Но сделать это оказалось не так-то просто. После пира в честь победы над Модольфом Бальдр продолжил пьянствовать и на другой, и на третий день, а потом еще и еще. Вопреки своим прежним размышлениям, которыми он делился с Ансгаром, Бальдр очень скоро принял данов в свою дружину на полных правах, сделав Кнута новым хирдманом. Больше того, Бальдр не просто принял данов, он их к себе приблизил, чем вызвал явное неудовольствие старых хирдманов, особенно Оддгейра. И если Кнута уважали, признавая в нем старого, заслуженного воина, если Мане необычным видом и поведением вызывал всеобщий интерес, то Оспака все люто ненавидели. Почему этот пропойца так пришелся по душе Бальдру, никто не знал, но он не отходил от него ни на шаг. Оспак не просто готов был поддержать своего нового хёвдинга, когда тому хотелось выпить, нет – он сам подсовывал ему брагу, даже когда тот уже вроде бы готов был остановиться. Барг пытался поговорить с Бальдром, но тот и слушать не хотел. Наоборот, пил и буянил еще пуще. Забыв все предосторожности, он принялся при свете бела дня прямо на улицах Хольмгарда приставать к девицам и женам, каждый раз выбирая тех, что принадлежали к словенскому племени. Глядя на него, наглели и его даны, а за ними и остальные. Уже несколько раз по вине Бальдра и его людей возникали стычки и драки, были раненые и со стороны словен, и со стороны нордманов. Во дворец конунга потекли жалобы. Не только словенские старейшины, но и некоторые ярлы из числа пришлых, те, что понимали, как опасно разжигать вражду между племенами, пытались обратить внимание конунга на не в меру распоясавшегося хёвдинга.
Но у конунга Рёрика были другие заботы. Спустя два месяца после ухода большого войска на юг появились первые вести. Их принесли с собой всадники Йоара, вслед за которыми шли дружины других ярлов. Это были вести о победе, которая, однако, не имела никакой цены. Воины из Кёнигарда так и не объявились, и кривичи были предоставлены своей судьбе. Они не стали сопротивляться, прятались по лесам, оставляя врагу на разграбление свой нехитрый скарб, и лишь изредка нападали на отдельные отряды, слишком отдалившиеся от основного войска. Адальмунд сжег множество поселений, но взял лишь немного пленных и совсем ничтожную добычу. Покорить кривичей не удалось. Оставаться на зиму в их лесах, не имея припасов, было неразумно, и пришлось уйти. Для всех, и для конунга в первую очередь, становилось ясно: чтобы покорить кривичей и другие полуденные племена, нужно покончить с Кёнигардом, а значит, следовало готовиться к большому походу далеко на юг. Товарищам Ансгара, жаждущим поскорее добраться до золота Ёрмунрекка, такой поворот пришелся по душе, но у самого Ансгара были другие планы.
В то утро он, наконец, пересилил нежелание расставаться с даром конунга и явился на Торг со своим шлемом. Купцов к этому времени уже почти не осталось, а те, что были, хотя и оценили его по достоинству, но заплатить не хотели либо не могли. Шлем стоил дорого, и Ансгар это знал. Он показывал его Хвату, чтобы узнать, сколько именно, и теперь, когда гости из иных земель, думая, что имеют дело с неразумным северным дикарем, пытались выторговать шлем за бесценок, Ансгар не давал себя одурачить. Он уже начал опасаться, что из его затеи вообще ничего не выйдет, но тут один купец предложил ему обменять шлем на одно из оставшихся у него непроданными украшений. Он показал свой товар, и Ансгару сразу приглянулись невиданной им прежде формы серьги в виде двух больших колец, на которые были подвешены по нескольку изузоренных щитков. Но Хвата рядом не было, и Ансгар не знал, чего стоят эти серьги. Видя его сомнения, купец предложил в довесок к ним свой большой изогнутый кинжал в богато убранных ножнах. Перед таким искушением Ансгар не смог устоять, и они ударили по рукам.
Теперь он шел в хирдхейм, размышляя о том, как объяснить Агнару и друзьям пропажу своего шлема, ведь он унес его тайком, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Но скоро эта маленькая тайна раскроется, и надо будет сказать что-нибудь более или менее вразумительное. Ансгар на ходу покачал головой – брат, конечно, не поймет его объяснений, а уж другие тем более. Да что говорить, Ансгару самому было безумно жаль терять такую драгоценность. Но его душу грело ощущение тяжести за пазухой, где в тряпицу был аккуратно завернут его свадебный дар Злате. Он представлял, как преподнесет ей приобретенные столь дорогой ценой серьги, как она поразится их красоте, как будет восторгаться ими, как вденет в свои ушки и станет звенеть ими и блестеть на солнце. Ансгара переполнял восторг от предвкушения той радости, которую он принесет своей любимой. Ее старику отцу в дар предназначался тот самый кинжал, который достался Ансгару вместе с серьгами. Продолжая вышагивать по направлению к хирдхейму, он достал его и принялся рассматривать сначала ножны, потом сам клинок. Это было хорошее оружие. Ансгар с удовольствием сохранил бы его у себя, тем более что Годину он уже, в общем-то, был ни к чему. Но Ансгар твердо решил, что не оставит будущего тестя без подарка.
