Итак, факт присутствия в Византийской империи с 988 года до первых годов XI столетия большого русского военного корпуса — по крайней мере, шеститысячнаго, — не подлежит ни малейшему сомнению. Мы только мимоходом отмечаем теперь то, конечно, не лишенное значения обстоятельство, что Тавроскифы (= Русские), упомянутые Михаилом Пселлом при /128/ повествовании о Василии II Болгаробойце, встречаются потом несколько раз на страницах его истории и притом прямо в виде Варягов. Это будет видно в дальнейшем ходе нашего исследования. Теперь, оставляя пока Пселла в стороне, мы обращаемся к другим источникам, у которых находим целый ряд свидетельствоважности и многочисленности русского элемента в Византийской армии. Мы находим в них продолжение истории все того же русского корпуса.
Но известное место Льва Остийского (MG. SS. VII, 652), в котором норманисты и даже их противники совершенно напрасно находили Варягов наряду с Русью, мы, по строгой справедливости, должны признать не имеющим для нас пока [204] никакого значения. Лев Остийский, рассказывая о южно-итальянских событиях 1110 года, упоминает о восстании Мело, прибавляя, что это был самый деятельный и умный из всех граждан города Бари и даже целой Италии. Когда Апулийцы не могли более переносить высокомерия и наглости Греков, незадолго пред тем, то есть, во время Оттона I, при помощи союзных Датчан, Русских и Гуаланов, присвоивших себе Апулию и Калабрию, то Мело стал во главе возмущения (Grecorum, qui non multo ante, a tempore scilicet primi Ottonis Apuliam sibi Calabriamque sociatis in auxilium suum Danis, Russis, et Gualanis vendicaverant).
Во-первых, Лев Остийский писал свою хронику Монте-Кассинского монастыря в самом конце XI столетия и относительно южно-итальянской, греко-норманской истории пользовался сочинением своего старшего по времени собрата, именно «Норманской историей» Кассинского монаха Амата. Амат служил для него главным источником. Из этого следует, что даже в том случае, если бы событие, совершившееся будто бы при помощи Датчан, Русских и, положим, Варягов (хотя в Gualani скорее скрываются Аланы или Вандалы Барийской летописи), относилось к началу XI столетия, то Лев Остийский сам по себе далеко не был бы таким свидетелем, на точность которого, особенно в подробностях, следовало бы полагаться. Между тем, именно этой вставочной исторической реминисценции и нет у Амата, тогда как изложение главного события в хронике Льва несомненно находится в самой близкой зависимости от его L'ystoire de li Normant. «Sequentia Amatus non habet», замечено пред вышеприведенным отрывком в лучшем издании Льва Остийского (MG. VII, р. 652, adn. 63). /129/ Во-вторых, событие, в котором участвовали Датчане, Русские и (предполагаемые) Варяги, должно относиться даже не к XI столетию, а к 60 годам X века, ко времени Оттона I, которое еще менее было известно Монте-Кассинскому монаху, писавшему около 1098 года, чем первая половина XI века. He только подробности, но и самая сущность, и основа сообщаемого мимоходом известия — ошибочны. Апулию и Калабрию Греки присвоили себе вовсе не при Оттоне I. Итак, если Русские [205] и Варяги сколько-нибудь различаются у Льва Остийского, то это может иметь значение лишь для определения тех воззрений и той действительности, которые существовали в конце XI века, а не в начале его.
Через двадцать пять лет после появления русской наемной дружины в Константинополе, мы встречаем Русских среди византийской армии в разных местах, где только шли военные действия. Положим, что тот родственник князя Владимира, который содействовал покорению Византийцами Хазарии, не был на службе Василия II, а был отправлен на помощь из Киева, либо сам пришел из какого-нибудь русского княжества. Зато Русские, действовавшие под греческими знаменами в южной Италии и Болгарии, несомненно, входили в состав домашних военных сил императора Византийского. В 1016 году, в походе на Болгар, Василий II в равнинах Пелагонии захватил множество пленников. Он разделил добычу на три части и одну часть предоставил союзной Руси, другую грекам, а третью взял себе: καὶτριχῇτοὺςἁλόνταςμερισάμενος, καὶμίανμὲνμερίδατοῖςσυμμαχούσαπαρεσχηκώς 'Pῶςἑτέρανδὲ 'Ρωμαίοις, καὶἄλληνέαυτῷπαρακατασχών, ἐχώρείπροσωτέρω (Cedren. II, 465). Нужно думать, что число Русских, служивших в Греческой армии, было весьма значительно, если они получают целую половину добычи, доставшейся на долю войска. В 1019 году французские Норманны, явившиеся в южной Италии на помощь апулийским инсургентам и вышеупомянутому Барийцу Мело, были разбиты греческим катапаном в сражении при Каннах. Помимо классических воспоминаний, пробуждаемых названием места битвы, сражение замечательно тем, что здесь против Норманнов действовали Русские, и что они-то были главными виновниками победы: «Когда император услыхал, что смелые рыцари напали на его землю, он против Норманнов отправил самых храбрых людей, каких только он мог найти» (L'ystoire de li Normant, I, 21). «В первых трех сражениях Норманны остались победителями, но в /130/ четвертой битве, где им пришлось бороться с народом Русским, они были побеждены, обращены вничто и в бесчисленном количестве отведены в Константинополь, где до конца жизни [206] были истязуемы в темницах. Отсюда вышла пословица «Грек на телеге ловит зайца» (Congressione bis et ter facta, victores Normanni existunt Quarto congressu cum gente Russorum victi et prostrati sunt et ad nichilum redacti, et innumeri ducti Constantinopolim и т. д. — Ademari historiarum libri III, MG. SS. IV, 140. Cp. Leo Ostiens.MG. SS. VII, 652). Автор известия, писавший в южной Франции, кончил свою историю в 1028 году, когда, вероятно, умер; он вообще обнаруживает знакомство с делами иерусалимскими и Константинопольскими (см. предисловие Baйцa). Выражение gens Russorum напоминает λαὸv ῾Ρωσικὸv Зонары. Пословица на счет Греков: Graecus cum carrucaleporem capit, напоминает галицкую пословицу: «Волом заяца не догонишь» (Ср. Гедеонов, Отрывки из исследованийоВаряжском вопросе, стр. 165).
