– Вам это удалось, – кивнул Алексей. – Я ваш… – он запнулся, – сторонник. Я – за любовь. И я за то, чтобы башни стояли. Не падали.
Серые, холодные воды Атлантики накатывались на каменные валуны-бегемоты, выступавшие из пенной, бурлящей воды: сначала только своими огромными мокрыми черными лысинами, а затем уж показываясь целиком, приобретая вместе с волнами и низким свинцовым небом одно-единственное общее название: «негостеприимный берег».
«Ну, и где же тут викинги? – спросил сам себя Аверьянов-старший, выходя из хронотопа и ежась от ледяного, достающего до костей ветра. – И это, блин, лето еще, считай».
Достав из внутреннего кармана теплой армейской куртки штрих-кодер, он, поеживаясь, нажал «вкл.».
– Ух, Аверьянов! – тут же раздался знакомый поросячий голос с небес. – Других мест, что ль, нет на Земле?
– Да нет, получается, нет. Где-то тут все случилось, – пожал плечами Николай. – Место то еще, конечно. Но в данном случае на нем свет клином сошелся. Место встречи!
– Если место встречи изменить нельзя, то давай изменим время встречи? – предложил поросенок. – Два миллиарда лет назад тут было значительно теплее, вот бля буду! Бля-голограммой…
– Тебе что, тоже холодно?
– Мне – нет. Я ж говорил, я только видимость. Но я воспринимаю твои биотоки – не я, конечно, а штрих-кодер, – и мне от них становится холодно. Обратная связь. В чипах штрих-кодера набухают сигналы тревоги. Они заставляют меня дать тебе совет: создай голограмму костра и заставь ее излучать тепло. У тебя же в руках энергии – страсть – как в небольшой атомной электростанции.
– Как это сделать?
– Скажи: хочу. А я все сделаю.
– Хочу!
Поросенок кивнул, кашлянул… Но ничего не изменилось.
– Ну?
– Что «ну»? До чего же вы, люди, в чудеса верите, просто смех. Вон палки собери по пляжу, плавник, сложи их в кучу… Мы чего сюда приперлись?
– Америку поставить на колени, я так понял, – ответил Николай, сдвигая две коряги.
– Вон еще палка хорошая, – указал взглядом поросенок. – За камнем, на лягушку похожим… Ага, вон там. Так! И на чем мы остановились? Ах да! Америку на колени поставить… Ну, это флаг тебе в руки, горн – в губы, – ехидничал поросенок. – Наверное, просто, да? Было бы желание.
– Желание есть. Как раз вот про коряги я сейчас вспомнил. Для аквариума. Американская система торговли. Вот гады!
– Суть не ясна, но эмоциональность вызывает сочувствие, – хмыкнул насмешливо поросенок.
– Долго объяснять. Я тебя для другого позвал. Где-то здесь, как говорят историки, произошла высадка викингов. Около тысячного года. Главное, что задолго до Колумба. Но самое смешное, что неизвестно когда и где. Протяженность побережья тут – тысячи километров. И по времени тоже прилично – от восьмисотого года до тысяча четыреста пятидесятого… Одним словом, ищи-свищи!
– Не вижу больших проблем.
– Что, можно и поискать?
– Можно даже найти, – качнулся с готовностью поросенок.
– Только скажи «хочу»? – ехидно поинтересовался Николай.
– Да нет. Это одна из моих основных функций. Поиск плохо оконтуренных событий в пространственно-временно2 м континууме. Я могу самостоятельно как бы осуществлять перемещения в пространстве-времени, без хронотопа, в отрыве от команд штрих-кодера…
– Как это может быть? – удивился Николай.
– Это возможно, так как в этом процессе переноса материи не происходит. Я делать там ничего не могу. Сам. В других временах и координатах. А я и не делаю. Я только наблюдаю, говоря понятным тебе языком. А если более точно, я регистрирую адреса интересующих тебя событий и штрих-коды соответствующих им времен и координат. Зная точные адреса, мы потом сможем читать отсюда, наблюдать в качестве очевидцев как бы – с помощью штрих-кодера. Я добываю, фигурально говоря, не книги, которые ты хочешь прочесть, а только их точные штрих-коды, адреса: номера стеллажей, на которых они стоят, ряд, место в ряду. И более детально: страница, абзац, номер строки, с какой буквы начать чтение. Ну, в общем, полный поиск по протоколу 17Н302/12ТСР-75, если тебе это о чем-то говорит…
– Нет. Ничего не говорит. Все это сложно…
– Ну а попроще, если совсем уж честно, то и эти адреса я достаю тоже отсюда, находясь в этом мире и в этом времени. Я просто должен исчезнуть на время из виду и перестать подчиняться командам штрих-кодера, пока не выполню свою задачу. Мне нужно, чтоб меня в это время не отвлекали. Но вам, людям, трудно вдолбить в головы, что я в замоте, не надо меня дергать. Поэтому такие голограммы, как я, всегда говорят: «Ну, я пошел летать по временам и пространствам, собирать информацию. Пока!»
– Теперь все понятно.
