– Са-а-аша! Какие лю-у-уди! Ты, как всегда, вспоминаешь о нас, сирых, когда тебе приспичило нас покинуть, нес-па?
– Привет, Рит! Как вы? Сезон полыхает?
– Всё как всегда. Заходи.
Я протолкалась через общую приемную и закрыла за собой дверь в Ритин кабинет.
Тут все было по-прежнему, на стенах только прибавилось дипломов – и принтов с рисунками того самого индийского умника, чьими текстами зачитывались и мы с Мойрой и Ритой, и Стив, и многие прочие наши общие знакомые. Компания не афишировала пристрастия генералитета ко «всякому такому», но – свои знали. На подоконнике, как всегда в разгар сезона, громоздилась батарея дорогих бутылок – транзитно, впрочем: ни Рита, ни тем более Мойра алкоголь давно не употребляли, и все даримое с околосветовой скоростью передаривалось всяким нужным людям. Большая экономия, между прочим.
– Как ваши дела, Рит? Как сама?
– Дела в порядке, сама хорошо. Плюнь на приличия, вот твой билетик.
Я приняла из ее рук бланк.
– Полетишь в лучшем виде. «Калининградские авиалинии» – скоро обанкротятся, похоже, но пока летают. Придется, правда, посидеть немного в Кёниге, но тут уж не до жиру. Поздно спохватилась, дорогая.
Рита-Риорита. Знала бы ты, как они, те люди, умеют спохватываться.
– Как же вы меня выручили, Рита. Не представляешь себе.
– Что там было-то?… «Приходи, приходи, даже если нарушил обеты сто раз»? – Подмигивает. – Ты же знаешь, как мы тебя любим тут все.
Это после того, как я им лет восемь назад подсунула группу в Ирландию, просто по дружбе, и они все лето маялись делать им визы. Море нервов и времени ухлопали, спасибо мне. Но Мойра даже не обиделась, Рита и подавно.
– Спасибо вам большое. Не знаю, как и благодарить, честно.
– Деньги в кассу, милая. И заходила бы почаще, что ли. – Ритины голос и манера разговаривать были и остаются, думаю, одним из ключевых активов компании. Жемчужина, это точно.
Уже шагая по бульвару и поминутно проверяя, на месте ли конверт с билетом во внутреннем кармане куртки, я неохотно призналась себе, что примерно через час мне все-таки предстоит как-то объясняться с дядей Федором.
С черного неба сыпалось как в последний раз. Когда я ввалилась домой, в костюме снеговика, Федора еще не было. Вариантов два: начать собирать рюкзак еще до того, как он заявится и все узнает, или дождаться его и собираться уже после разговора. Вот оно, прохладное и гулкое – свободное – падение с большой высоты: шаг в пустоту уже сделан, дальше – все в руках провидения. И я, потоптавшись в прихожей, отправилась в ближайший супермаркет – реализовывать неучтенный третий вариант: закупаться подарками. Коробка для Федора уже давно была задвинута под елку и теперь ждала своего часа, так что хотя бы тут я повела себя как хорошая девочка. Дрянной девчонкой мне еще предстояло побыть в самом ближайшем времени. Я терялась в догадках, пытаясь предвидеть реакцию Федора на новость, что наш первый совместный Новый год – сюрприз! – ему придется встречать без меня. Вариант сдаться на уговоры или упреки и остаться не рассматривался сразу и наотрез, еще до того, как все начнется.
Увешанная кульками, я поскреблась в дверь, потому что ключ из-под всего можно было извлечь только археологически, а окна кухни к моему повторному возвращению уже светились. Федор открыл мне, автоматически принял пакеты и только удивленно воззрился на них:
– Это кому столько?
Начать прямо тут, не снимая гамаш, или все же раздеться?
– Сейчас расскажу, погоди.
Федор пожал плечами, сгрузил блестящее и шуршащее на пол в комнате и вернулся к своим любимым мониторам. Я же разделась и боком-боком просочилась на кухню, все еще надеясь, что Федор вдруг сам прозрит несказанное, все поймет, и мы счастливо проспим до четырех утра, после чего я чмокну его в пухлые губы и возьму курс на аэропорт, а он, счастливый и довольный, станет готовиться к уединению в новогоднюю ночь. Но ожидать такой плотности чудес было уж совсем и непрактично, и борзо.
– Так что в итоге? – Федор, мастер краткого художественного слова, скрестив руки на груди и, видимо, смутно ощущая, что дело нечисто, остановился в проеме кухонной двери.
– Акхм. Ну… – Давай уже разом, ну правда. – Дядь-Федор, слушай, я завтра утром улетаю.
– Та-ак. На один день, что ли? И далеко?
– Нет, на неделю. П-примерно.
Пара секунд все же потребовалась, чтобы Федор осознал сказанное и его следствия.
– Потрудись объясниться, пожалуйста.
Уфф. Пока все ничего.
– Помнишь, я тебе рассказывала про книгу, которую я переводила с фернского?
– Помню, да, девчачьи глупости. Анти-Буковски, анти-Мураками, ага. И что?
В интересах дела я сочла возможным пропустить эту реплику мимо ушей.
– Ну да. Вот эти ребята не хотели меня в свою песочницу, все эти годы. А тут, представляешь! – Побольше трепета и восторга в голосе. – Позвали Новый год отмечать вместе.
Пауза.
– Я с тобой.
– Федор, прости, но никак. Один билет еле добыла, вот буквально сегодня. – Пошла в прихожую, достала заветный бланк. – Смотри.
