– Известное дело – где! – фыркнула Эффи. – Избавилась она от него. С тех пор все грехи замаливает.
«Если Артур Оттис действительно дал место опозоренной женщине, неудивительно, что она предана ему. Похоже, я ошибалась и в нем, и в капитане«.
Стук в дверь пробудил Кэти от ее печальных дум.
– Нэнси, я открою сама, – сказала она. – Сиди, милая. Ты и так хлопочешь без перерыва.
В садике перед домом стояла гувернантка; в руке она держала ковровый саквояж.
Миссис Норидж никогда не тратила времени на светские разговоры, если только это не входило в ее рабочие обязанности.
– Доброе утро, Кэти, – сказала она, обратив к вдове бледное лицо. – Я заглянула по дороге, чтобы предупредить об отъезде. Нет-нет, благодарю вас… – Гувернантка не позволила молодой женщине взять у нее сумку. – Поезд отходит в девять тридцать, у меня не так много времени.
– Но отчего такая срочность? – обеспокоенно спросила Кэти. – Боже мой! Неужели с кем-то из ваших родных случилась беда?
Гувернантка заверила, что за те тридцать с лишним лет, что ее родные лежат на кладбище Грейфрайерс, с ними не случалось ничего выдающегося, и она совершенно уверена, что и в ближайшие годы, если верить Библии, за их спокойствие можно не тревожиться.
– Я отправляюсь в Нортумберленд.
– Вы надеетесь… – испуганно начала Кэти.
– Я надеюсь привезти оттуда ответ на вопрос, кто убил вашего мужа, – без обиняков сказала гувернантка. – Вы не вспомнили, что говорил мистер Эванс о капитане Шакпи?
– Ах да! Джек сказал что-то странное… Он сказал, что было бы правильно поменять местами капитана и мистера Оттиса. Я спросила, что это значит, но он только улыбнулся и ответил, что всего-навсего думал вслух, а ему часто приходят в голову разные глупости.
Из глубины дома донеслось:
– Кэт, ты где?
– Нэнси зовет меня, – заторопилась Кэти. – Это троюродная сестра Джека. Она приходит на несколько часов каждый день и помогает мне.
– Рада, что есть кому за вами присмотреть, Кэти. Я собираюсь вернуться к концу недели.
Гувернантка пошла к калитке.
– Ради бога, будьте осторожны, – вырвалось у молодой женщины.
В поезде миссис Норидж купила утреннюю газету, достала из кармашка саквояжа складной нож и разрезала страницы. Сначала она прочла грозную статью о возможном крахе сельского хозяйства, если цены на пшеницу продолжат падать. Затем перешла к объявлениям. Глаза ее скользили по строчкам, однако мысли были заняты не новостями и не сообщениями о бракосочетаниях и похоронах. «Поменять местами капитана и Оттиса… Что Эванс имел в виду?»
Охотник пришел к запруде не просто так: ему назначили встречу. Полиция уверена, что убийца незаметно подкрался к своей жертве. Это говорит лишь о том, что никому из ведущих расследование не приходилось тайком подбираться к охотнику. «У вас, мистер Эванс, были отличные слух и зрение. Вы не позволили бы кому попало застать вас врасплох».
Значит, Эванса выманил из дома тот, кому он доверял.
Путешествие успело утомить миссис Норидж. Будучи человеком ни в малейшей степени не склонным к созерцательности, к концу пути она пожалела, что из книг захватила с собой только «Природу готики». «Определенно, Рескин не годится для поездов. Удивительный человек: о чем бы он ни писал, выходит проповедь». Она бросила взгляд на пожилую особу напротив, читавшую «Дом у кладбища». Хоть миссис Норидж и недолюбливала Ле Фаню, полагая, что он чрезмерно запутывает сюжет, сейчас она без колебаний обменяла бы на него всего Рескина.
Наконец за окном замелькали красные и серые крыши. Миссис Норидж подхватила саквояж и вскоре стояла на продуваемой всеми ветрами станции города Морпет.
Портье гостиницы «Треска и роза» привык отвечать на вопросы постояльцев о своем городе. Мужчины одинокие чаще всего интересовались, где можно поужинать или развлечься, женщин привлекали магазины и церковные службы. Однако никто еще не обращался к нему с вопросом, который задала высокая сухопарая женщина лет сорока пяти, только что оставившая задаток за комнату с балконом.
– Кто у вас самый старый констебль? – спросила она.
– Прошу прощения?
– Констебль, – нетерпеливо повторила женщина. – Я ищу того, который служит дольше остальных.
Портье открыл было рот, чтобы узнать, зачем это ей понадобилось, но наткнулся на суровый взгляд темно-серых глаз и решил придержать при себе свое любопытство.
– Боб Кармишел вам нужен, я так думаю, – покорно сказал он. – Уж и не знаю, кто у нас старше… Разве что Иткинс, но он помер в прошлом году…
– Где я могу его найти?
– Иткинса-то? – глупо переспросил портье, чувствовавший себя крайне неуверенно под этим взглядом.
Женщина подняла брови.
– А, Кармишела! – Портье засуетился и выскочил из-за стойки. – Так это… Здесь недалеко. Пойдемте, я вас провожу.
