и трудах своей жизни Мономах упоминает только о войне и об охоте, как о занятиях, приличных русскому князю. Богатырь и князь встретились на поле битвы под Липицами: «И прииде на него (Мстислава) Александръ Поповичь, имея мечь нагъ, хотя разсещи его, бе бо силенъ и славенъ богатырь. Онъ же возопи глаголя: яко азъ есмь князь Мстиславъ!.. и рече ему Александръ Поповичь: княже, то ты не дерзай, но стой и смотри; егда убо ты глава убиенъ будеши, и что суть иныя, и камо ся имъ дети?». Этот характер, основанный на сознании русского достоинства в князе и простом человеке, выдержан в русской истории от Рюрика и Олега до позднейших времен. Петр Великий — прямой потомок святого Владимира; Карл XII — Рагнара Лодброка.
Часть вторая«Русь»
XI. О мнимонорманнском происхождении Руси
Полных систем норманнского происхождения руси есть две: тунманно-шлецеровская (к которой отчасти примыкает и Круг) и погодинская, с вариантами Крузе, Буткова, г. Куника и других. Согласуясь в основном положении, то есть в происхождении так называемых варягов-руси от скандинавов, они существенно разнятся в образе толкований и доказательств. Тунманн, Шлецер и Круг не знают ни славянской, ни скандинавской руси; по мнению Тунманна, славяне прозвались русью от финского Ruotsi, названия, которым и доныне народы финского происхождения отличают Швецию и шведов; Шлецер дополняет его предположение объяснением финского Ruotsi из шведского Рослагена; Круг выводит имя руси от греческого 'ρούσιος, 'ροής.
Другая система утверждает, что будто бы перешедшее к нам от финнов скандинавское имя руси имеет свое начало в предполагаемом туземном скандинавском наименовании россами, русами, рюссами — или шведского племени россов в Рослагене, или обитателей фризской области Рустринген, или датских поселенцев сакского Rosengau или готских обладателей финского Risaland'a и т. д. Впрочем и та, и другая одинаково стараются умалить важность точного указания на происхождение русского имени. «Принесено ль было имя руси норманнами, или только усвоено, — говорит Погодин, — основателями государства в том и другом случае остаются норманны». Но на чем же основана вся система норманнская, если не на доказательствах (конечно, не совсем убедительных) скандинавского начала имени Русь?
Тунманно-шлецеровскому мнению возражал Эверс с одной логической точки зрения, но с последовательностью и успехом, открыто сознаваемыми и в среде противного лагеря. Оно иначе и быть не могло. Как все системы, основанные не на исторической действительности, а на одних соображениях, так и эта разрешает только известные отдельные пункты вопроса, оставляя другие не только без объяснения, но и без возможности удовлетворительного ответа. На первый взгляд, случайное сходство между финским Ruotsi, шведским Рослагеном и славянским русь может соблазнить исследователя, уже предубежденного в пользу скандинавизма Несторовых варягов-руси; но этой случайностью и ограничивается торжество тунманно-шлецеровской гипотезы; она не объяснит нам ни перенесения на славяно-шведскую державу финского имени шведов, ни неведения летописца о тождестве имен свей и русь, ни почему славяне, понимающие шведов под именем руси, прозывающие самих себя этим именем, перестают называть шведов русью после призвания; еще менее, почему свеоны Вертинских летописей и норманны Ахмед-эль-Катиба отличают себя в Константинополе и Севилье тем названием, под которым они известны у чюди.
Разумеется, что эти возражения идут одинаково и к системе Круга, и ко всякой другой системе, признающей имя руси иноземным названием шведов. В сущности, система Круга отличается от тунманновской только тем, что он относит начало русского имени для шведов не к финскому Ruotsi (сознавая, таким образом, случайность его созвучия со славянским русь), а к греческому 'Ρώς, будто бы происходящему от прилагательного рыжий. Г. Куник замечает справедливо, что несклоняемая форма ' Ρώς (имя народное, не существующее как слово в греческом языке) обличает явно свое негреческое происхождение; я прибавлю, что вымышленными словами исторических предположений не доказывают. Да и едва ли кто поверит, чтобы славяне, ближайшие соседи шведов, заняли от греков, с которыми еще не вступали в сношения, ими новоизобретенное для этих шведов имя 'Ρώς — красные. Вся система Круга рассчитана в виду только одного известия Вертинских летописей; греческому ' Ρώς до Ингельгейма ближе, чем финскому Ruotsi. Он говорит: «Греки, не финны употребили впервые (в 839 году) название 'Ρώς для обозначения норманнов; Нестор нашел его в первый раз в греческой летописи; византийские императоры в своих письмах к германским называют их 'Ρώς; Лиутпранд также; славяне заняли это имя от греков. Почему ж бы норманнам 839 года было не принять этого имени для самих себя?». Но если славяне заняли от греков форму 'Ρώς — русь для обозначения шведов, если приняли их к себе под названием руси, то когда и почему, спрошу я опять, перестали шведы называться русью у этих славян? Каким образом могло греческое 'Ρώς перейти на всех шведов от трех-четырех норманнов, случайно попавших в Константинополь в 839 году?
