Некоторые исследователи указывают на имя Бога в приведенных заклинаниях, как на доказательство существования у славян верховного бога, отличного от Перуна; я думаю — это ошибка. Богом богов или прабогом у вендских славян XII века является руйский бог Святовит, тождественный, как увидим, с русским Перуном. Имя Бога в договорах означает христианского Бога, карателя в случае клятвопреступления не только крещеной, но и некрещеной руси; на первую договор призывает месть Бога вседержителя; на вторую — Бога и Перуна. Далее сказано: «аще ли преступить се… ли крещенъ, или некрещенъ, да не имуть помощи отъ Бога»; греки, видевшие в нападении варваров на империю особое небесное наказание, могли полагать, что в гневе своем Бог помогает язычникам против христиан; но отнюдь не призывать на крещеную русь мести языческого бога богов. Не придавая религиозного значения нарушению со стороны варваров клятв, которыми они обязывались своим языческим божествам, греки хотели сделать из них клятвопреступников в христианском смысле, почему и требовали от них выражения веры в христианского Бога, что и высказано в договоре Святослава словами «да имеемъ клятву отъ Бога, въ его же веруемъ»; следующие за тем слова «въ Перуна и въ Волоса скотья бога» искажены переписчиками; вероятно следовало «и отъ Перуна», как в Игоревом договоре. История народов показывает, что язычники всегда допускали существование и могущество чужих богов; биограф св. Оттона повествует, что славянский жрец советовал язычникам чтить христианского бога наравне со своими. В мирном договоре с персидским царем Хозроем в 628 году 12-я статья содержала, как и в наших, равные для язычников и для христиан заклинания истинным христианским Богом. В 579 году аварский хаган клянется сначала оружием и своим языческим богом; потом христианским Богом и книгами Св. Писания.
2) Число и достоинство присягавших язычников. — У всех народов эти условия почитались обеспечением ненарушимости договоров. О многочисленном составе славянских посольств свидетельствуют Эйнгард и т. д. В обычае варварских народов отправлять многочисленные посольства для утверждения мира, греки находили новое ручательство в обеспечении своих интересов. Требуя присяги не от одного великого князя Руси, но вместе с ним и от прочих князей, от бояр и мужей его, греки приобретали тем большую уверенность в ненарушимости клятв со стороны варваров. Отсюда имена всех послов и князей и бояр, от которых они посланы, в договорах.
К внешним дипломатическим формулам греческой канцелярии, внесенным в договорные акты, принадлежали:
1) Заглавная формула: «мы отъ рода рускаго, съли и гостье» и т. д. В этой формуле норманнская школа видит доказательство скандинавского происхождения руси, «ибо кто, — спрашивает Погодин — причислял себя тогда к роду русскому? Карл, Фарлаф, Ингиалд, Рулаф, Руалд, Фаст, Турберн, Ивор и пр.». Г. Куник переводит: «Wir vom russischen Geschlecht», вследствие чего и вынужден отнести к ославянившимся норманнам имена Святослава, Володислава и Передславы; остальные имена, по мнению его, чисто норманнские. С исторической точки зрения, эти положения решительно невозможны; допустив, засвидетельствованное летописью участие славянских племен в походах Олега и Игоря, нельзя не принять славянских личностей в числе их послов, ни обозначать этих личностей происхождением от русского (т. е. скандинавского) рода. Нельзя видеть одних норманнов и в поименованных в Игоревом договоре гостях. Сама формула «мы отъ рода рускаго» значит ли «мы от племени россов в Швеции» или «мы от племени гредготов в…»? Могли ли норвежцы и датчане причислять себя к русскому роду и племени? Или их не было вовсе в дружинниках и послах Олега и Игоря?
Формула «мы отъ рода рускаго» — техническая, заглавная формула византийской дипломатики, соответствующая обычным формулам договорных актов, писанных греческой канцелярией от имени варварских народностей; она принадлежит Руси не более следующей за ней: «Къ вамъ, Львови и Александру и Костянтину, великымъ о Бозе самодержьцемъ».
Грекам не было дела до рода (в смысле благородства происхождения) тех двадцати или тридцати варваров, которые являлись в Византию менее для заключения договоров, чем для получения подарков от императоров; но тем более до ясного определения той народности, которой они были представителями.
2) Титуляционные формулы. При заключении греками договоров с народами более образованными и грамотными, напр., с персами, каждая из договаривавшихся частей составляла договорный акт от себя и вносила в него титул своего государя. Иначе поступали греки с народами неграмотными и малообразованными, каковы были русь; здесь как редакция обоих договорных экземпляров, так и титуляция русских князей шла от греков; при заменившем скифский титул хаганов словенском великокняжеском титуле русских князей, они прилагают Олегу и его боярам греческие титулы светлости и светлых; для побежденного Игоря и его приближенных нет особого титула.
