– Господин, чем я могу искупить перед тобой свою вину? Прикажи, я все сделаю! – горячо воскликнул Хельги.
Рёрик внимательно посмотрел на человека, которого всегда считал своим самым преданным помощником. Не хотел бы он, чтобы такой муж, как Хельги, оказался вдруг в числе его врагов. Но нет, в его волчьих глазах читались только верность своему господину и готовность разорвать в клочья любого его недруга.
– Что ж, – кивнул конунг, – ты и вправду виноват передо мной. Если действительно хочешь загладить свою вину, то у меня найдется для тебя дело. Ансгар утверждает, что эти парни были из людей Эринга. Приведи его ко мне! Обязательно живого. Я хочу сам спросить у этого дана, как посмел он замыслить что-то против меня или, может, его кто-нибудь на это надоумил? Отправляйся в Альдейгью, не мешкая.
– Слушаюсь, господин, – поклонился Хельги и тут же вышел.
– Ну а ты, парень, – обратился конунг к Ансгару, – ты заслужил настоящую награду. Такие подвиги я никогда не забываю и, будь уверен, одарю тебя со всей щедростью.
Вечером, когда солнце уже клонилось к закату и приятная свежесть, предвестник ночной прохлады, разлилась над землей, во дворе перед дворцом конунга собрались все лучшие люди Хольмгарда. Здесь были знатнейшие ярлы нордманов. Могучий Адальмунд, предводитель воинов из Вестергёталанда, несмотря на теплую, почти жаркую, погоду, стоял в накинутой на плечи медвежьей шкуре. На шее его висел молот Тора, испещренный рунами, левая рука лежала на массивной рукояти дорогого меча. Славный Викар, приведший своих людей в Хольмгард с изрезанного фьордами побережья Норега, хитрым прищуром оглядывал окружающих и поглаживал свою бороду с аккуратно заплетенными косичками. Молчаливый Йоар, познавший в земле франков искусство боя верхом на коне и обучивший ему свою небольшую, но грозную дружину, стоял, скрестив на груди руки, так что казалось, ему нет никакого дела до окружающих людей. Задиристый Бергтор, родич жены конунга, Ефанды, самый молодой из ярлов, раз за разом встряхивал своими золотыми кудрями и беспрерывно перебирал перстни, которыми были унизаны его пальцы. Темноликий Наттфари с вала данов[72], не имевший равных в ночном бою, по своему обыкновению, стоял за спинами прочих и наблюдал за ними из тени. Доблестный Асмунд, которого Рёрик нашел в Хедебю и возвысил, явился в нарочито простом одеянии и бросал вызывающие взгляды на окружающих, словно ожидая, когда же хоть кто-нибудь посмеет сказать ему неосторожное слово. Наконец, старый мудрый Фроди, юношей сражавшийся еще за Лютбрана Бьёрна. Было заметно, что он с трудом стоит на ногах, но ему помогал длинный тонкий меч искусной работы, который он уткнул лезвием в землю, а руки сложил на рукояти. Лицо Фроди покрывали глубокие морщины вперемешку со шрамами, зубов почти не было, но длинная седая борода придавала ему благородства. Были здесь и другие ярлы и хёвдинги, не столь знатные и с меньшим числом воинов в своих хирдах, а среди них Бальдр Кривой. Не явился только Хельги, отправившийся в Альдейгью за Эрингом.
Призвал конунг и вендов. Явился Крук, изгнанный за свой буйный нрав даже с острова диких ругов, но с годами под железной рукой конунга присмиревший. Он стоял, набычась, и яростно теребил свою и без того всклокоченную русую бороду, в шапку волос на его голове были вплетены многочисленные обереги. Пришли вагры, дальние родичи Рёрика – братья Бурислав, Яромир и Владивой (имена которых нордманы переиначили на свой манер и звали их Бурислейф, Гейрмир и Вальдиваль), схожие ликом и телосложением так, будто родились в один день. Пришли и словене во главе с Ратмиром, а с ним Твердислав, Братята, Терех и Домажир с Рознегом. Разного возраста, все они имели общую черту – могучее телосложение. Только сам Ратмир был несколько сухощав, но не выглядел от этого менее внушительно.
Наконец, пришли и местные финны, те, кого Годин называл чудью и весью. Все они были худощавы, с тонкими, изящными лицами, водянистыми глазами, светлыми, почти белыми волосами. Одежда их очень походила на ту, что носили словене, но при этом украшали ее совсем другие узоры. Старший из них, пошире и потяжелее других, носил странное имя Оцо, но все его почему-то звали нордманским именем Бьёрн. Вместе с Оцо-Бьёрном пришли Онни, Ойва и Суло. Вообще, слушая окружающих, Ансгар привык думать о людях финских племен немного свысока, но эти четверо мужей, явившихся по зову конунга, своим видом внушали уважение. При одном взгляде на них сразу становилось ясно, что это настоящие воины.
