– Сами скупы, но очень надеются на нашу щедрость… – хмыкнул, комментируя, Кальв.
Члены экипажей всех ладей, не исключая и ладью Бьярни, захмыкали, улыбаясь в усы и бороды.
Не улыбнулся один лишь Сигурд. Он ничего не слышал: отключился, перебирая свои эйриры.
Пересчитав деньги в мошне, он сильно расстроился. Мошна заметно облегчилась за последние дни, хотя трат никаких в море, естественно, не было. Значит, кошмары, мучившие его во сне, о которых он смутно вспоминал по утрам, были реальны?
Ярл Сигурд давно уже обратил внимание на то, что стоило ему поесть на ночь подтухшего вяленого мяса, как ночью он, опасаясь прихода инеистых великанов, начинал ползать вокруг своей постели, находящейся внутри палубной надстройки, и прятать эйриры в щели настила палубы-днища. Некоторые из эйриров проваливались глубоко в щели, не достать. Эти пропавшие эйриры, видимо, доставались Ньерду – богу, управляющему движением ветров и усмиряющему воды…
Наверное, так, поскольку штормов, ураганов давно уже не было. Но и денег в мошне, надо сказать, значительно поубавилось… Осталось всего двадцать семь золотых эйриров: он, Сигурд, оплатил, выходит, во время кошмаров этих ночей спокойствие всех…
– Ты будешь платить за Путеводную Звезду, Сигурд? – донесся слева от него голос Бьярни.
Сигурд завязал мошну покрепче, повесил ее на место – себе на пояс, подтянул его, поправил меч, плащ, шлем, после чего погладил себя по бороде и сказал:
– Ярл Бьярни, послушай мой добрый совет: поешь говна на ночь и заплати, как я, за всех!
Истинный смысл высказывания остался совершенно непонятен для гребцов и воинов флотилии, однако реплика Сигурда прозвучала настолько громко, ярко, выстраданно, что никто не смог остаться равнодушным.
Экипажи ладей Кальва и Сигурда замерли на секунду, смакуя сказанное, а затем дружно взорвались хохотом:
– Ай да Сигурд!
– Ну, выдал!
– До чего ж метко-то!
– А я не слышал! Что?
– Ну, Бьярни-то: давай-ка заплати! Сигурд ему: говна пожуй на ночь!
– Сигурд-то мастер!
– Остроумно!
– Действительно добрый совет!
– На ночь ешь, днем не наешься!
– Запомнить надо, не забыть!
– Вот шутка: и на свадьбе, и на поминках пригодится!
– «Поешь говна»! Ха-ха!
– Всем шуткам шутка!
Бьярни, склонившись к Годиновичу, заметил вполголоса:
– Твой план содрать с них деньги за это непонятное чудо и пустить их впереди себя на разведку, живым щитом, был очень хорош…
– Спасибо, властитель. – Хросскель Годинович с достоинством поклонился, благодаря за комплимент.
– Один лишь недостаток: не сработал…
– Что-то не учел…
– Зря я тебя неделю назад акулам не скормил за обещание пятью хлебами весь экипаж накормить…
– Пятью рыбами, властелин, – тихо поправил Годинович. – Рыбы больше хлебов.
– Да, – согласился Бьярни. – А волки больше рыб…
– Ты хочешь накормить людей волками? – удивился мудрец.
– Нет. Я накормлю волков тобой, на берегу, если хоть что-то случится при высадке.
– А что случится? – встревожился Годинович.
– Почем я знаю? – пожал плечами ярл. – Мы же вынуждены теперь плыть за этой колдуньей, принявшей вид летающей свиньи…
– Но почему мы вынуждены?! – с беспокойством спросил кудесник.
– А куда ты теперь-то денешься? – с неприязнью прошипел Бьярни и, обращаясь уже ко всей флотилии, громко спросил: – Так что вы решили, други?
– Мы пойдем своим путем! – немедленно отреагировал Кальв и махнул гребцам отходить от ладьи Бьярни.
Гребцы Сигурда вопросительно повернулись к стоящему на баке предводителю.
– А мы? – Бард заглянул в ничего не выражающее каменное лицо Сигурда.
Тот, видно, все еще пребывал под впечатлением невеселого итога пересчета денег в мошне.
– Что «мы»? – спросил Сигурд, не вполне въезжая в образовавшийся расклад.
– Мы пойдем с Бьярни?
– Ни за что! – отрезал Сигурд, ударив кулаком по брусу-поручню. – Мы пойдем своим путем!
– Но своим путем пошел Кальв! – заметил Бард. – Мы пойдем, как Кальв?
– Никогда! – Сигурд вторично ударил кулаком по брусу-поручню.
– Но что нам остается? – удивился Бард. – Если не идти с Бьярни и не идти своим путем, как Кальв? Что еще? Куда тогда?
В ответ Сигурд остервенело заколотил кулаком в поручень, будто забивал им плохо идущий в сучок гвоздь.
– Куда угодно, только не туда! А как? Не так! И так уже в мошну без слез не взглянешь, и так! Поэтому – никак! Не так! И не туда! Куда? Отвечу: не туда!
– Но они идут к Новому Берегу, к сказочной райской земле, называемой Винланд…
Сигурд едва заметно кивнул подбородком, соглашаясь:
– Да, это так… А мы… А мы… А мы пойдем домой!
У всех гребцов от удивления отпали челюсти – до колен. Открыв рты, они замерли, вцепившись в рукояти весел, онемев.
