ят. В основном те, которые действительно не умеют или не хотят учиться. А остальные… Разве мы совершили в своей жизни все возможные ошибки? Значит, чему-то все-таки научились и на чужих…
Оптимальный возраст для подобной беседы (в зависимости от сформированности круга интересов и интеллекта подростка) — 13–15 лет.
Составление стратегического плана проще пояснить на примере.
Алина, миловидная хрупкая девушка 14 лет, твердо решила стать хирургом.
— Это благородная, нужная людям профессия, — тихо, но решительно говорит она. — И достаточно престижная. Я знаю, что хирурги — это обычно мужчины, но теперь времена меняются, а руки у женщин всегда были ловчее и тоньше. А крови я совершенно не боюсь… И не спорьте со мной…
Никто и не спорит с Алиной. Просто подсчитываем трудности и резервы. Никто в Алининой семье никак не связан с медициной. Следовательно, придется пробиваться самой. Естественно, медицинский институт. В училищах хирургов не готовят. Материальный уровень семьи весьма средний, но на подготовительные курсы деньги найдутся. Значит, подготовительные курсы. Это в одиннадцатом классе. А сейчас? Если не идти в училище, то, может быть, существуют спец классы или даже спецшколы? Покупаем справочник, опрашиваем знакомых, читаем газеты. Спецшкол не обнаружено, кроме одной православной медицинской гимназии. Алина — атеистка, следовательно, гимназия не подходит. Но вот есть два медицинских десятых класса. Один связан с санитарно гигиеническим факультетом, другой — с Педиатрическим институтом. Алина собирается в Первый медицинский, но на безрыбье и рак рыба. Алина выбирает класс, связанный с Педиатрическим институтом. Вместе с мамой едут туда, говорят с завучем, с ребятами. Алина укрепляется в своем выборе, начинает готовится к экзаменам. Выбор достаточно серьезен, эльфийская внешность играет против Алины, придется до называть, что хирургия — это не просто так, а продуманное, взвешенное решение. Алина поступает в медицинский класс, параллельно заканчивает курсы массажа, занимается в СНО при медицинском факультете СПбГУ, а на каникулах устраивается работать нянечкой в хирургическое отделение. И здесь приходит отрезвление.
— Я не боюсь крови, но я не могу-у!.. — рыдает Алина.
Неужели все напрасно? Но вот практика в родильном доме, потом в детской поликлинике. И Алина снова оживает. «Я буду неонатологом! — решает она. — Буду работать с самыми маленькими детьми».
В 11 классе выявляются колоссальные проблемы с физикой. Алина тотально не понимает ее. А физику надо сдавать в институт. Приходится нанимать репетитора. На курсы уже не хватает денег. Случайно в доме, где живет Алина, обнаруживается клиентка, которой нужен недорогой регулярный массаж. Алина снова берется за справочники и за жирные телеса клиентки. Та рекомендует исполнительную, чистенькую и аккуратную девочку еще двоим своим подругам. Деньги на курсы есть.
Сейчас Алина учится на втором курсе Педиатрического института. Подрабатывает массажем. С каждым днем ее все больше интересует невропатология. Кажется, она решила посвятить свою жизнь именно этому.
— Может быть, я даже буду нейрохирургом, — шепотом, словно боясь сглазить, призналась она мне во время последней встречи.
Одна из задач родителей — показать ребенку, подростку разнообразие окружающего мира, разнообразие населяющих этот мир людей. Если это не сделано, то сектор круга, из которого ребенку придется впоследствии выбирать, окажется очень узким.
Есть люди и целые структуры, которые могут помочь в этом родителям и самому ребенку. Во-первых, это разнообразные кружки, секции, клубы, семинары и факультативы. Совершенно неверно думать, что раз уж ребенок пошел в кружок, допустим, кройки и шитья, то там он и обязан заниматься вплоть до совершеннолетия. То, что ребенок меняет кружки, секции, посещает в этом году клуб журналистов, а на следующий год — театральную студию, вполне нормально. Возможно (и даже скорее всего), он не станет театральным актером или журналистом, но его представления о мире и о самом себе за эти два года существенно расширятся.
Кроме того, практическая психология также может помочь семье в этом вопросе. Существуют тесты, позволяющие определить склонности и возможности вступающего в жизнь человека. Не стоит слепо доверять их результатам (как и результатам всех других тестов), но кое-какие сведения, почерпнутые из них, могут оказаться совсем нелишними при совершении выбора. Кроме того, психолог-консультант может оказать практическую помощь семье и в составлении «психологического портрета» и стратегического плана, описанных в предыдущей подглавке. Он же поможет выделить главные трудности, которые могут встретиться подростку на пути реализации его планов, наметить способы их преодоления.
Существуют и групповые методы для анализа и решения подобных проблем. Наиболее адекватными из них автору представляются различным образом ориентированные тренинги личностного роста, которые позволяют подростку лучше узнать себя, свои сильные и слабые стороны, оценить с помощью обратной связи, как его воспринимают окружающие, научиться самому лучше понимать других людей, правильнее реагировать на их вербальные и невербальные послания. Здесь же подросток может точнее сформулировать для себя свои цели, понять, чего же он действительно хочет от жизни и что готов и способен дать ей сам.