Констебль нес свою службу на углу Пламиш-хилл и Льюис-Гарден. Вряд ли на двух этих улицах нашлось бы зрелище более примечательное, чем мистер Кармишел с его усами, глазами и пуговицами: что не расчесано, то блестит, а что не блестит, то вытаращено. Портье почудилось, будто носатая дамочка пробормотала что-то о великолепных болванах. Этого, конечно, быть никак не могло, потому что констебль выглядел как архангел Гавриил, которому Вседержитель доверил Пламиш-хилл и Льюис-Гарден. Каждый раз при виде его в памяти портье непроизвольно всплывал список собственных прегрешений, начиная с кражи булочки на рынке в возрасте пяти лет и заканчивая безнравственной связью с вдовой Фаулер-Брукс. Он давно пополнил бы ряды кающихся грешников, если б не то обстоятельство, что прелести вдовы были в своем роде не менее ошеломляющими, чем облик констебля, так что, дойдя до конца списка и воскресив в памяти ее образ, портье принимал решение навестить вдову как можно быстрее, а Сатана в очередной раз торжествовал победу.
– Констебль, добрый день! – Портье уставился на свое отражение в верхней пуговице мундира, которая как раз была на уровне его глаз. – Эта дама искала вас.
Он попятился и мгновенно исчез.
– Чем могу помочь, мэм?
Обладай архангел Гавриил таким басом, как констебль Кармишел, труба в Судный день ему бы не потребовалась.
Миссис Норидж кратко изложила, что привело ее в Морпет. Она была почти уверена, что, услышав «двадцать лет назад», констебль недоверчиво усмехнется, но вместо этого Кармишел кивнул с самым серьезным выражением лица.
– Помню этот случай, – пробасил он. – В тот же вечер взяли этого вырод… Извините, мэм, я хотел сказать: преступника.
– Не могли бы вы говорить чуть потише, – попросила миссис Норидж, наблюдая, как извозчик тщетно пытается справиться с перепуганным мерином. – Так вы сказали, что помните это убийство?
– Верно, мэм. Я-то и схватил молодчика.
Миссис Норидж уставилась на констебля.
– Вы поймали убийцу девочки? – недоверчиво переспросила она.
Констебль кивнул.
– Страшное дело! Я как раз в том году заступил на службу. Папаша мой сапожник и дед сапожник. Когда девчушку нашли, Макьюэнс, инспектор, приказал никому не подходить к ней близко. На земле остались следы. Я привел папашу, с разрешения инспектора, и тот сразу сказал, что во всем Морпете пять человек носят такие ботинки. Мы-то надеялись, это чужак! Сюда много народу приезжало на ярмарку. А папаша-то мой, значит, говорит: Дик Салливан это, вот кто. Я, говорит, Салливанов тридцать лет обуваю, и у всех у них носы, значит, друг на друга смотрят. А у Дика – сильнее всех. У него и ноги колесом, говорит папаша, и сам он низкорослый, к тому же Боб мне за обувку-то так и не заплатил, а когда я пришел к нему за деньгами, удрал, точно заяц, и больше на глаза мне не показывался. Такой человек на все способен!
Миссис Норидж вздохнула про себя. Бедный кривоногий Дик Салливан.
– Я пришел к нему, – флегматично продолжал констебль, – вытащил из его логова, как крысу. Он во всем и сознался.
Миссис Норидж вздохнула вслух.
– А этот Макьюэнс… Он еще жив?
– Живее всех, – добродушно отозвался констебль. – У меня как раз время обхода, я покажу вам, где его дом.
По дороге к отставному инспектору миссис Норидж мысленно восстанавливала картину событий. Убийца не просто сбежал из города; вместо него был схвачен невиновный. Должно быть, он много лет чувствовал себя в безопасности – до тех пор, пока Джек Эванс не начал рассказывать гувернантке о девочке, встреченной в поле. «Надеюсь, Макьюэнс окажется поумнее этого расфуфыренного болвана и от него будет хоть какой-то прок».
– А вот и он, – сказал констебль.
В саду перед домом работал коренастый мужчина в широкополой шляпе. Он поднял голову, и на миссис Норидж уставились умные проницательные глаза. Констебль, почтительно поздоровавшись, ушел, чтобы вернуться на пост, и гувернантка второй раз приступила к рассказу.
Констебль Кармишел не задавал ей вопросов. Ему было достаточно интереса, проявленного дамой, чтобы выложить все, что он знал.
Фил Макьюэнс был сделан из другого теста. Он отнесся к гостье с большим вниманием, но дал понять, что хотел бы услышать о причинах, заставляющих ее расспрашивать о давнем убийстве.
Миссис Норидж оказалась в затруднительном положении. Макьюэнс мог счесть ее рассказ завуалированным обвинением в том, что он отправил на виселицу невиновного, и в этом случае на его откровенность можно было не рассчитывать.
– Мой брат сейчас при смерти, – сказала она, придав лицу соответствующее выражение скорби и смирения перед лицом судьбы. – Его дни сочтены. Он решил открыться мне и поведал, что двадцать лет назад останавливался в вашем городе и был свидетелем поисков малышки. Брат – человек богобоязненный и чувствительный: увиденное глубоко потрясло его. Он просил меня приехать сюда и разузнать, был ли наказан преступник.
Макьюэнс предложил ей сесть на скамейку под вишней, а сам устроился на старом садовом табурете.