Он оглянулся, ища глазами брата, и увидел, как тот сквозь толпу пробирается поближе к судному месту. За ним шли друзья – впереди Оддвар, расчищая путь остальным. У всех на лице легко читались смятение и тревога. Но, встретившись взглядом с младшим братом, Агнар прокричал, стараясь быть как можно убедительнее:
– Смелей! Боги на твоей стороне!
Ансгар в ответ только кисло улыбнулся и снова повернулся к конунгу. Перед тем уже разгорался огонь, над которым водрузили жаровню.
Глядя на него, стоявший рядом Эринг не выдержал и принялся громко возмущаться, переходя на крик и размахивая руками:
– Это несправедливо! Воины должны решать свою судьбу поединком! Я хочу заткнуть этому сопляку его слова назад в глотку и сделаю это! Боги дали мне это право!
Казалось, он сейчас же бросится на Ансгара с голыми руками, но чем больше он кричал, тем тяжелее становился взор конунга. Наконец он рявкнул:
– Закрой свой рот! Здесь я решаю, как вас судить!
Эринг, перебитый на полуслове, застыл на мгновение. Невысказанные ругательства застряли в его горле. Он взглянул в лицо Рёрику и тут же опустил руки.
– Хорошо, будь по-твоему, – смирился он и с отчаянием уставился на жаровню, куда уже положили два примерно равных камня, каждый величиной чуть меньше ладони. Туда же, как завороженный, смотрел Ансгар.
– Тяните! – торжественно возгласил конунг. – И пусть боги свершат свой суд!
Лицо Эринга, этого сурового воина, ни разу в жизни не отступавшего перед опасностью и всегда с жадностью кидавшегося в бой, перекосилось от суеверного ужаса. Пот градом стекал у него со лба, на рубахе проступили мокрые пятна. Ансгар же, тряхнув головой, сделал шаг вперед. Волей-неволей вслед за ним шагнул и Эринг. Сжав в левой руке оберег Брюнгерды, висевший у него на шее, другой рукой Ансгар потянулся к жаровне. Его движение повторил и Вепрь. «Отец!» – мысленно воззвал Ансгар и схватил раскалившийся камень. Руку объяла жуткая боль, в нос ударил запах паленого мяса. С ужасом Ансгар понимал, что это горит его собственная плоть. В этот страшный миг весь мир вокруг исчез, осталась только боль, жаром поднимавшаяся к локтю и выше. Казалось, она жжет самое сердце. Но ни крика, ни стона не сорвалось с уст Ансгара, он только стиснул челюсти, так что заскрипели зубы, и еще сильней сжал оберег.
Рядом, с раскрасневшимся лицом, со вздувшимися на лбу венами, пыхтел Эринг. От его руки поднимался дымок. Несколько мгновений с раскаленными камнями в руках показались испытуемым вечностью. Наконец Рёрик бросил:
– Достаточно.
Ансгар разжал руку. Камень, словно нехотя, отделился от ладони и упал к его ногам.
– Подойдите ко мне и покажите знаки богов.
Сердце Ансгара бешено стучало, когда он протягивал руку конунгу, но замерло, едва он раскрыл ладонь и увидел ужасные, полные крови и сукровицы ожоги. «Меня казнят!» – пронеслось в голове. Он невольно скосил глаза в сторону Эринга и посмотрел на его руку. Если его собственная ладонь покрылась ранами, то ладонь Вепря была одним сплошным ожогом.
– Боги явили свою волю, – невозмутимо объявил конуг, – ты, Ансгар, можешь отойти в сторону, ты же, Эринг, пади на колени и в последний раз помолись Одину, чтобы он изволил забрать тебя в Вальхаллу, ибо сейчас ты будешь предан позорной казни, а такая смерть обычно ведет в Хелль.
– Этого не может быть! – закричал Эринг. Затравленно озираясь, он искал поддержки, но не находил ее. – Меня нельзя казнить! Дайте мне мой топор! Я не дамся просто так! – Тут он встретился взором с Хельги. – Ты! Скажи конунгу!
– Конунг сказал свое слово, – сурово отрезал Хельги.
– Ах ты, гармово отродье! Ну, тогда я сам скажу! – Едва Эринг это промолвил, Хельги сорвался со своего места. Никто не успел понять, что происходит, как быстрым, словно молния, ударом кулака Хельги свалил Эринга с ног.
– Боги и конунг сказали свое слово! Так что заткни свою поганую пасть! – прокричал он.
Лицо Эринга было ужасно, челюсть свернулась в сторону, изо рта шла кровь. Он лежал на земле, держась за лицо здоровой рукой, и издавал жуткий утробный вой, от которого пробирала дрожь. В это мгновение Ансгару стало даже жалко его.
– Не будем тянуть с этим, ведите лошадей, – проговорил Рёрик, брезгливо глядя на своего бывшего соратника.
Лошади, как оказалось, были уже наготове. Их подвели к Эрингу, который так и лежал, продолжая выть. Его ноги принялись привязывать к лошадиным хвостам. Он слабо сопротивлялся, и вскоре все было готово.
– Давай! – махнул рукой конунг.
Коней хлестнули, и они с места бросились вскачь. Тело Эринга, раздираемое на части, потащилось за ними, и его голова подскакивала на каждой кочке. Толпа, загудевшая не то от восторга, не то от ужаса, расступилась, пропуская обезумевших лошадей. Многие повалили вслед за ними, но вся знать осталась рядом с конунгом.