С некоторой опаской протянула ему билет как вещественное доказательство. Федор, все же мельком зафиксировав пункт назначения, в целом проигнорировал мой жест и продолжил допрос:
– Не убедила. Ты что, не можешь с ними в другое время встретиться?
Пришла пора юлить и лебезить:
– Ну… ну – может не быть другого времени: они ж такие, они в другой раз не позовут. Вот представь, что тебя приглашают на мальчишник самых крутых чуваков с РБК! – Федор увлеченно играл на бирже. Находчивость – наше всё. – Один шанс на всю жизнь.
Федор, судя по лицу, учел мой аргумент, но решил все-таки обидеться, пока – в квазипарламентских выражениях:
– Сань, это скотство, я считаю.
– Не-ет, Федь…
– Не называй меня так.
– Прости, пожалуйста. Нет, Федор, со всей ответственностью заявляю: это не оно. Я ж не к другому мужчине еду, ну правда. – Мысли Федор читать не умел, и поэтому мелькнувшее в сознании имя и лицо Энгуса я гасить не бросилась.
Федор обдумал этот аргумент.
– Допустим. А мне что делать?
– Позвони Андрею, Вике, Антохе, встреть с ними. Обещаю набрать тебя ровно в полночь по Москве.
– Вот спасибо-то. Извиниться не хочешь за все это?
Извиниться? Да я его готова была целовать до крови в темя за то, что так легко отделалась.
– Извиниизвиниизвиниизвини, пожалуйста! – С сильным запозданием я не менее сильно виноватилась, но с раскаянием было туго: я уже была вся там, в Стране Бытия.
– Ладно. Не лезь ко мне какое-то время. Собирай вещи пока. – С этим Федор развернулся на пятках и вернулся в гостиную. А я зарылась в платяной шкаф по пояс.
Сборы заняли примерно полчаса. Я решила, что все теплое и объемное напялю на себя, а остальное много места не потребует. Две трети рюкзака заняли купленные подарки. Да и не планировала я ничего такого брать. Интуитивно показалось, что наряжаться на елку там никто не будет. Шурша пакетами, я прослушала вопрос из другой комнаты, и Федору пришлось напрячь голосовые связки:
– Где встречаетесь хоть?
– В Этрета.
– Где?
– В ЭТРЕТА! ЭТО ТАКОЕ МЕСТО В НОРМАНДИИ, ПОМНИШЬ?
– Чё так сложно-то?
Я решила, что нелишним будет дойти до него и даже присесть на подлокотник его кресла.
– Ирма – которая автор книги – удрала туда полгода назад. Подозреваю, что они таким способом хотят сделать ей сюрприз.
– Красавцы. Человек явно от всех уехал, а вы планируете припереться и все испортить.
– Ты не понимаешь. У них там так все устроено…
– Да куда уж мне.
– Ну не обижайся.
– Да ну тебя. – Неохотное объятие.
– Ты такой у меня замечательный, Федор. – Никакого вранья, серьезно.
– Не подлизывайся, фу. – Но все равно обнимает.
– Я не подлизываюсь. Я восхищаюсь.
– Предательница.
– Не кидайся словами.
– Поучи деда кашлять.
– Дед, тоже мне.
– Собирайся иди. Спать-то будешь ложиться? Я бы вызвал такси уже сейчас, на всякий случай. Смотри, как метет.
…Пресловутая полоса отчуждения началась уже в такси. Мне в последний момент, как это всегда бывает, взгрустнулось и стало не по себе: куда лечу? зачем? Но еще на подъездах к Домодедово я уже подняла все якоря.
В Калининграде, как и было обещано, я провела несколько часов. А потом еще несколько – из-за метели не давали взлета. Полная анестезия вечно ноющей железе треволнений: сутки в запасе! На радостях я сперла в аэропортовом кафе шикарный стакан для виски – «дьюаровский». Подарю Федору, когда вернусь. «Когда вернусь». «Долго и счастливо», да.
Вылетели в итоге ближе к трем. На Париж одновременно с моим самолетом опустились напитанные рождественскими огнями сумерки, акварельно расквашенные дождем пополам со снегом. Обнять бы Йенса.
«Привет, эльф! Я до утра в твоем городе. Встретимся?»
Ответа пришлось ждать долго. Я приехала на Северный вокзал, купила ритуальный багет с сыром, выбралась на улицу и пошла куда глаза глядят. Руки немедленно украсились багряными цыпками и окостенели под ветром, мне было промозгло и абсолютно одиноко – в значении «уединенно»: я совсем-совсем одна на расползающейся под ногами Пангее, а счастье шло в метре впереди меня, размахивая полами настежь распахнутого, легкого не по сезону пальто, и шлейф из корицы и гвоздики тянулся широким конусом, волоча меня за собой. Но отчего-то нагнать его и заглянуть ему в глаза я никак не могла, и от этого росло и росло перчившее горло беспокойство.
И вот оно. Ближе к десяти прилетело: «В Ютландии. Хороним Риику. Автокатастрофа. Прости». Я не глядя перешагнула порог первого попавшегося кафе, где-то на Сен-Жермен. Играло что-то Франсуа Фельдмана, похоже. Люди за окнами бежали туда и сюда. Официанты хамили, как обычно. Звякала посуда, бармен шумно рассказывал анекдот каким-то мужикам в подпитии. Кивала и подмигивала праздничная иллюминация. Сходили с ума водители в пробке. По шкурам окостеневших платанов стекало мокрое небо. Риике, сводной сестре Йенса, было от силы двадцать четыре. «Не плачь, я сам», – высветилось на телефоне чуть погодя.