Крепчавший ветер наполнял парус, быстро неся ладьи к берегу.
– Не обсуждать! – гаркнул Сигурд. – Разворачиваемся и – домой!
Постояв еще пару секунд и свирепо повращав глазами, Сигурд скрылся в палубной надстройке – когда он впадал в гнев, у него всегда обострялось чувство голода, удовлетворять которое было разумно, скрывшись от лишних глаз.
– Домой… – растерянно прошептал Бард, садясь рядом с Торхаддом.
Старый шкипер молча кивнул в ответ.
Бард осторожно тронул старика за рукав:
– У нас воды и пищи на три дня, не больше. А до дому идти не меньше ста дней… Мы же все погибнем, Торхадд Мельдун…
Из-за стены надстройки, к которой они прислонялись спинами, донеслось негромкое чавканье, прерываемое время от времени бульканьем и причмокиванием…
– Нумуда-ак… – протянул нараспев старый шкипер.
– Мы их теряем! – сообщил поросенок Аверьянову. – К бухте возле Оленьего Холма идет только Бьярни. Кальв взял к югу, градусов на сорок пять от Бьярни, а Сигурд повернул назад, в океан. Это провал.
– Нет, – возразил Николай, доставая двенадцатимильный радиотелефон. – Пора, девочки, – скомандовал он в трубку. – Зажигай! Только сигнальных ракет пока не пускать – испугаете.
Ладья Сигурда, развернувшись кормой к берегу, дала возможность гребцам видеть, от чего они уходят.
Сначала там, на уже таком близком Далеком Берегу вожделенной земли Винланд, во мраке вспыхнули отдельные огоньки, а затем засветились неоновые трубки, наполненные бегущими искрами всех цветов радуги, сверкающие поочередно созвездия сотен лампочек…
Еще мгновение – и весь Олений Холм вспыхнул, как самоцвет, переливаясь блестками и веселыми лучами во всем воспринимаемом человеческим глазом спектральном диапазоне.
Лучи мощных софитов высветили женскую фигуру в длинном, до земли, бело-розовом платье, стоящую на вершине холма отдельно, как маяк, как памятник.
Конечно, на таком расстоянии фигура Вари казалась крошечной, но лучи прожекторов, откидывающие ее тень на клубы густого белоснежного тумана, создаваемого с помощью обычной углекислоты, были видны и с пяти километров.
– Баба… – тихо сказал кто-то из гребцов на ладье Сигурда и громко сглотнул.
Но это и без него уже поняли все.
– Взяли! – скомандовал рулевой гребцам. – Навались!
После чего сам, вместо того чтобы смотреть прямо по курсу, в беспросветный мрак Атлантики, повернулся назад, лицом к рулю, отвернувшись от гребцов.
Впрочем, в его поведении был смысл.
Сигурд, уходя в палубный сарай, забыл приказать спустить парус. И теперь ветер, приходящий из темных океанских далей, давил на него, толкая ладью к берегу, кормой и рулем вперед, совершенно, казалось бы, не замечая усилий гребцов.
Усилия же, надо признать, были те еще: гребцы только макали весла в воду, вкладывая всю силу в движение весел по воздуху. Конечно, грести так было очень неудобно – поменяв мысленно местами водную и воздушную среду и пытаясь при наклоне вперед черпануть как следует по ветру, а погрузив весло в воду, сачкануть, используя сильные мышцы спины исключительно для имитации могучего гребка, – но чего не сделаешь ради собственного блага!
«Возвращающаяся» таким образом «домой» ладья Сигурда стала даже догонять корабль Бьярни, идущий точно на Олений Холм, и причина этого была очевидна: гребцы Бьярни сидели как положено, спинами по направлению движения, и потому не видели стимулирующей гребцов Сигурда картины.
В том же духе двигался и корабль Кальва.
Три силы, действующие на его ладью, – сила ветра, сила, развиваемая гребцами, и реакция руля, жестко закрепленного относительно набегающего потока – сложились сами собой так, что результирующая, легко получаемая элементарным векторным сложением, указывала точно на Олений Холм.
Ладью Кальва несло туда же, куда и всех, но не задом наперед и не естественным образом – бушприт по курсу, – а как бы боком, полулагом.
Кальв, стоящий на баке и правильно оценивающий происходящее, не возражал против такого способа передвижения. Для него главным было – идти «своим путем», чтобы не платить за чужой и не подставляться возможной вполне береговой обороне, – словом, случись что, не попасть под раздачу первым.
С берега все казалось непрофессиональной киносъемкой.
Ладьи уже подходили к кромке прибоя, но не было еще ни остервенелых режиссерских криков в мегафон, ни бестолковой паники среди статистов, ни мелькания посторонних перед камерой, ни визгливого мата исполнительницы главной роли, которую, наступив ей на подол, ассистент режиссера сильно толкнул в лоб ладонью, вводя в тонус…
Не было ни щелчков хлопушкой по голове заснувшего с похмелья звукотехника, ни мельтешения лучей прожекторов – экспериментов пьяных светотехников, забывших, что свет уже был ими же установлен час назад, и затеявших теперь снова «поиграть немного со светом, поискать гамму высвета», в то время когда давно уже пора снимать.
Ощущение фантасмагории, нереальности происходящего усугублялось каким-то вселенским спокойствием, общей умиротворенностью, совершенно неясно откуда взявшейся благодатью, атмосферой радостной, ждущей тишины.