Одно византийское известие, которое относится или к последним годам правления св. Владимира, или же к первым годам правления Ярослава (1011–1025 гг.), указывает на постоянный прилив русских военных людей в Константинополь, так что византийское правительство стало уже смотреть на них подозрительно и принимать меры осторожности. Время события, о котором должна идти речь, византийским историком определено так, что оно случилось после того, как умерла в России сестра императора Василия Анна и еще прежде нее муж ее Владимир. Между тем, смерть Анны в первоначальной русской летописи отмечена под 1011 г., ранее смерти Владимира. Впрочем, так как указание на смерть Владимира повторено два раза, то от него и нужно отправляться в определении хронологии. С другой стороны, греческая компилятивная хроника ставит сейчас приводимый рассказ пред самою смертью Василия II, которая случилась в декабре — после событий 1023 и 1025 годов, что, по-видимому, может служить более надежным путем для восстановления истинного года события. Итак: «Когда умерла на Руси сестра императора, a ранее ее муж ее Владимир, то Хрисохир, какой-то сородич умершего, привлекши к себе 800 человек и посадив их на суда, пришел в Константинополь, как будто желая вступить в наемную службу. Но когда император требовал, чтоб он [207] сложил оружие и только в таком виде представился на /131/ свидание, то он не захотел этого и ушел через Пропонтиду. Прибыв в Абидос и столкнувшись со стратигом оной (Пропонтиды), наблюдающим за морским берегом, он легко его поборол и спустился к Лемносу. Здесь (он и его спутники) были обмануты притворными обещаниями, данными начальником флота Кивирриотов и Давидом из Охриды, стратигом Самоса, да Никифором Кавасилой, дукою Солувским, и все были перебиты» (Cedren. II, 478–479: Χρυσόχεϕ — ἄνδραςὀκτακόσιουςπροσεταιρισάμενος — ἦλθεν — ώςτάχαμίσθοϕορησων. τοῦδὲβασιλέωςκαταθεῖναιτὰὅπλακελεύοντοςκαὶοδτωποιήσασθαιτὴνἐντυχίαν, μὴθελήσαςδιῆλθετὴνΠροποντίδα — ἐκεῖσεδὲ-παρασπονδηθέντεςἃπαντεςκατεσϕάγησαν). — Норманисты придумывают Gullhand'a или Gullmund'a (Kunik, Berufung II, 170), чтоб из Хрисохира сделать Норманна, переводя обратно на норманский греческое, по их мнению, переводное наименование. Противники скандинавской теории ссылаются на то, что у Норманнов прозвища без имени не употребляются, тогда как в русских летописях есть и Волчий хвост, и Положи шило (Гедеонов, Отрывки, стр. 262), следовательно, возможна была и Золотая рука. Но пред нами находится прозвище греческое, а не норманское: византийскому писателю не было нужды следовать строго законам скандинавской ономатологии. Трудно сказать что-нибудь бесспорно убедительное по этому вопросу: очень может быть, что в основе греческого «Хрисохир» лежит не перевод, а искажение созвучного русского имени. Мы можем остановиться на следующем соображении: так как Хрисохир был сородич Владимира — συγγενήςτιςτοῦτελευτήσαντος, то он, бесспорно, был такой же Русский Славянин, как и князь Владимир, и если он был Варяг, то во всяком случае не Норманн. Норманские Варяги, действительно, были в Киеве в 1024 году; но Якун с золотою лудою, их предводитель, после сражения при Листвене, ушел не в Греки, а назад к себе за море, то есть, за Варяжское море. Было бы большим произволом предполагать, что именно его Варяги пробрались в Малую Азию. [208] Зато нет никакой причины сомневаться в том, что Русские, снова действующие около этого времени в южной Италии, суть те же самые наемные союзники, которые отличались на месте, прославленном победой Аннибала над Римлянами. В 1024 (или в 1025) году знаменитый Болгаробойца сбирался завершить свои подвиги восстановлением греческой власти на /132/ Италийском полуострове; один из его верных слуг, постельничий (китонит — κοιτωνίτης) Орест, отправился вперед для завоевания Сицилии, находившейся в руках неверных. В одной из Барийских летописей описывается состав войска, приведенного Орестом в Италию. Тут были на первом месте Русские, далее загадочные Вандалы, может быть, одно и тоже с Гуаланами Льва Остийского, и тогда всего скорее Аланы, то есть, Грузины