ἀλλάγιον» довольно темно; [103] но из позднейших примеров мы видим, что царская «смена» состоит из иностранцев. Мы думаем, что именно в этой отборной пехоте, отправленной к Хелату, и нужно искать тех Русских, о которых говорится у Ибн-эль-Атира. Только при этом не следует в начальнике Русов, взятых в плен, видеть самого Траханиота, потому что и он вместе с Урселем избежал такой беды (Attaliot. p. 158. Scylitz. p. 695).
Варяги еще раз являются на сцену в трагической истории Романа Диогена и косвенным образом способствуют ее ужасной развязке. Роман Диоген, как известно, был освобожден из плена султаном Альп-Арсланом, но только для того, чтобы найти более жестоких и безжалостных врагов в своем отечестве. В его отсутствие власть захватили родственники: дядя (кесарь Иоанн) и двоюродные братья Михаила VII Дуки; да и сам Михаил VII, по совету своего наставника и руководителя Пселла, не хотел более делиться престолом с мужем своей матери. Слух об освобождении Романа и о возвращении его на царство произвел смятение и ужас во дворце. Юный император Михаил принял решение, которое Пселл называет самым разумным. Посоветовавшись со своей фамилией, он убежал от матери, которая, конечно, подозревалась в расположении к мужу, и склонил на свою сторону придворную стражу. При этом случае Пселл объясняет нам, /121/ кого нужно разуметь под стражей. «Это племя — все щитоносцы и они потрясают на своем плече некоторого рода секиру, с одной стороны острую и тяжеложелезную. Они дружно загремели своими щитами, подняли крик такой, какой только могли вместить их головы (закричали во всю голову), скрестили свои секиры и зазвенели ими, собрались кругом царя, [341] находящегося в опасности, и, обвив его своим кругом, неприкосновенно отвели его в верхние комнаты дворца» (Pselli hist. p. 281 sq.).
Пселл, по обычаю, не употребляете здесь термина Варяги, но очевидно — разумеет их. Нужно только заметить, что здесь он уже не называет своих секироносцев союзниками (συμμαχικὸν, συμμαχικαῖδυνάμεις), как это делал прежде, но прямо указываете на их дворцовое значение, характеризуете их как телохранителей императорских; то есть, здесь у Пселла несомненно идет речь о варяжской дружине в тесном смысле слова. Является следующий вопрос: как представлял себе Пселл отношение этой малой (варяжской) дружины к большому (варяжскому) союзному корпусу — по их племенному составу? Мы видели выше, что Пселл смотрит на лейб-гвардию, сопровождающую императора при выходах, как на малую часть иностранного наемного корпуса. И здесь мы должны предполагать такое же точно представление у Пселла, потому что нет никакого основания для противного. В настоящее время (1071 год) союзный византийский корпус состоит из Русских и Франков (то есть, французских Норманнов): нужно думать, что они же входят в состав и лейб-гвардии, то есть, и здесь разумеются те Тавроскифы и Итальянцы, которые окружали Исаака Комнина с теми же самыми секирами и щитами (см. выше). Правда, около этого же времени появляются упоминания и о Немцах, но почти нет никаких указаний, чтоб они когда-либо входили в состав собственно варяжских дружин. Да и самые Франки постоянно отличаются от Варягов, так что несомненными членами лейб-гвардии остаются одни Тавроскифы.
По-видимому, иначе, чем Пселл, представлял себе эти отношения Никифор Вриенний, муж цесаревны Анны Комнины и автор плохого неоконченного исторического сочинения, имеющего целью доказать законность престолонаследия в династии Комнинов и прославить подвиги недавно умершего (в 1118 г.) основателя ее, Алексея I. По его словам (р. 45), секироносцы, под защиту которых прибег Михаил Дука, происходили «из варварской страны вблизи океана и отличались издревле /122/[342] верностью византийским императорам». Слова Никифора о варварской стране, соседней с океаном, сами по себе довольно неопределенны и могли бы относиться даже к Французским Норманнам, которые чрез южную Италию наплывали в Византию. Но они слишком напоминают способ выражения, усвоенный писателями XII века для обозначения тогдашних Варягов с острова Фулы, то есть, английских или британских Варягов, так что всего вероятнее — и Никифор Вриенний имел в своем уме этих последних секироносцев. Но тогда он положительно ошибался и делал, хотя естественный и обычный, но грубый анахронизм. Во всяком случае, в продолжение 50 или 60 лет многое могло измениться, и потому Никифору Вриеннию следовало, рассказывая о давнопрошедших временах, точнее держаться своих источников, хотя и не так буквально переписывать их, как он это делает. Теперь, когда история Пселла находится у нас в руках, мы видим, что муж знаменитой и ученой Анны, восхваляемый ею за большое литературное образование, выписывает у философа без зазрения совести целые страницы, желая, однако, сохранить вид и наружность самостоятельного писателя. Этого он думает достигнуть довольно дешевыми средствами, именно анахроническими вставками, в роде вышеприведенной, и мелкими стилистическими изменениями подлинника. Вот пример, который служит, кстати, подлинным текстом к вышеприведенным отрывкам Пселла и Вриенния:
Пселл, р. 281 sq.
ὁβασιλεύςΜιχαὴλ…
τοὺςπερὶτὴναὐλὴνϕύλακαςοἰκειοῦται· τοῦτοδὲγένοςἀσπιδοϕόροισύμπαντεςκαὶῥομϕαίαντινὰἀπὸτοῦὤμουἑτερόστομονκαὶβαρυσίδηρονἐπισείοντες· κτυπήσαντεςγοῦντάςἀσπίδαςἀθρόονκαὶἀλαλάξαντεςὅσονἐχώρουναἱκεϕαλαὶτάςτεῥομϕαίαςπρὸςἀλλήλουςσυντρίψαντέςτεκαὶσυνηχήσαντες, ἐπὶτὸνβασιλεύονταὡςκινδυνεύοντασυνανίασικαὶχορὸνπερὶαὐτὸνἑλίςαντεςἀθιγῶςἐπὶτὰὑψηλότερατῶνἀνακτόρωνἀναγουσιν.