Вдруг Ансгар услышал звон оружия. Он поднял глаза и увидел Бальдра. Размахивая топором, он отбивался от наседавшего на него воина с мечом, лица которого Ансгар не видел, тот был к нему спиной. Воин двигался напряженно, словно через боль, но сражался яростно. Бальдр же был пьян – пьян даже больше обычного. В нем невозможно было узнать того воина-берсерка, который наводил ужас на своих врагов и друзей. Гибель его казалась неминуемой, ведь бились они насмерть. Рядом лежал с рассеченной грудью тот самый Оспак, что так усердно спаивал Бальдра. Теперь он был мертв. На принятие решения у Ансгара оставались считаные мгновения, и он без капли сомнения выхватил из ножен Домарбранд, чтобы прийти на помощь своему хёвдингу. Подбежав к незнакомому воину со спины, он со всей силы рубанул, так что клинок перебил плечо и дошел до середины груди. В тот же миг раздался женский крик, и Ансгар узнал голос. Это была Злата. Он понял, что только что убил своего друга и названого брата Богшу.
Ансгар и Оборотень
– Зачем ты пришел? Я не звал тебя. – Конунг говорил как-то в сторону, будто стараясь не глядеть на своего старого ярла.
– И ты спрашиваешь меня, зачем? – Лицо Година исказилось гневом. – Я пришел за справедливостью!
– И в чем же, по-твоему, справедливость?
– Кровь за кровь! Мне нужна его жизнь. – Старик показал пальцем на Ансгара. – Он убил моего сына и погубил мой род! Теперь я требую отмщения! Я имею на это право!
Ансгар посмотрел на Година. Как странно было слышать его слова, ведь еще совсем недавно он говорил совсем иное – благодарил за спасение и сына, и рода. Неужели все это правда? Разве могло все так перемениться? Но мертвое лицо друга, которое являлось Ансгару, стоило только на миг закрыть глаза, не давало обмануться. Да, это правда, он убил Богшу. Склонившись над его мертвым телом, он перевернул его на спину и увидел строго сведенные, словно в гневе, брови, замерший в зверином оскале рот – лицо воина, погубленного в момент яростной схватки. Ансгар закрыл его веки, провел рукой по губам, пытаясь придать лицу более мягкое выражение, но запомнил его именно таким. Усилием воли он отогнал видение и посмотрел на Година. Лик старика был искажен ненавистью, он хотел крови. Но Рёрик не собирался отдавать своего спасителя на смерть:
– Твой сын напал на моего ярла, убил его человека. Ансгар пришел ему на помощь.
– Он убил моего сына! – кипя гневом, прокричал Годин.
– Неужели ты думаешь, я предам казни воина, спасшего от смерти своего хёвдинга? Что скажет русь? Кто согласится тогда служить мне и моим ярлам?
– Он убил моего сына!!!
– Господин! – Это Бальдр, уже протрезвевший. – Не нужно казни, нужен поединок. Дозволь мне сразиться с ним. Я убью его, и старик будет доволен.
– Так-то ты благодаришь того, кто тебя спас, – ухмыльнулся Рёрик.
Лицо Бальдра тут же покраснело от охватившей его злости:
– Меня не нужно спасать, я сам могу за себя постоять!
Конунг еще раз ухмыльнулся, он уже, конечно, знал, что произошло. Рёрик с любопытством посмотрел на Ансгара, молодого воина, который совсем недавно явился в здешних краях, но уже успел влезть в такие дела, что его имя знал каждый житель Хольмгарда.
Ансгар в этот миг недобро смотрел на своего хёвдинга. Он помнил, как, не обращая внимания на собирающуюся вокруг толпу, горевал над телом друга. Потом поднял голову, ища взглядом Злату, но вместо нее увидел пьяного Бальдра. Тот стоял над ним и, ругаясь последними словами, кричал:
– Зачем ты влез, дренг, я бы сам убил этого сопляка! Он посмел помешать мне, когда я хотел поприжать ту смазливую девчонку.
Гнев обуял Ансгара, когда услышал он эти слова. Вскочив на ноги, он набросился на Бальдра и одним ударом кулака повалил его на землю. Но тут на него кинулись даны во главе с Кнутом, а с ними хирдманы Бальдра. Это хирд прибежал посмотреть, в чем дело. Они оттащили бушевавшего Ансгара от хёвдинга и стали бить его, но на помощь ему поспешил его старший брат, а с ним и друзья. Оддгейр тоже стал на сторону Ансгара. Дренги вместе с толпой стояли и смотрели на это непотребство. И только Барг один пытался разнять дерущихся. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не подоспели воины самого конунга.
– Та дева, из-за которой все произошло, твоя дочь? – спросил конунг, хотя, конечно, знал ответ.
– Да.
– Почему же ты не требуешь наказания для Бальдра?
На это Годин строго изрек:
– Потому что он не убивал моего сына, кара руками Богши и так настигла бы его, если бы не вмешался этот находник.
Рёрик помрачнел ликом. Кажется, ему не понравилось слово «находник». Он обратился к Ансгару:
– Дочь Година – кто она для тебя?
– Невеста, – ответил Ансгар и опустил голову.
Вокруг зашумели пришедшие на суд ярлы. Здесь были венды, словене, финны, нордманы – всех взволновало двойное убийство на улицах Хольмгарда, совершенное среди бела дня. Северяне возмущались нападением на людей своего племени, местные негодовали на пришлых, из-за пьяных выходок которых все и стряслось. Но такого, чтобы жених убил брата своей невесты, не ожидал никто.