; архиепископа Казанского и Свияжского Германа (1505–1567).
Имя Герман было распространено и в именословах немецкой знати: маркграф Мейсенсский Герман (980–1038), представитель саксонской знати Герман Биллунг (ум. 973), Герман I Тюрингский (ум. 1217). Относительно этих имен германистика строго заявляет, что их нельзя путать с именем Герман, распространенном в русском именослове, поскольку вышеприведенные немецкие имена произошли от двусоставного германского Hermann, компон» ентами которого являются har- и man-, что вместе означает воитель. А русское Герман произошло от лат. germanus — единоутробный, единокровный, братский. Короче, все германское произошло само от себя, а древнерусское — от латыни.
Но вот в шведских или датских ономастических исследованиях имя Герман передается и как Herman, т. е. с одним n-, и как Hermann, т. е. с двумя nn-. При этом поясняется, что имя Hermann идет от средневекового немецкого Hermannus, происходящего от древненемецкого Hariman или Her(e)man, что означает heriman — воитель. Соответственно, имя Hermann в скандинавских странах — это позднее заимствование из немецкого. Хотя в древнескандинавском ономастиконе имелась своя основа her-, перед непалатальным гласным — herj, чередовавшаяся с har- = древнесканд. herr, «krigshar» — «войско», от прасканд. *harja (бесчинствовать). Обычный компонент для образования мужских имен: Herbjọrn, — brandr, — gautr, — geirr; Herjulfr, Haraldr (раннее заимствование из датского)[541]. Имя Harald в древней форме Harja-walduR «военный предводитель» отмечено у Тацита как Chariovalda[542].
Но как же тогда быть с именем римского полководца Германарикуса/ Germanaricus (15 г. до н. э. — 19 г. н. э.), которое никак не вяжется с древнегерманским Hatja-waldur и Тацитовым Chariovald?
Здесь важно обратить внимание и на то, что смысловое содержание как приведенных древнескандинавских, так и древнегерманских имен с основой herr-/her- составляет ряд, чужеродный по духу имени Герман, распространенному среди христианских святых и других отцов церкви. Поэтому небезосновательным будет предположение, что имя Герман/Herman/Hermann имеет совершенно иное происхождение, нежели древнескандинавские и древнегерманские имена с основой her-, варианты har- или her(j), имеющие значение «войско», «рать», «ватага», «воинство».
Объяснение можно найти, учтя такой вариант имени Herman/Hermann как Arman, Armin. Примером может послужить имя знаменитого предводителя герусков Арминуса/Arminus (16 г. до н. э. — 21 г. н. э.), разбившего римские войска, за что ему был воздвигнут памятник в Германии под названием Hermannsdenkmal (1841). Как видно, имя Армин/Arminus в этом мемореале воспроизводится в форме Hermann.
Все становится на свои места, если вспомнить о таком арийском теониме как Арьяман/Арияман (aryaman, букв, «близкий друг»), принадлежавшее ведийскому божеству дружелюбия и процветания, покровителю свадьбы, которое упоминалось вместе с Митрой и Варуной и имело связь с солнцем и огнем. Арьяман, по выводу Дюмензиля, был богом, имя которого отражало целостность и устойчивость этнического общества ариев[543]. Значение Арьямана/Аримана было велико в Иране и связывалось с Митрой, а митраизм очень повлиял на христианство и, следовательно, на христианские именословы и даже на лексику. От теонима Арьяман образовались антропонимы Армин/Armin, которые получили распространение в Индии и в Иране, а также вошли в латинский именослов, т. е. арийское Aryaman дало лат. Arminus. Имя Арьямана как держателя рода очевидно породило лат. germanus — единоутробный, единокровный.
Но ведийский Арьяман «единокровен» с древнерусским Ярилой и западнославянским Германом как божество, связанное с солнцем и процветанием, а также через взаимозаменяемые именные компоненты ярь-/ер- и арь-. Поэтому славянские яръ-/ер- и арийское аръ- породили круг личных имен от индийского и иранского Аримана до древнерусского Ярилы, Ярослава, западнославянских Германа и нем. Herman.
Сейчас, зная все, что мы знаем о древней истории Восточной Европы, начиная с III тыс. до н. э., со времени расселения там ариев и древних русов — носителей гаплогруппы R1a, и представителей их дочерних ветвей, расселившихся позднее по Западной Европе, мы можем эту связь определить. По словам А. А. Клёсова, «…носители гаплогруппы R1a, фактически, праславяне или, во всяком случае, их братья преобразовали не только восток во II тыс. до н. э., выступая как арии (Индия, Иран, Средняя Азия, Ближний Восток, Северный Китай), но и не менее (возможно, и более) кардинально преобразовали и запад, выступая как исходные кельты. Западная и Центральная Европа — культурный продукт праславянской Русской равнины»[544].