Вриенний, ρ. 45, 10 sqq.
τοὺςπερὶτὴνἀυλὴνϕύλακαςεὐθὺςοἰκειοῦται-τοῦτοδὲτὸγένοςὥρμητοέκτῆςβάρβάρουχώραςτῆςπλησίονὠκεανοῦ, πιστὸνδὲβασιλεῦσι 'Ρωμαίωνἀρχῆθεν, ἀσπιδηϕόρονξύμπανκαὶπέλεκύντιναἐπιὤμωνϕέρον. — οἱδὲπερὶτὸνκαίσαρακτυπήσαντεςτὰςἀσπίδαςἀθρόοικαὶβαρβαρικόνἀλαλάξαντεςτάςτεῥομϕαίαςπρὸςἀλλήλωνσυντρί-ψαντέςτεκαὶσυγκροτήσαντεςπερὶτὴνβασιλίδοςἐχώρουνσκηνήν. [343]
XI. Прямые доказательства существования Варяго-Руси в XI веке
Мы разобрали значительное количество мест и отрывков /123/ у византийских писателей, где, так или иначе, упоминаются Варяги. Отдавая при этом, согласно с законами критики, преимущество первоначальным и современным источникам пред позднейшими и несамостоятельными, мы нашли, что большая часть приведенных нами мест, при взаимном их сопоставлении, указывает на тождество варяжского и русского корпуса, и что другие места, которые на это не указывают, уже ничего не указывают, ничего не говорят ни за ни против той или другой предполагаемой национальности Варягов. Не знаем, в какой степени наши соображения и толкования покажутся убедительными для других. Во всяком случае, несомненно то, что ни в одном из византийских, а равно и южно-итальянских упоминаний о Варягах не содержится ни малейшего намека на их скандинавское происхождение, не исключая даже Никифора Вриенния, свидетельство которого относится к XII веку и сейчас оценено нами по достоинству. Скандинавизм Варангов, правда, и доказывался всегда не столько византийскими источниками, сколько исландскими сагами. Но мы знаем ценность этого свидетельства и думаем, что вопрос об авторитете саги можно считать решенным. Далее, мы до сих пор не нашли ни одного места — и несомненно, что нельзя найти такого места, — в котором Варяги противопоставлялись бы Руси, состоящей на византийской службе, где Русь и Варяги прямо отличались бы между собою; потому что ни в одном из приведенных мест Русские не поставлены наряду с Варягами, а есть только такие случаи, что где у одного писателя стоят Русские, там у другого стоят Варяги. На наш взгляд, это последнее обстоятельство имеет очень большой вес, но нельзя ручаться за то, что оно будет иметь такой же вес в глазах ученых, сроднившихся с другим воззрением. Обыкновенно такого рода [344] доказательства сильно действуют только тогда, когда их имеешь пред глазами во всей наглядности. Мы не могли, например, выписывать по нескольку страниц из Пселла и Вриенния, из Атталиоты и Скилицы для очевиднейшего доказательства, что один из них рабски копирует другого, и что прибавки, делаемые позднейшим компилятором, имеют /124/ большей частью такую же цену, как и его убавки и пропуски. А между тем, многое в нашем исследовании построено на изучении взаимного отношения между источниками. Это одна черта, которою наше рассуждение о Варангах отличается от многих других, касающихся того же вопроса. Другая — состоит в том, что мы обращали внимание не только на одно упоминание или употребление имени Варанг и Вэринг у писателей, а также и на реальную обстановку явления, на реально-исторические соотношения, в сопровождении которых выступают на сцену Варанги или Вэринги. Наконец, третье, самое важное, хотя и случайное отличие состоит в том, что нам первым пришлось воспользоваться новыми источниками для византийской истории XI века, Пселлом, изданным только в 1874 году, да, отчасти, и Атталиотой. Все это объясняет возможность нового решения вопроса, которое мы предлагаем. Родоначальники скандинавской теории происхождения Варягов не имели в руках Атталиоты, изданного только в пятидесятых годах настоящего столетия. Это, правда, нисколько не может быть считаемо вредным в истории науки, так как Атталиота мог бы только послужить новым отличным подкреплением скандинавизма Руси и Варягов до самого конца XI века. Но следует пожалеть, что никто из новейших исследователей, отвергающих существование Руси скандинавской в XI веке, не изучал надлежащим образом названного писателя. Иначе не было бы возможности твердить, что Византийцы постоянно отличают Русь и Варягов: именно у Атталиоты, который, наряду с Пселлом, есть главнейший и лучший источник для XI столетия, Варяги и Русь — одно и то же, синонимы. Мы приводим отрывок, служащий прямым доказательством этой истины, составляющей основную тему нашего исследования. Атталиота, как современник и очевидец, подробно рассказывает о [345] последних днях царствования Михаила VII Дуки и о двух восстаниях, поднявшихся против него одновременно в Азии и Европе. Во главе европейского восстания стоял Никифор Вриенний (отец одноименного писателя), провозгласивший себя императором в Диррахие (Драче) и направившийся с своими приверженцами к Адрианополю (начало ноября 1077 года). Брат его Иоанн успел склонить на сторону возмущения часть военных сил империи, расположенных в западных (то есть, европейских) ее провинциях; в этом числе было большое количество Франков и Варангов (Attaliot. р. 242):