Оставить вопрос в этом положении было невозможно. Единственным средством, если не к спасению самой системы, то, по крайней мере, к более рациональному объяснению известий Вертинской летописи и Ахмед-эль-Катиба было открытие генетических шведских россов, наших варягов-руси. Их открыли. Сначала Погодин просто предполагал существование в IX веке шведского племени россов, будто бы давших свое название Рослагену; но вследствие замечаний о Рослагене и о Rodhsin (гребцах) барона Розенкампфа, принял, что нарицательное Rodhsin перешло со временем в собственное или племенное. Об этих Rodhsin было довольно писано в 1862–1863 годах; под влиянием возбужденных в то время насчет их исторической состоятельности сильных сомнений автор «Исследований» отказался окончательно и от Rodhsin, и от финского Ruotsi и возвратился к своему прежнему, самовольному тезису. «Для меня, — говорит он, — очень просто и ясно: было племя норманнское русь, которое в 838 году посылало послов в Царьград (Вертинские летописи), в 844 г. нападало на Севилью (Ахмед-эль-Катиб), в 862 году призвано словенами в Новгород (Нестор)».
В самом деле, очень просто и ясно; только едва ли помирится наука с этим уже чересчур незатейливым способом решать силой аксиоматического приговора один из самых трудных и сложных вопросов всемирной истории.
Г. Куник, выводивший когда-то славянскую русь из шведских гребельных общин (Rodslagen, Rodhsin), является ныне с новооткрытым (пятым или шестым, по порядку старшинства) мнимонародным, у шведов IX века именем русь. Это имя отозвалось ему в эпическом прозвище Hredhgot’ками понтийских готов II–III веков по P. X. Форму hredh объясняли различно; Конибер переводит hreada here — ferox exercitus. Г. Куник отождествляет англо-сакское hredhe (gloriosus) с северным hrodr gloria; hrodr наводит Ферстеманна на догадку о готском hrops; г. Куник также думает, что «основная первоначальная шведская (или гото-шведская?) форма могла быть Hrods». Это основное hrods и слышится, по мнению автора призвания родсов, и в финском Ruotsi и в славянском русь. С лингвистической точки зрения, догадка г. Куника замечательна по ученой замысловатости своих выводов; требованиям истории она не удовлетворяет.
Мифические Hredhgot'ы и приводимое с ними в связь полусказочное Reidgotaland не имеют ничего общего с историей шведского племени в IX веке. Баснословная Hervararsaga полагает Reidgotaland на берегах Днепра во времена гуннов; главным городом Рейдготаланда называет Danpstadir, Danparstadis, вероятно, Киев (днепровский город). Англо-сакская поэма VII века, известная под названием «Песнь странника», указывает на гредготов, с их королем Эрманариком, в Привислянском краю. В Швеции нет и помину о Рейдготаланде и гредготах; да и вообще имя гредготов принадлежит не IX, а III веку по P. X. С другой стороны, нет причины полагать, чтобы готское племя, отличавшее себя прозвищем Hredhot'ов (gloriosi Gothi), сказывало народам, с которыми входило в сношения, только первую половину своего имени, hredhe-gloriosus; по крайней мере, нет примеров, чтобы остготы называли себя остами, новгородцы новыми, лангобарды лангами. Откуда же тогда имя 'Ρώς у греков для шведов 839 года, имя Ruotsi у финнов, имя русь у славянских племен? Мы вправе, наконец, требовать от системы, выводящей славянскую русь из Швеции, от гредготов, некоторой определенности в этнографических, с этим новым учением необходимо соединенных понятиях: все ли шведы в IX веке прозывались гредготами? или имеется в IX веке особое шведское племя гредготов? или гредготами (чит.: русь) назывался один только княжеский (шведский) род, призванный незадолго до 865 года из-за Балтийского моря? Ни на один из этих вопросов я разъяснения у г. Куника не нахожу.
Впрочем, ни самовольное предположение Погодина о каком-то, никому в мире не известном шведском племени русь в IX веке, ни указания г. Куника на мнимую связь этого небывалого племени с гредготами Эрманарика не спасут норманнской теории от противоречий и несообразностей. Непонятно было, почему славяне, издавна знающие шведов под их финским названием русь (Ruotsi), перестают называть их этим именем после призвания; еще непонятнее, почему имя руси для шведов прекращается у славян, когда сами шведы зовут себя русью; почему генетическое шведское русь не встречается, как народное или племенное, ни в одном из туземных шведских памятников, ни в одной из германо-латинских летописей, так много и так часто говорящих о шведах и о норманнах; почему, наконец, шведская русь не именует русью своей словено-русской колонии.
Об этих фактах, положительно уничтожающих всякую систему иноземного происхождения руси, норманнская школа молчит. Но за недостатком прямого ответа есть косвенные намеки. Погодин утверждает неоднократно, но без окончательно выводимого заключения, что Рюрик взял с собою всех русов; Крузе думает, что о ютландских русах после Рюрика нет помина, потому что он взял с собою всех русов; г. Куник, хотя и относил выражение летописи «пояша по собе всю русь» к подражанию греческим хронографам, однако признает и возможным объяснить из него отсутствие шведской руси в Скандинавии.