Консультацию с психиатром мама провела оперативно. Психиатр ничего такого особенного не нашел, но на всякий случай прописал легкие антидепрессанты. От антидепрессантов послушному Антону стало так плохо, что их прием пришлось срочно прекратить. Довольный психиатр сказал, что случившееся может служить диагностическим признаком — депрессии у Антона нет.
— Разбирайтесь дальше со своим психологом, — добродушно сказал он на прощание. — А еще лучше — плюньте и пусть будет как будет. Не задергивайте парня, поверьте мне, старому, их сейчас ровно половина таких. Что же — всех лечить, что ли?
С этой рекомендацией мама и явилась ко мне. Антона оставили дома, на что он отреагировал с откровенным облегчением. Несмотря на сдержанность юноши, видно было, что психология с психиатрией уже порядочно достали его.
— Ну, давайте искать, — бодро предложила я, не имея ни малейшего понятия о том, как подойти к делу. Депрессии нет — это хорошо. Но что же дальше? Если верить честности Антона и результатам теста, то интеллект у юноши значительно выше среднего. А учится плохо. И любимых предметов нет. В чем же дело?
Традиционно интересуюсь:
— Как в семье?
— Все нормально, — не отводя взгляда, отвечает мама. — Как у всех. Люди мы уже немолодые, особых страстей нет, но и конфликтов тоже нет. Мама моя, пока была жива, с мужем моим потихоньку воевала, а теперь и этого нет. Муж-то ее недолюбливал, понятно, а тут как-то раз сказал: «Знаешь, вот бы уж не подумал, а мне Зинаиды Павловны не хватает. Ну, думаю, поворчала бы, что ли, кран бы починить заставила. А то самому никак не собраться… Вроде перчика она у нас была, понимаешь? А без нее как-то пресно… Я не пью, ты не ругаешься, Антон тоже вроде не куролесит…»
Да уж, ворчливая бабушка вроде перчика… Конфликтами в семье ситуацию явно не объяснишь.
— Вспоминайте все подряд! — требую я. — Вот тогда, когда пошла на спад успеваемость, когда умерла бабушка, когда уехал единственный друг. Подробно, все, что приходит в голову, может, найдем, за что зацепиться…
Минут через пятнадцать вдруг среди мелочей всплывает вроде бы что-то существенное.
— … Рисовал он немного. Не то чтобы картины там или с натуры. Рисовал шариковой ручкой, так, что я там почти ничего и не понимала. Это было что-то вроде историй. Рыцари какие-то или роботы — я толком не помню. Но много их было — целые тетради. А потом, когда писать научился, рисовать почти бросил и стал их записывать. Ну, примитивно там все, фантастика какая-то или детективы, вроде комиксов. Называлось это «прики» — от «приключения».
— А потом? — серьезно насторожилась я.
— Ну, потом я это вроде бы запрещала. Потому что он садился уроки делать, а вместо этого доставал эту самую тетрадь и… Он тогда как раз хуже учиться стал. Я и говорила: сначала уроки сделай, а потом всеми этими глупостями занимайся… Да он и сам это как-то оставил, повзрослел, наверное…
— И сколько же всего времени Антон эти самые «прики» придумывал? Считая и рисование, и письмо?
— Ну, лет с шести, наверное, до одиннадцати, может, до двенадцати…
— Черт побери! — я с трудом удержалась от того, чтобы не сказать еще более сильно. — Вы жалуетесь на то, что у парня вообще отсутствуют интересы. И вы сами, своими руками загубили дело, которым он занимался 6–7 лет! 7 лет из 16! Почти половину жизни!
— Но какое же это дело! — растерянно возразила мама Антона. — Какие-то каракули, дурацкие герои, никаких способностей к рисованию или там к литературе у него явно не было. В школе по литературе всегда твердая тройка, с примесью двоек…
— Умолкните! — патетически воскликнула я (мне нужно было любой ценой всколыхнуть ее, тогда достанется и Антону). — Как, по-вашему, могут выглядеть литературные склонности в семь или в десять лет?! В виде гениальных творений, выходящих из-под пера младшеклассника?! Мне смешно! А потом… потом он уже был сам уверен в том, что все это дурь и мальчишество. А это было вовсе не мальчишество, это была часть его жизни, его способ приспособления, обретения смысла. Вы отняли у него «блистающий мир», свернули в трубочку «алые паруса», а современная молодежная культура ему скучна. Он ее презирает. Поэтому он и читает фантастику и исторические романы, поэтому у него и нет друзей или тусовки. Вы знаете, о чем он шушукался в беседке со своим приятелем? Осмелюсь предположить — потом уточните у Антона, он наверняка помнит. Так вот, он рассказывал приятелю свои «прики», и тот слушал развесив уши. А потом приятель уехал, а к другим Антон уже не решался подойти со столь «никчемной» продукцией…