Бальдр ухмыльнулся:
– Знаю я, как ты рассказываешь. Ну и пусть… Не надо саги. Рассказал бы без прикрас, как было, как вы ходили вместе с Лодброком в Бретланд. Как бились с нортумбрийцами… Как он пал, защищая своего конунга. Разве это плохой пример для моих воинов?
Барг нахмурился, тень промелькнула по его лицу.
– Торвальд был лучшим воином из всех, что я знал. Он не должен был погибать.
– Но он погиб, – рявкнул Бальдр, – погиб!.. Один набирает в свою дружину лучших – и об этом должен знать каждый, кто мечтает о славе и чести. Будьте готовы умереть! – обернулся он ко всем и увидел Ансгара. – А-а, вот и наш славный малыш-дренг! Что это ты такой бледный нынче? Хе-хе!
Ансгар невольно потянулся рукой к голове, однако же не ответил, только насупился. Разговаривать с Бальдром ему совсем не хотелось. За него ответил Барг:
– Младший решил показать, какой он добрый воин, и получил от своего друга Бильда по голове.
– Ха-а-а! – довольно рассмеялся Бальдр. – А я уж хотел было сам его проучить, чтоб не зазнавался, а то, глядишь, начнет задирать нос. Небось, думал, ты теперь важная птица? Думал, раз конунг тебя наградил, так ты стал лучше других? Нет, дренг, ты все тот же юнец, каким я тебя из жалости взял на борт своего драккара. Завтра утром велю тебе расчистить выгребную яму, и ты пойдешь и сделаешь, да еще спасибо скажешь. Ясно тебе?
Было видно, как ходят желваки на лице Ансгара. Он знал, что если сейчас скажет хоть слово, то быть беде, ибо слово это будет суровым и придется Бальдру не по нраву. А потому он только крепче сжал челюсти и не отвечал. Как всегда, на выручку пришел Барг.
– Да оставь ты парня в покое, я ж говорю, он уже получил свое, больше зазнаваться не будет. Ведь так, Младший? ТАК?
– Так, – выдавил из себя Ансгар.
– Ну вот видишь?
Бальдр покосился своим одиноким глазом на Барга, потом посмотрел вокруг:
– А ну, кто нальет мне браги? И этому, Бильду, тоже налейте – хочу выпить с ним.
Один из дренгов осторожно поднес ему рог, полный вонючей крепкой жижи – остатков недавней попойки в честь подвига Ансгара. Резким пьяным движением Бальдр выхватил рог, расплескав вокруг едва ли не половину, и зычно произнес:
– Пью за славного Бильда и его крепкую руку, которой он напоминает всяким молокососам, кто они есть на самом деле.
Гоготнув, он опрокинул брагу в свою разинутую пасть. Бильд волей-неволей тоже выпил, только пива. Казалось, он сам не рад той роли, которую уготовил ему хёвдинг, но возражать пьяному Бальдру было себе дороже.
– Дай-ка я тебя обниму! – заорал тот, совсем окосев, и, распахнув объятия, бросился на Бильда. Вдвоем, расталкивая окружающих, они повалились на пол, и громкий хохот Бальдра взлетел под кровлю хирдхейма.
– А ну, помоги, – бросил Барг Дагстюру, и вдвоем они подняли своего вожака с изрядно помятого Бильда.
– Прочь руки, я сам! – прорычал Бальдр. Он встал, слегка пошатываясь, и посмотрел на свою дружину. – Кто это тут посмел смеяться надо мной? Разве я разрешал смеяться надо мной?!
Никто не смеялся. Хирдманы хмуро глядели на своего предводителя, дренги любопытно посматривали у них из-за спин, но, встретившись взглядом с Бальдром, тут же пугливо отводили глаза. Ансгар ждал, что и в него уставится это полное ярости око, и уж он-то не станет прятать глаза. Но тут Барг подхватил Бальдра под руку и, склонившись к уху, принялся что-то шептать. Око Бальдра тут же потухло, и он сразу превратился в большого пьяного мужа, которому очень хочется спать. Только Барг умел так с ним управляться. Вдвоем в обнимку они дошли до закутка и скрылись там.
