— В чём? Что он посылает своих дружинников грабить землю твоего рода? Или в оскорблении твоего отца? Старейшины не примут такого обвинения, оно... бездоказательно.
— Но Кари...
— Вот именно — Кари, — горько усмехнулся Торир. — Кари, но не Гуннар. И даже не Кари, ведь ты встретил его за пределами твоих земель. Тебе не удастся доказать, что преследуемые тобой воры и разбойники были из его дружины. Подожди, не торопись, — предостерегающе поднял он руку, заметив возмущённый жест Торгрима. — Обдумай и... согласись.
Слова Торира поразили Торгрима. Как же так? Неужели тинг не поверит ему? Неужели действительно прав Гуннар, утверждая, что роды живут не так, как жили раньше? Торир убеждён, что Торгриму не поверят. Закон перестаёт быть законом, если в его нерушимости и справедливости сомневается хотя бы один человек. Конечно, вся его дружина выступит свидетелями, что Кари разорял бондов рода. Ну и что? Торир прав: конунг останется в стороне. Обвинять Кари? Но он всего-навсего исполнитель воли Гуннара. Значит, он, Торгрим, уже проиграл.
— На тинге нечего делать, — неожиданно вслух закончил он свои размышления.
— Если мы будем хныкать и заранее предаваться унынию, нам конец, — жёстко ответил Торир и чуть мягче добавил: — Моё положение не легче твоего, но я не собираюсь склоняться перед Гуннаром.
— Что ты предлагаешь? — Этим вопросом Торгрим признал старшинство Торира.
— На тинге дело нам найдётся, — ответил Торир. — Мы должны дать Гуннару бой и попытаться сорвать его замыслы. Люди долин должны жить по-прежнему свободно. Ради этого стоит рискнуть. Ушедшие в Вальгаллу смотрят на нас, мы должны оправдать их доверие...
А в голове вертелась мысль: «Если тинг приговорит к изгнанию, соберу дружину, уйду в набег. Торгрим может пригодиться. Гуннар вцепился в него крепко, не выпустит. У Торгрима не будет другого выхода, кроме как сопровождать меня. Он молод, но может пригодиться. Может пригодиться...»
— Ты думаешь, это возможно — противостоять Гуннару? — настойчиво спрашивал Торгрим.
— Это битва, ярл. — Торир поднял на гостя сузившиеся глаза. — В битвах воины терпят поражение и гибнут. Разве ты не знаешь этого? Но что значит гибель нескольких дружинников, если битва приносит победу над врагом? Ты пришёл ко мне с предложением союза против Гуннара. Я принимаю его. Будем ли мы нападать на Гуннара или обороняться, но это — битва. Я не знаю, чем она закончится для нас лично. Может быть, люди долин осудят нас. Пусть так, но они не согласятся на домогательства ярла Гуннара. Клянусь Одином, будет так. И не требуй от меня другого: я не знаю, какие узелки завяжут Норны на волоске нашей судьбы.
— Я буду прям в нашей дружбе, ярл Торир, как этот меч — «Открыватель крови», — поднялся Торгрим и обнажил тускло блеснувший сталью тяжёлый меч.
— Верю, — поднялся и Торир, — и чтобы не было у тебя сомнений в моём роде и во мне, совершим обряд побратимства.
...В окружении воинов Торир с Торгримом отправились к берегу фиорда. Шли в торжественном молчании. Руки воинов сжимали рукояти мечей. На лицах — готовность к битве. Их ярлы вершили благое воинское дело. Священный обряд побратимства — торжество воина. Отныне и до смерти — одна кровь и одна судьба.
Торир и Торгрим мечами вырезали длинный пласт дёрна. Торстейн и Ульв подхватили его и, высоко подняв, водрузили на два копья, вынесенные из родовой святыни-капища. Наконечники копий прорезали дёрн, но он удержался на древках, испещрённых тайными знаками. Концы дернового пласта соприкасались с землёй.
Священные ворота земли открылись для жаждущих побратимства.
Дружинники окружили ярлов и обнажили мечи. Торир и Торгрим прошли в ворота, повернулись лицами друг к другу, одновременно концами мечей взрыхлили у ног землю. Сталь коснулась левых рук, капли крови, смешиваясь, увлажнили землю. Опустившись на колени, ярлы произносили древние слова:
— Из многих станешь одним. Земля приняла кровь. Норны связали судьбы. Один наполнил сердца желанием. Твой дух вошёл в меня, мой — в тебя. Если тот, чьё имя ненавистно мне, поразит тебя, я не увижу Вальгаллы, пока не отомщу. Перед всевидящим и всезнающим Одином говорю: ты брат мне...
В эту осень на тинг съехалось народу втрое больше обычного. Старые землянки, обступившие скалу закона широким полукругом, не могли принять под свой кров всех желающих. Спешно строились новые. Раньше такая работа всегда проходила весело: молодые состязались в умении владеть инструментом, пожилые, проверяя их, подавали каверзные советы, вызывающие взрывы смеха. Нынче трудились молча и сосредоточенно.
Торопились обустроиться — тинг продлится не один день. Жили в тревожном ожидании. Старейшины словно бы невзначай, сходились вместе, сумрачно кивали головами — они знали больше других: конунг задумал небывалое. Но ни один из них не был уверен, твёрд ли в своём решении Гуннар? Поднимет ли он голос у скалы законов? Беседы у родового очага — намерение, обращение к народу — действие. Но пока конунга нет и неизвестно, как он поступит, старейшины, каждый наедине с собою, обдумывали возможные решения.