Применительно к исследованиям антропонимикона это означает, что корни архаичных имен следует искать в Восточной Европе, начиная от III тыс. до н. э., и конкретно, в древнерусской традиции, поскольку именно носители гаплотипа R1a-Z280, которые отождествляются с древними русами, дали отводки дочерних ветвей в Центральную и Западную Европу, о которых говорит А. А. Клёсов. Отсюда и мой вывод о том, что варианты имени Herman, Arman, Armin, Germain (Жермен), Germanaricus стоят в одном ряду с именем западнославянского божества плодородия Герман и имеют корень ер, где her- является просто вариацией этого корня по примеру Яровит — Геровит (Herovit).
Рюгенским аналогом западнопоморского Геровита был бог рюгенцев Руевит — обладатель семи ликов. Это качество находит свою параллель в авестийском мифе о «семи каршварах», согласно которому мир делится на семь областей — каршваров. Их представляли себе в виде кругов, самый большой из которых — Хванирата — населен людьми. В середине Хванираты поднимается вершина высокой горы Хары, с которой стекает Харахвати, а солнце вращается вокруг нее так, что одна половина мира всегда погружена в темноту, а другая освещена. По зороастрийским представлениям, самый большой круг расположен в центре, а остальные шесть окружают его и отделены друг от друга водами и густыми лесами. Известная иранистка М. Бойс заметила по этому поводу, что подобная картина зороастрийского мира была вполне правдоподобна для жителей юга Восточной Европы и территорий к востоку от Волги, где арии проживали в III–II тысячелетиях до н. э.[545]
Поскольку имя Герман стоит в одном ряду с древними божествами производительных сил, генетически связанными с культами Солнца, то первая основа этого имени, безусловно, яр-/ер- и связана с высшим проявлением производительных сил, которые в древнерусском языке выражены понятием ярь. Имя Герман, как было упомянуто выше, сближается с Ярилой и Яровитом/Геровитом. Поскольку Яровит являлся как богом плодородия, так и богом войны (аналогом Марса), то возможно, нельзя исключать, что первая основа его имени, которая на южнобалтийском побережье была озвучена как her-, повлияла на германоязычную лексику, в которой была заимствована только одна семантическая характеристика имени божества, а именно, связанная с войной, и с этим содержанием была там освоена.
Вторую часть имени ман- привычно толкуют из германских языков, хотя композит ман- совсем необязательно должен быть германоязычным, т. е. выступать в значении «man» как «человек», что было бы совсем нелогичным в имени божества. Но в русском языке есть множество слов, образованных от корня ман- со значениями манить, мана как наваждение или манья как призрак, привидение. В ст. — слав. есть манѣна (манна) как божий дар, а мановеніе как тайное, непостижимое действие. Подобные значения для конечного компонента больше согласуются с характером божеств Германа или Арьмана.
Те толкования имени Герман, которые получаются из санскрита или ст. — слав. языков, объясняют популярность этого имени среди деятелей церкви, людей, прославившихся святой и миссионерской деятельностью, или среди прославленных предводителей с сильными харизматическими качествами.
Таким образом, сторонникам рассуждений о первичности германских корней в ономастике не мешало бы подумать о том, что германские имена (как минимум, многие из них) могут оказаться исходно Германскими именами, а западнославянский теоним Герман (вариант древнерусского Ярилы), послуживший источником для западноевропейских Германов, Арманов, Жерменов, хорошее подтверждение идеи древнерусского происхождения имени Святослав, первый компонент которого свят- послужил для образования теонима Святовит/Свентовит, а также для такого антропонима как Святополк, распространившегося в западноевропейских именословах в формах Свендеболд, Свантеполк, Сванте, Свен.
Именно в силу этого, хотя анализ древнерусского имени Святослав в совокупности с именами Дан и Герман показывает, что все они связаны с восточноевропейской архаикой, хронологически синхронной со временем ариев в Восточной Европе, данные факты практически не учитываются в современных исследованиях именословов. Тем не менее, именослов, складывавшийся в Восточной Европе еще в бытность там представителей гаплогруппы R1a до начала ее распада и последовавших затем миграций на юг, на восток и на запад, повлиял на развитие антропонимики во многих странах, в частности, в странах Европы. В лоне обширных миграций мигрировали и наиболее важные имена, которые осваивались народами, отпочковавшимися от материнской общности Восточной Европы, но часть этого древнего именослова должна была остаться на месте вместе с частью его носителей и запечатлеться в фольклоре, в теонимии, в антропонимиконе потомков ариев и древних русов.
Некоторые из таких древних имен наилучшим образом сохранились в древнерусском былинном именослове (Святогор), некоторые стали частью общеславянского именослова (Святослав), некоторые — частью южнославянского (Герман), некоторые — западнославянского (Свентовит), откуда они уже, в свою очередь, получили новые путевки в жизнь и перешли в именословы других европейских стран и стран Востока. Например, родственные Ярила и Герман связаны как с арийским теонимом Арьяман или мужским личным именем Armin, встречающимся в Индии и в Иране, так и с лат. Armіnus, вошедшим в германоязычные именословы. Имена Дан/Дана распространились во многих европейских странах, включая и страны Скандинавского полуострова. Но у всех этих имен, если приглядеться внимательно, можно различить их древнейшее восточноевропейское происхождение.