Но это был не конец. Ансгар во все глаза смотрел на отца и видел, что тот не горит. Нет, его отец сам стал пламенем. А став пламенем, он поднялся на ноги, и Ансгар понял, что перед ним не просто ётун. Перед ним огненный великан. Свет, идущий от него, был таким ярким, что на него невозможно было смотреть, а жар столь сильным, что нельзя было стоять рядом. Ансгар почувствовал, как жар этот разливается по его телу и начинает выжигать ему нутро. Забыв все на свете, он бросился бежать. Он знал, что ему нужно бежать на север, в страну инеистых великанов, которые смогут погасить то неистовое пламя, что разгорелось у него внутри. Он бежал, но он забыл, что на пути в Нифльхейм лежит Гиннунгагап. И вот бездонная пропасть разверзлась у Ансгара под ногами и он полетел вниз.
В тот же миг Ансгар почувствовал, как тяжело ухнул всем телом об пол, и проснулся. Он поднял глаза и увидел Агнара и Ульвара, которые с усмешкой наблюдали за ним.
– Ну что, брат, как спалось? – спросил Агнар.
Ансгар вспомнил тот вздох, что услышал во сне, и невольно содрогнулся.
– Что, от вчерашней браги мутит? – участливо поинтересовался Ульвар. – Много вы с Бальдром вчера чар подняли?
– Мне просто приснился дурной сон, – наконец ответил Ансгар, поднялся и, почесывая ушибленный бок, направился к выходу. Ему нужно было к выгребной яме. Там, как всегда, воняло, но с утра слегка подморозило, и после душного хирдхейма, переполненного смрадным перегаром, запахом рвоты и пота, было даже свежо. Ансгар справлял нужду, а из головы все никак не шел пришедший ему под утро кошмар. В детстве он часто падал во сне, но потом это прошло. И вдруг эта пропасть. Впрочем, хотя это было странно, но не сильно озаботило Ансгара. Другое дело – отец. Вновь он явился ему, не живой, но и не мертвый. Ансгар любил отца, но, вспоминая, как тот во сне ложился на погребальный костер, как вздыхал, как превращался в огненного великана, он чувствовал, как по спине бегут мурашки, и ему становилось жутко. Ансгар невольно принялся шарить рукой по груди, пока не нащупал амулет Брюнгерды. С ним казалось как-то спокойнее.
Погруженный в свои мысли, Ансгар шел назад, уткнувшись взглядом в землю, как вдруг наткнулся на человека. Он поднял глаза и увидел перед собой того белоголового дана, что пел вчера песни. Его красные зрачки смотрели так пристально, что казалось, будто их взор направлен не на лицо Ансгара, а куда-то дальше, вглубь, в самый мозг.
– Твое имя Ансгар, верно?
– Верно. – Ансгар недоверчиво окинул чужака взглядом. – А как тебя зовут?
– Мане. – Белоголовый говорил как-то странно, почти не открывая рот, так что казалось, что его слова сами всплывают в голове.
– Это имя или прозвище?
– Так меня зовут.
Ансгар не стал дальше допытываться. Он почувствовал себя как-то неуютно рядом с этим человеком и захотел поскорее от него отвязаться.
– Теперь мы знакомы, – произнес он, – и я, пожалуй, пойду, раз тебе от меня больше ничего не нужно.
– Ты прав, мне ничего от тебя не нужно, я лишь хотел спросить тебя.
– Что спросить? – напрягся Ансгар.
– Я хотел спросить тебя, каково это – убивать друзей? – Белоголовый вновь вперился взглядом своих красных зрачков в глаза Ансгара.
– Что ты несешь? Я не убивал своих друзей!
– Ты в этом так уверен? – Тонкие губы белоголового растянулись в насмешливой улыбке.
– Конечно, уверен! Ты, верно, путаешь меня с кем-то. – Ансгара начал раздражать этот наглый дан, видимо, много о себе возомнивший. Захотелось смазать ему по лицу, чтобы стереть эту дурацкую ухмылку.
– О нет, ошибки быть не может, – продолжал улыбаться Мане, – своих друзей ты, может быть, еще не убивал, но моих убил. Барни, Сакс и Ульф лишились жизни под ударами твоего меча!
– Мне незнакомы эти имена, – неуверенно ответил Ансгар. Он стал догадываться, о чем идет речь.
– Конечно, незнакомы, откуда бы тебе их знать? Думаю, и они перед смертью так и не узнали твоего имени.
– Если ты о тех трех, что пробрались к конунгу, то знай, они замыслили злое дело!
– Мне ли не знать? – ухмылка Мане стала какой-то кривой. – Но на их пути стал ты!
В голове Ансгара одна за другой забегали мысли. Кажется, этот белоголовый только что признался, что знал о замысле Эринга и его подельников. Но что он задумал? Неужели хочет отомстить за своих друзей? Почему он тогда просто не напал и не убил Ансгара?
– Моим друзьям не повезло, – продолжал тем временем Мане, – но ты перешел дорогу не только им.
– Кому же еще?
– Великому оборотню! Дважды он тебя пощадил, но в третий раз может и не быть столь добрым к тебе. Учти это, Ансгар, сын Ансвара.
– Какой еще оборотень? О ком ты?
– Я сказал, а ты услышал, – изрек белоголовый и повернулся уходить. Ансгар хотел остановить его, прижать к стене и заставить говорить. А еще лучше было бы отвести его к самому конунгу, ведь, если Ансгар все правильно понял, этот Мане знал о заговоре Эринга больше других. Но Ансгар ничего не сделал, только проводил взглядом белоголового, тряхнул головой и направился в хирдхейм.