3) Христианские формулы при вступлении и заключении договорного акта. «Наша светлость боле инехъ хотящихъ же о Бозе удержати и извъстити такую любовь» — «суть, яко понеже мы ся имали о Божии Вере и любви, главы таковыи» — «И отъ техъ заповедано обновити ветъхий миръ, ненавидящаго добра и враждолюбьца дьявола разорити» и т. д. — Шлецер пишет: «Все это так по-христиански! Знал ли норманн христианского дьявола? Знал ли его славянин?» Конечно, нет; и греки об этом мало заботились. Но так как редакция договоров шла только от них, язычникам же не было дела до иных, кроме договорных статей, они не стеснялись внесением и в составленный от имени Руси договорный акт своих христианских понятий и формул. Здесь не было ни небрежности, ни торопливости, как думает г. Лавровский, а только одно, несколько высокомерное преобладание образованного начала над необразованным.
4) Дипломатические формулы. — «На утвержеше же и неподвижеше быти межи вами хрестьяны и Русью, бывший миръ състворихомъ Ивановомъ написаниемъ на двою харотью, царя вашего и своею рукою» и пр… «Мы же съвещаньемъ все написахомъ на двою харатью» и пр. «Се же имейте въ истину, якоже пинехрусу сотворимъ ныне к вамъ, и написахомъ на хоратьи сей, и своими печатми запечатлехомъ».
Определив, таким образом, основные начала оригинальной редакции, мы обращаемся к вопросу о дошедших до нас переводах.
Прежде всего я должен восстать против мнения, будто бы мы имеем не полные переводы греческих оригиналов, а только выписки, вроде сохранившейся у Менандра, изодранный лоскут от договора Святослава и пр. На каких доказательствах основаны эти предположения? В договорах Олега и Игоря перед нами совершенно полные документы, содержание: вступление; договорные пункты; заключение; число года, месяца и дня совершения договорного акта. Что в начале и конце Игорева договора являются договаривающимися русь, а в середине греки, не доказывает ничего против его полноты; это палеографическая случайность, которой я постараюсь представить в своем месте должное объяснение. Шлецер называет договор Святослава изодранным лоскутом, ибо, говорит он, «золотой буллы, наверное не было в Святославовой канцелярии; почему последние строки в отрывке относятся только к греческим императорам», а выше: «В начале говорит Святослав, а в конце греческий император». Русской золотой буллы, конечно, не было в канцелярии Святослава, не имевшего канцелярии; дошедшая до нас и греками, от имени Святослава, заготовленная золотая булла — вышла из канцелярии императорской. Мы уже видели, как, отправляя Синезия для заключения союза с печенегами, император Алексей Комнин снабжал его заготовленными заранее золотыми буллами; что эти золотые буллы предназначались для вписания в них договорного акта от имени печенегов, очевидно; золотой буллой, шедшей от греков, обязывался бы только один император. Русскому князю, стало быть, не греческому императору принадлежат слова: «Се же имейте въ истину, якоже пинехрусу сотворимъ ныне к вамъ» и пр. Договор Святослава, как и прежние, имеет все требуемые условия полноты; краткость его объясняется (кроме изменившихся взаимных отношений руси и греков, о чем отчасти уже сказано в гл. V) и тем обстоятельством, что договорный акт писан не в Константинополе, а в Дористоле походной канцелярией Цимисхия, спешившего окончанием войны.
Круг, самый последовательный (последовательный до фанатизма) из норманистов, полагает, что договоры писаны по-гречески и по-скандинавски. Доказательств своему мнению он, разумеется, не представляет; да и прежде всего следовало бы доказать, что скандинавам-язычникам IX–X веков была известна та беглая, обиходная письменность, которой требовала редакция договоров. Но ни из раннего существования у скандинавов рунического письма, ни из Римбертова известия о письме короля Биорна к Людовику Благочестивому в 831 году нельзя вывести этого поистине баснословного заключения. Сам Круг думает, что письмо, врученное Биорном Ансгарию, было только подписано шведским конунгом. Предположение, будто бы постановления о пенях Гальфдана Черного (841–863) были изложены рунами на письме, не имеет исторического основания; по свидетельству Ари Фроде, древние исландские законы, сначала переходившие из рода в род по преданию изустному, облечены в письменную форму не прежде 1118 года. Если бы руническое письмо существовало для скандинавских уложений IX–X веков, норвежские жрецы и именитые люди, переселившиеся в Исландию в 874–930 годах, конечно, перенесли бы эти законы и это письмо в свое новое отечество. А при доказанном отсутствии юридических документов, писанных рунами в Скандинавии, имеем ли мы право предполагать подобные документы у мнимоскандинавской руси, не говоря уже о том, что на всем протяжении России, от Балтийского до Черного моря и Волги не найдено ни одного надгробного камня, со скандинавской рунической надписью, тогда как в одной Швеции их насчитано более 1600; тогда как северная и южная Россия изобилуют курганами и могилами, из коих первые, по мнению Кеппена, все без изъятия принадлежат варягам-норманнам?