Ждали Гуннара. Дни — небо затянуло тучами, моросил мелкий нудный дождь — тянулись, как труд нерадивого раба. К вечеру третьего дня ожидания прибыл ярл Торир с братьями и Торгримом. Его ладья, стремительно описав дугу по заливу, ткнулась носом в песок чуть поодаль от других тесно сгрудившихся ладей. На берег, к родовой землянке, сошли немногие — большая часть дружинников осталась на ладье. На это мало кто обратил внимание: дело самого ярла решать, где ему удобнее разместить дружину.
Торир недолго пробыл в землянке. В сопровождении Торгрима отправился к старейшинам.
В этот день Гуннар так и не появился.
Старейшины, томясь неизвестностью, благосклонно внимали словам Торира. В самом деле, доколе ждать? Разве они зависимы от Гуннара? Порешили: ждать конунга ещё день, не явится — люди долин без него начнут тинг. Натянутый, как тетива лука, резкий в словах и требованиях, обходивший в беседах молчанием свою ссору и поединок с ярлом Хердом, Торир настораживал мудрых.
Нарушивший закон не должен говорить громче всех. К тому же у ярла Торира в бороде нет ещё ни одного седого волоса. Не ему бы быть старейшиной рода, но что поделаешь — люди долин забывают об установлениях предков, уже во многих родах главенство принадлежит не белобородым, а предводителям дружин. Наверное, так пожелали боги. Никто не оспаривает старейшинство ярла Торира. И род его многочислен и силён. Не зря прилепился к нему сын равного им, старейшинам, законоговорителя Эгмунда Торгрим. Слабые всегда тянутся к сильным.
Много правды в словах Торира о конунге Гуннаре. Похоже, он всерьёз решил поднять голос у скалы законов о том, о чём не раз говорил с каждым из них наедине. Прав Торир — рушится старина. Наступили нелёгкие времена. Надо решать: поддержать ли Гуннара или встать против него? Но они, старейшины, не пойдут на поводу у провинившегося ярла. Родичи Херда уже принесли обвинение против него. Пусть Торир думает лучше о собственной защите. Соглашаться или нет с предложением конунга об объединении родов — это будут решать они, уважаемые и незапятнанные старейшины.
В своей землянке Торир дал выход долго сдерживаемому гневу.
— Безмозглые замшелые пни! Не хотят ничего видеть дальше собственного носа. Наверняка Гуннар каждому наплёл, каким почётом и уважением он будет пользоваться у него. А они и уши развесили. Ждите. Будет вам почёт — сидеть на заднем дворе. Не такой Гуннар дурак, чтобы делить с вами власть...
— Торир, ты ругаешь старейшин за то, что они не согласились на немедленное открытие тинга. — рассудительно остановил его Торгрим. — Успокойся, и поймёшь, что ты не прав. Пусть с отсрочкой, но они всё же согласились с твоим предложением. Может быть, Гуннар завтра и не явится.
— Как бы не так, — зло сверкнул глазами Торир. — Думаешь, у него здесь мало соглядатаев? Уверен, кто-нибудь уже помчался к нему. Донесут, что мы с тобой пытались настроить старейшин против него.
— Ты сам говорил: это борьба. Но старейшины тут ни при чём. Люди долин собрались решать что-то важное, но многие не знают — что. Согласись, твой поединок с Хердом и другие подобные дела для них не так уж важны. Старейшины по-своему правы, не торопясь открывать тинг, и не стоит их ругать.
— Значит, по-твоему, нам надо сидеть сложа руки и ждать, когда появится Гуннар и начнёт прельщать объединением? А несогласных — в изгнание, так, что ли? Тем более что родам тесно в долинах.
— Я не говорил, что нам надо сидеть сложа руки. Помимо старейшин есть ещё ярлы и дружинники. У скалы законов их слово не менее важно...
— Славная мысль, брат, — обрадовался Торир и крепко встряхнул Торгрима за плечи. — Будем говорить с воинами. Не все же, как Кари, захотят идти на службу к конунгу.
Гуннар прибыл на следующий день.
Люди долин собирались у скалы законов с незапамятных времён. Громадный камень причудливой формы, напоминающий сидящего ворона с опущенной к земле головой, возвышался над долиной на четыре человеческих роста. Желающий говорить с народом поднимался на скалу, складывал оружие к изображению грозного Одина, дабы все видели, что он не мечом и копьём, а словом ищет и добивается правды.
Площадка перед скалой была настолько утрамбована, что трава на ней не росла даже в начале лета. Люди располагались на площадке, не теснясь. У самой скалы, лицом к ней, впереди всех рассаживались старейшины. Выслушав говорящего со скалы, присутствующие криком, одобрительным или негодующим, выражали своё отношение к разбираемому делу. Старейшины чутко внимали голосам. Окончательное решение принадлежало им, но ни один старейшина не рискнул бы высказаться против воли народа. Законоговоритель объявлял мнение старейшин людям долин. Оно становилось решением тинга. Невыполнившего решение могли объявить вне закона. В этом случае его жизнью мог распоряжаться любой человек, даже раб. Страшное наказание. Для провинившегося, если он дорожил жизнью, оставался единственный путь — покинуть землю долин и фиордов.