Очередной годовой круг жизни приближался к концу. Дело шло к зиме. Пора осени, когда деревья окрашиваются в желтые и красные цвета, а люди собирают и празднуют урожай, сменилась хмурым предвестием приближающихся снегов и морозов. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, каждый день обдававшими землю холодным дождем, а по утрам лужи покрывались корочкой льда.
Вопреки погоде, на душе у Ансгара было тепло и ясно. Он с нетерпением ждал зимы, ждал йоля, потому что именно на это время была условлена его свадьба со Златой. Ансгар знал, что лучшего времени для сочетания не найти, ведь йоль – это самая долгая в году ночь, и молодые смогут вдоволь насладиться друг другом, прежде чем их придут будить с первыми лучами зимнего солнца. В усадьбе Година уже начали подготовку к празднеству, невесте собирали приданое. В последний раз, когда Ансгару удалось навестить раненого Богшу, его друг говорил, что вот-вот, как только затянутся раны, он вместе с сестрой направится в город, чтобы успеть на Торг, пока не разъехались последние купцы. Им стоило поспешить, ведь ладьи с задержавшимися в Хольмгарде гостями из дальних стран должны были отплыть со дня на день.
Самому Ансгару не было нужды готовиться к свадьбе. Он был нищим – ни денег, ни ценного имущества. Зная это, Годин обещал все устроить за свой счет. Впрочем, у Ансгара были доспехи, которые подарил ему конунг. Расставаться с ними не хотелось, очень уж они были хороши, но оставить отца и брата своей будущей жены, а тем более саму Злату вовсе без свадебных даров казалось Ансгару уж слишком позорным. Он решил подарить Богше щит, а шлем, который стоил особенно дорого, продать и на вырученное серебро купить Злате какое-нибудь украшение. Что подарить старику, Ансгар еще не знал, но полагал, что после продажи шлема денег хватит и на него. Наборный пояс Ансгар решил оставить себе – сражаться можно и в простых доспехах, а вот хороший пояс поди сыщи.
Однако заботили Ансгара не подарки и не расставание с полюбившимися доспехами. Нет, его заботило совсем другое. Хотя зима была уже совсем близко, но никто в хирде, даже родной брат, еще не знал о предстоящей свадьбе. А между тем, женившись, Ансгар должен был уйти из хирда. Путь викинга не допускает семейной жизни, для викинга семья – это его дружина, его братья по оружию. Жена, дети, домашний очаг – все это привязывает человека к насиженному месту, а воину такое не пристало. Сегодня хёвдинг служит одному конунгу, завтра – другому, а вместе с ним кочует по Мидгарду и его хирд. Жизнь викинга – нескончаемый поход, который в любой момент может быть прерван вражеским мечом, или топором, или копьем, или стрелой, или морской стихией. Жениться могли себе позволить либо ярлы и конунги, либо вольные бонды. Одни были настолько богаты, что им не приходилось беспокоиться о пропитании и крове для своей семьи даже в случае собственной гибели, другие только тем и занимались, что своим беспрестанным трудом кормили жену и детей. У викингов, у простых воинов не было ни богатств, ни времени на заботы о семье. Их дни даже в мирное время казались заполнены войной – они несли стражу, упражнялись с оружием и без него, а когда выдавалось свободное время – пили, пели песни и дрались.
Ансгару нравилась такая жизнь, но теперь он решил от нее отказаться. Он захотел жить, как жили его родители – в лесной глуши, в своем большом, но простом доме, чтобы можно было уходить на охоту на несколько дней, а потом возвращаться к теплу родного очага и объятиям жены, растить сыновей, учить их обращаться с оружием и каждый год, когда приходит пора продавать шкуры убитых зверей, брать их с собой, чтобы они могли посмотреть на море. Это была бы хорошая жизнь.
Но нужно было как-то сказать о своем намерении брату, друзьям и Бальдру. Агнар, конечно, сначала будет возмущаться и напомнит о долге крови, который еще не уплачен. Но на это Ансгар ответит так же, как он ответил Годину, и брат пусть не сразу, но поймет. Друзья тоже не отвернутся от него, особенно Ульвар и Ивар. Разве что Бильд наверняка скажет несколько злых слов. Он вообще после прихода в Остерланд стал резок в словах и поступках, а после того как Ансгар сломал ему ключицу, и вовсе набычился. Еще был Ормар. Этому тоже не понравится то, что задумал Ансгар, но уж его возражений точно не было нужды слушать. Ансгара больше беспокоило, что скажет Барг. Викинг от головы до пят, познавший множество женщин, но ни одной из них не позволивший себя приручить, он вряд ли бы понял желание Ансгара связать себя до конца жизни с одной-единственной девушкой и отказаться от доли свободного воина. Но при этом Ансгар чувствовал, что Баргу он может довериться вполне. Тот, само собой, посмеется над ним, будет подшучивать, однако препятствовать не станет. А вот с кем Ансгар меньше всего хотел обсуждать свою женитьбу, так это с Бальдром. Не говоря о том, что хёвдинг вообще не любил своего «дренга», вряд ли бы ему понравился уход из хирда одного из воинов. Это могло стать дурным примером для других. Кроме того, уход Ансгара мог ослабить его положение при конунге, который ценил своего спасителя и, по сути, именно благодаря ему приблизил к себе Бальдра. А уж сама причина, по которой Ансгар решил оставить дружину, без сомнений, вызвала бы у Бальдра припадок буйного гнева. Ведь он считал, что из хирда можно уйти только в одном направлении – в Вальхаллу. И все же Ансгар должен был с ним поговорить.