В этот круг знатнейших и славнейших ярлов конунга Рёрика и был приглашен Ансгар. Он стоял, не очень понимая, что должен делать, смущаясь и злясь на себя за это. Ему было жаль, что рядом не оказалось брата и друзей. Лучше бы конунг наградил его перед собранием всех воинов, но Рёрик почему-то решил отличить его перед лицом знати, а к знати Ансгар относился с предубеждением. Потому он и чувствовал себя столь неуютно в этой компании. Но было и другое. Глядя на всех этих людей, Ансгар понимал, что за каждым из них стоит множество воинов, гораздо больше, чем у того же Бальдра. А совокупно это была огромная сила, такая, что Ансгар с трудом себе ее представлял. Но если бы она оказалась в его власти – о! он точно знал бы, что с ней делать. Он пошел бы войной на свеев и отомстил бы за свой народ и своего отца! Но ныне вся эта сила находилась в руках другого человека – человека, который сейчас восседал на троне, собираясь произнести речь.
– Славные мои ярлы! – громогласно начал Рёрик. – Оглянитесь! Оглянитесь вокруг, и вы увидите, как вас много. И еще столько же не смогло явиться, ибо широка земля моя, и всюду – от Нево до верховьев Днепра, от Изборска до Белого Озера – требуется догляд, – ярлы согласно закивали головами, – но я помню те времена, когда только верный друг моего отца, старый Фроди, ходил со мною, называясь моим ярлом, – при этих словах седой как лунь Фроди важно поклонился, – победы мои и слава привлекли других, и стали вы стекаться под мою руку со всех концов Нордланда и Вендланда, и никому я не отказывал, с каждым делился добычей и брал в свой совет, ибо всегда понимал, что в вас моя сила! – Ярлы довольно загудели. – Без вас так и бродить бы мне бездомным секонунгом[73] с малой дружиной по морским просторам. Без вас не стать бы мне никогда тем, кто я есть теперь! Это правда, острая, как лезвие моего меча! – Радостный шум среди ярлов поднялся еще громче, и Рёрику, дабы быть услышанным, пришлось почти прокричать: – Но у моего меча два лезвия! И есть другая правда! – Тут ярлы притихли и насторожились. – Правда и то, что без меня не получили бы и вы тех богатств, которые теперь имеете, всех этих рабов, и скот, и утварь, и оружие, и меха. Уж не говорю о том, что некоторые из вас вовсе не были ярлами, покуда я их не возвысил.
– Это правда! – воскликнул Асмунд. – Мы возвысили тебя, а ты нас! Слава конунгу Рёрику!
– Слава! – не очень дружно подхватили прочие.
– Слава и моим ярлам! – возгласил Рёрик, но тут же поднял руки, давая понять, что он еще не закончил и не след прерывать его речь. – Я всегда помню, кому и чем обязан, и нет никого, кто мог бы обвинить меня в неблагодарности. Однако, увы, не так среди вас.
Ярлы недовольно зашумели.
– Почто подняли голоса? – строго вопросил Рёрик. – Разве не знаете вы, что сотворилось этой ночью? Разве не ведомо вам, что этой ночью приходили убить меня и моего сына?
– Разве наша в том вина? Разве мы посылали убийц? Уже ли почитаешь нас изменниками? – одновременно послышались возмущенные голоса Адальмунда, Крука и Ратмира, и их поддержали остальные.
– Может, и вы, – сурово свел брови конунг, – пока я этого не знаю. Но будьте уверены, скоро узнаю.
Рёрик обвел глазами собрание. Со всех сторон на него смотрели насупленные взоры. Тогда он немного помягчел ликом:
– Славные мои ярлы! Я не хочу обвинять вас всех скопом, ибо знаю: большинство из вас преданы мне и никогда не пошли бы против меня. Но горько мне оттого, что среди вас, ближней моей дружины, завелся изменник. Горько мне оттого, что, забыв о совместных воинских трудах, кто-то из вас поднял на меня руку! Горько оттого, что теперь должен я подозревать каждого из вас и тем оскорблять, хотя знаю, что почти никто этого не заслуживает.
– Назови нам его имя, и мы сами разорвем его в клочья! – снова подал голос Асмунд.
Не желая отставать от него, загомонили и другие.
– Если бы только узнал, кто это, вырвал бы ему сердце и поднес тебе, Рарог! – протрубил Крук, показывая руками, как будет рвать грудь изменника. Ансгар меж тем отметил про себя, что венды и вправду кличут конунга по-своему.
– Это слишком легко! Надо бы поотрубать ему руки-ноги да оставить свиньям на съедение, – веско заявил Бергтор.
– А может, не стоило бы вовсе его убивать? – лукаво сощурился Викар. – Выкололи бы ему глаза, вырезали язык, оскопили бы, да и пусть ходил бы себе, чтоб, смотря на него, другим неповадно было.
– Нет! Только смерть! – как-то странно растягивая слова, пропел Оцо.
– В муравейник его голым задом!
– Порвать лошадями!
– Утопить!
Ярлы принялись состязаться в кровожадности, придумывая все новые и новые способы казни. Некоторое время конунг молча за ними наблюдал, но рот его растянулся хищным оскалом. Ни следа недавней болезни не было на его лице. Кажется, он был доволен. Правда, не все ярлы проявляли одинаковый пыл. Венды большей частью помалкивали, только Крук надрывался, таращил глаза и слал проклятия изменнику. Оцо-Бьёрн говорил за всю чудь и весь, остальные только кивали головами. И даже среди нордманов нашлись такие, кто не стал играть в эту странную игру: Йоар всем видом показывал, что ему скучно, Наттфари тихо посмеивался из своей тени, старый Фроди только кряхтел и качал головой.
Ансгар уже перестал понимать, зачем он здесь, когда, в конце концов, конунг вспомнил о нем.