Эрик Квиг хохотнул, но тут же получил подзатыльник от Геслинга:
– Не смей!
– Ему нужна война, а здесь, в городе, его ярости нет выхода, вот и кидается, – объяснил Валь.
– Если мы и дальше будем здесь без дела сидеть, я сам скоро начну бросаться на людей, – добавил Дагстюр.
Скоро снова объявился Барг. На лице его читалась усталость вместе с недовольством. Он подошел к очагу, задумчиво посмотрел на тлеющие угли, потом уселся на прежнее место и потребовал:
– Пива!
Почти тут же у него перед носом возникла полная чара. Он задрал бороду, заливая пиво себе в глотку, и Ансгар увидел, как кадык гуляет по его могучей шее. Опустошив чару, Барг швырнул ее себе за спину, не заботясь о том, что она может в кого-нибудь попасть. Не попал – чара ударилась о стену и разлетелась на несколько крупных кусков. Потом он громко рыгнул, так что даже Оддвар присвистнул.
– Надо бы и нам напиться. Брага есть? Нет? Боги! Что за место… Есть от чего затосковать. Ладно, хёвдинг спит, пора и нам.
Дренги стали переглядываться. Никто не отходил от очага.
– Ну, что еще?
– По правде сказать, мы думали, что ты расскажешь нам, чем же завершился бой Хьёрварда и Хьяльмара, – осторожно произнес Ивар.
– Давай, расскажи уже парням свою сказку, и тогда пойдем на боковую, – добавил Бьёрнхард, и было видно, что на самом деле ему самому интересно.
– Ну что ж, – усмехнулся Барг, и, хотя прежнего задора в его глазах уже не было, он снова принялся за свой рассказ, – когда двенадцать братьев пришли на остров Самсей, то увидели два корабля, стоящих в гавани, что называлась Мунарваг. Они решили, что эти корабли должны принадлежать Хьяльмару и его другу Одду Путешественнику, которого прозывали Одд Стрела. Тогда сыновья Арнгрима вытащили мечи, стали кусать края щитов и впали в ярость берсерков. Они вышли по шестеро на каждый корабль. Воины на кораблях, тоже дюжина, взяли свое оружие, и никто не покинул своего места, и никто не произнес слов страха. Но берсерки прошли от одного борта до другого и убили их всех. Затем, завывая, они сошли на сушу. Хьяльмар и Одд действительно приплыли на этих кораблях, но высадились на остров и ушли искать берсерков. Когда же они возвращались из леса к своим кораблям, от судов шли братья с окровавленным оружием и обнаженными мечами, и ярость уже покинула их. А тогда они становились слабее, чем обычно, словно после какой-то болезни. Хьяльмар и Одд поняли, что у Ангантюра в руке Тюрвинг, ибо он сиял, как солнечный луч. Хьяльмар спросил: «Хочешь ли ты сразиться с одним Ангантюром или с его одиннадцатью братьями?» Одд ответил ему: «Я хочу биться с Ангантюром». Но Хьяльмар промолвил: «На чью битву мы пришли, что ты идешь впереди меня? Потому ты хочешь биться с Ангантюром, что тебе это кажется бо́льшим подвигом. Нынче я распорядитель поединка; кроме того, я пообещал дочери конунга свеев, что не позволю тебе или кому-то другому идти в этом бою впереди меня, и я буду биться с Ангантюром». С этими словами он обнажил меч и выступил против Ангантюра, и каждый вслух послал другого в Вальхаллу. Хьяльмар и Ангантюр принялись биться. Одд же позвал берсерков и сказал им: «Один на один сразимся, кто тут не трус, или храбрости мало?» Тогда вперед вышел Хьервард, и они с Оддом начали жестоко биться. Одд нанес Хьерварду несколько ударов, прежде чем тот пал мертвым. Тогда вышел Хервард, и с ним произошло то же самое, потом Храни, затем остальные один за другим, но Одд нападал на них столь мужественно, что уложил всех одиннадцать братьев. Тем временем Хьяльмар получил шестнадцать ран, но Ангантюр пал мертвым, сраженный его рукой. Подошел к Хьяльмару Одд, и увидел его раны, и понял, что тот умирает. Ведь никто еще не оставался в живых, после того как бывал ранен Тюрвингом.