– Я буду отсутствовать не меньше часа, но не больше двух. Приступать?
– Приступай. Хотя постой! Зажигалки у тебя с собой нет?
– О господи!
Поросенок снизился, сел на кучу дров, собранных Николаем с побережья всего заливчика, а затем стал проваливаться вниз, проходя сквозь плавник и коряги как привидение. Опустившись почти до самого основания приготовленной кучи дров, поросенок внезапно запел:
– Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
В том месте, где у обычных поросят находится сердце, ярко затрепетал огонек – сначала алым, а затем оранжевым. Появился легкий дымок.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.
Звездочка-сердце сверкала уже ослепительно бело-голубым, плавник вспыхнул.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови…
– Ну что, годится? – спросил поросенок, вылетая из разгоревшегося костра. – Или еще что?
– Ты знаешь такого – Бжезинского?
– А как же! – кивнул поросенок. – Американский политолог польского происхождения. Профессор З. Бжезинский. Zbigniew Kazimierz Brzezinski, 1928 года рождения.
– Почитать что-нибудь можно про него, пока ты искать будешь?
– Я тебе мозги компостировать не вправе, ты сам набери на штрих-кодере его фамилию и выбери опцию «задуть в мозги», понял? – сказал поросенок и растаял в воздухе, уйдя в свободный поиск.
До Кольцевой оставалось уже не больше десяти километров, Москва надвигалась, наваливаясь всеми уродливыми щупальцами очумевшего от денег мегаполиса.
Алексей вел «опель» нагло, чуть ли не по осевой, прицепив к антенне зеленый флажок исламистов и приклеив под носом короткие черные усики. Катя, покрасившись ради поездки в жгучую брюнетку, сидела на переднем сиденье рядом с Алексеем, накинув на лицо паранджу. Олена же, робко вжавшаяся в угол на заднем сиденье, выглядела русской деревенской девушкой, которую выкрали для дальнейшей продажи в гарем, так что с точки зрения маскировки машина выглядела безукоризненно.
На эту «военную хитрость» Алексея вынудил пойти его возраст: каждый гибэдэдэшник норовил бы остановить и срезать с него за вождение автомобиля без прав, к тому же в четырнадцать лет. Это стоило от трехсот деревом до двухсот зеленью. Так что смысл маскироваться был.
Маскировочный прием был Алексеем выбран верный, ведь всем известно, что московские менты, живущие стрижкой и бритьем беззащитных и безответных, смертельно боятся остановить невзначай машину истинных террористов – тут ведь можно, вместо взятки, получить, во-первых, враз, а во-вторых, сполна по их гибэдэдэшным заслугам и по общементовской совокупности.
– Далеко еще? – робко спросила Олена, опасливо оглядываясь по сторонам.
– Да уж почти приехали!
– А что это такое?
– Магазины.
– А это? Справа?
– Супермаркет.
– Супермаркет?
– Ну, тоже магазин. Но очень большой.
– А это?
– Оптовушка. Ну, тоже магазин. Где сразу надо много покупать. Не по одной вещи, а по четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два… Так получается дешевле, оптом, понимаешь?
– То есть восемь прялок дешевле, чем одна?
– Нет! Дешевле, чем восемь прялок, если их покупать поштучно – одну за другой!
– А зачем их так много? Одна прялка лет сто в хороших руках служит…
– Прялка – да, – кивнула Катя. – А туалетная бумага?
– Туалетная бумага? – Олена лихорадочно задумалась, перебирая всю информацию, имевшуюся у нее. – А что это такое?
– Это – подружка унитаза, – напомнила Катя. – Помнишь, я тебе ее показывала – как лента скрученная. Ты еще думала, что она для того, чтобы невест на смотринах украшать.
Олена испуганно приложила палец к губам, указывая Кате взглядом на спину Алешки, но мгновение спустя, заметив его слегка насмешливый взгляд в зеркальце заднего обзора, покраснела и поспешила сменить тему:
– А это вот, как городок, это что?
– Это ярмарка. Здесь очень много магазинов.
– И все купцы. И везде купцы! Как у вас много купцов-то богатых! А кто же это все покупает?
– Люди! – пожала плечами Катя.
– За деньги? – робко спросила Олена.
– Да, за деньги. Конечно, за деньги. А тут вот, видишь, «Глобал»? Тут за большие деньги.
– А деньги? Откуда все люди деньги берут? – поинтересовалась Олена.
– Работают, – кивнул Алексей. – Зарабатывают.
– Да? – удивилась Олена. – Мы вот все едем и едем, полдня уж. А я никого не видела, кто работает. Все только продают и покупают.
– Увы, это так и есть, – согласился Алексей. – Я тоже работающих не видел. А, нет, помнишь, бабушка на сто сорок втором километре лопатой у себя на огороде что-то копала?
– Помню. Бабушку помню! А потом еще дедушка был, с другой стороны дороги, столик строил у дороги.
– Не строил, а раскладывал.
– Зачем?
– Ну как? Наверное, чем-то торговать… Вьетнамскими чайниками… Или китайскими полотенцами, махровыми… Откуда мне знать чем?