– Подойди ко мне, – позвал Рёрик Ансгара, – прости, что подверг тебя испытанию, но я должен был знать наверняка. Теперь я поверю любому твоему слову, ибо сами боги засвидетельствовали твою правдивость.
– Прости и меня за то, что не верил тебе, – хлопнул Ансгара по плечу Хельги.
– Отец учил меня, что ложь недостойна честного человека.
– Твой отец был мудрым человеком, – кивнул конунг, – что ж, ты свободен, можешь идти к своим друзьям, я вижу, они уже ждут тебя.
Ансгар поклонился и побрел к брату, который уже, весело хохоча, бежал ему навстречу, а за ним поспешали его верные друзья. Не скоро он сможет стать с ними плечом к плечу, если вдруг потребуется, ведь еще очень долго будут заживать ожоги, прежде чем он возьмет, наконец, в руки меч. Ничего не поделаешь – правду говорит только правая рука. Теперь она горела, словно по-прежнему держала камень, но и сквозь эту боль мелькнула мысль: «А перстень-то он мне не вернул».
Любовь Ансгара
Ансгар никак не мог поверить, что все это правда, и в голову постоянно закрадывалась мысль, что ему лишь снится сон – сладкий, безмятежный, истомный. Но придет утро, и видение рассеется, оставив по себе лишь тусклые воспоминания, от которых на сердце вскоре останется только легкая грусть по несбыточному. Но это был не сон. Злата была рядом с ним и никуда не убегала. Они сидели на берегу реки и молчали. Он не знал языка словен, она не знала языка северных народов, но это ничуть им не мешало.
– Боги любят тебя! – воскликнул Агнар после памятного испытания огнем. Из-за этого у Ансгара появилось новое прозвище – Любимец богов, но, правда, не прижилось. Его руку боги, как ни крути, не пожалели. Барг и Херинг на пару колдовали над ней, но помогли мало. Ансгар то и дело кривился от боли, хотя и молчал. Барг, не одобрявший позорную казнь старого воина, на это заметил:
– Терпи. Вепрю сейчас хуже.
С этим трудно было спорить. Только к вечеру того дня, когда их двоих подвергли испытанию, окровавленные останки Эринга подобрали и погребли. Самого же Ансгара избавили от несения стражи и любых работ, пока не заживет рука. Он был свободен и мог делать, что хочет. Мысль об этом слабо унимала боль, но сейчас, здесь, на берегу реки, когда Злата взяла в свои ладошки его покалеченную, замотанную в тряпицу руку, поднесла к губам и поцеловала – Ансгар готов был поджарить на огне и вторую. Злата между тем осторожно размотала тряпицу и внимательно оглядела ладонь. Потом достала из легкой сумы, что была с ней, какие-то травы, немного пожевала их и приложила к ранам, а затем заново плотно замотала руку свежей тряпицей. Наверняка она знала от Богши, в чем дело, и поэтому все у нее оказалось наготове.
– Добре! – сказал Ансгар по-славянски, показывая на руку, мол, хорошо перевязала. – Исполать![81]
Услышав знакомые слова, Злата в ответ радостно затараторила, но Ансгар ни слова не понимал. Заметив это, она насупилась.
– Я люблю тебя, – прошептал Ансгар на своем родном языке.
– Не понимаю, – ответила Злата, но, судя по улыбке, догадалась, что он имел в виду.
На небе не было ни облачка, припекало солнце, но от воды веяло свежестью, и от этого сочетания телом овладевала истома. Хотелось лечь в траву и, не обращая внимания на жучков, мух и прочую мошкару, подставить лицо небесному светилу, да так и заснуть. Но еще больше Ансгару хотелось прикоснуться к Злате. Он не понимал, как свалилось на него это счастье. Когда он решил вновь идти к усадьбе Година, то надеялся разве что на такую же мимолетную встречу, как и прежде, а теперь сидит со своей любимой на берегу, и выходит так, что отныне она его суженая, а он ее жених. И уже неважно, что думает об этом ее старик отец. Ансгар смотрел на оголившиеся икры Златы, и ему хотелось большего, чем просто сидеть с ней и, приобнявшись, следить за течением реки. Но он понимал, что отныне таких встреч будет много, а потому торопиться нет нужды. Всему своей черед.
Ансгар был прав, его встречи со Златой стали почти ежедневными. Он пользовался любым случаем, чтобы улизнуть из хирдхейма, так что друзья и брат уже стали всерьез что-то подозревать. Иногда Ансгар со своей любимой гуляли по лесу, иногда сидели у реки. Бывало, и часто, она позволяла крепко обнять себя и поцеловать, но когда глаза и руки Ансгара просили большего, отстранялась от него, то смеясь, то сердясь. Он злился, но понимал, что тут с наворота ничего не добиться, и ему приходилось смирять свой пыл.
Зато они много разговаривали, сначала совершенно не понимая друг друга, но постепенно запоминая незнакомые прежде слова, он – вендские, она – северные. К началу осени Ансгар уже худо-бедно мог изъясняться на языке словен и пытался заговаривать не только со Златой, но и с жителями Хольмгарда из числа местных, чем немало пугал одних и смешил других.
Ансгар был влюблен и счастлив, и на всем свете только один человек мог испортить ему настроение – Бальдр. Но у Бальдра были свои заботы. Весть о казни Эринга достигла Альдейгьи раньше, чем посланник конунга, и Вышан не успел принять нужные меры. Даны, уведав о позорной смерти своего хёвдинга, подняли мятеж, перебили охрану и захватили драккар Бальдра. На нем они направились к Нево, грабя на своем пути прибрежные селения. Вышан направил всле