Последние слова Барг произнес нараспев, и Ансгар немного удивился, однако подумал, что так вышло случайно. Но в этот миг Барг действительно запел своим густым хрипловатым голосом:
Сними с руки моей кольцо красное,
отнеси юной Ингибьёрг;
будет ей неизбывное горе,
что не приду в Уппсалу я.
Ворон летит с востока с высокого древа,
летит за ним орел следом;
с орлом горним им дам я пищу,
отведает тот крови моей[79].
Барг замолчал, и в хирдхейме повисла тишина. Только из закутка доносился глухой храп Бальдра. Ансгар почувствовал себя как-то тоскливо. Он живо представил себе Одда Стрелу, склонившегося над умирающим Хьяльмаром, и почувствовал всю беспомощность, с которой тот глядел, как жизнь уходит из его друга. Так же беспомощно чувствовал себя сам Ансгар тогда – над телом отца. Напомнила ли песнь умирающего Хьяльмара что-то подобное остальным или они просто ею прониклись, но на лице каждого читались схожие чувства. Вдруг тишину нарушил бас Оддвара:
– А куда подевался Тюрвинг? Одд забрал его себе?
– Нет, – мотнул головой Барг, – Одд сложил курган над телами берсерков и их оружием. Там же остался и Тюрвинг.
Может, Барг рассказал бы им, что приключилось с волшебным мечом дальше, но тут подал свой голос Ормар:
– А как умер Торвальд?
Барг посмотрел на него так, что Ормар невольно втянул голову в плечи.
– Он умер, и это все, что я могу сказать. А теперь я хочу спать.
Ансгар лежал на спине, закинув руки за голову, и думал. Кругом все уже давно спали, издавая разной громкости храп, только к нему сон не шел. Мысли мешались, тесня одна другую, и ни на одной он не мог подолгу остановиться. Он пожал руку Бильду, но в душе затаилась обида, забыть которую не давала боль в затылке. Может, тот в чем-то и прав, но разве так говорят друг с другом братья по оружию? И голову его Бильд тоже мог бы поберечь. Однако, что бы ни случилось минувшим утром, никто – ни Бильд, ни Бальдр и никто другой – не отнимет у него его подвига и его славы. Он спас конунга, и теперь это его богатство – не щит, не шлем или пояс, которыми одарил его Рёрик, и даже не перстень, – а именно его слава спасителя. С этим достоянием уже можно смело идти к Годину, ведь за такого доброго воина не стыдно и дочь отдать! Злата! Скорей бы увидеть ее вновь… Впрочем, Годин скорее был бы рад, если б Рёрик погиб. И после всего услышанного в усадьбе Година именно на старика и подумал бы Ансгар как на виновника преступления, если бы сам не опознал в убийцах людей Эринга. Интересно, зачем Вепрю понадобилось убивать своего конунга? Ансгар понимал, что многого не знает и что Годин лишь немного приоткрыл ему ту завесу, которая отделяет жизнь простого воина от жизни больших мужей. Ему вроде бы и хотелось разузнать побольше, но в то же время Ансгар чувствовал, что этот мир ему чужд и не стоит лезть в него. Он бы хотел, чтобы мир был проще – без всякой хитрости и коварства. Чтобы, как в саге, поведанной Баргом, все говорили друг другу открыто то, что думают. И пусть приходилось бы из-за этого драться до смерти – лучше так, чем держать нож за пазухой или подсылать вместо себя наймитов. Конечно, в сагах все тоже не так просто. Кто знает теперь, как звали тех воинов, которые приплыли на Самсей с Оддом и Хьяльмаром и которых убили берсерки. Но зато о Хьяльмаре помнят, ведь он поверг воина, державшего в руке Тюрвинг, хотя и поплатился за это жизнью. И Ангантюра помнят, потому что он был тем самым воином. Вот так, кто-то навеки уходит из мира людей, не оставив по себе даже имени, а о ком-то сочиняют саги – лишь потому, что ему в наследство достался волшебный меч.