– Глуп тот, кто забрался к нам, – ответил хозяин; себя он считал человеком очень мудрым.
– Конечно, забираться к вам было глупо, но и быть обокраденным тоже не очень умно.
– Люди вроде Татара-сана, у которых нечего украсть, наверное, самые умные, – сказала хозяйка, приняв на этот раз сторону мужа.
– Но самый глупый – кот. И нет ему оправдания. Мышей не ловит, а когда приходит вор, делает вид, что ничего не замечает… Сэнсэй, вы мне его не отдадите? Вам он все равно никакой пользы не приносит.
– Можно и отдать, а зачем он тебе?
– Сварю и съем.
Услыхав эти ужасные слова, хозяин изобразил на лице неприятную усмешку человека, страдающего несварением желудка, но ничего определенного не сказал; поэтому Татара-кун тоже не стал настаивать на том, чтобы съесть меня. Таким образом, я неожиданно был спасен.
Хозяин переменил тему разговора.
– Оставь кота в покое. Этот вор украл всю одежду, и теперь я вынужден мерзнуть.
Вид у хозяина был очень подавленный. Должно быть, он действительно замерз. Если до вчерашнего дня он носил два кимоно на вате, одно поверх другого, то сегодня на нем была лишь рубашка с коротким рукавом, да тонкое авасэ[99]; к тому же он вынужден был все время сидеть дома и даже не выходил на прогулку, отчего вся кровь, которой у него было и так недостаточно, прилила к желудку и совсем не доходила до конечностей.
– Сэнсэй, паршиво быть учителем. Украли немного вещей, и уже приходится туго… может быть, вы теперь передумаете и станете коммерсантом?
– Сэнсэй ненавидит коммерсантов, не говорите ему о них, – последовала реплика со стороны хозяйки. Ей-то, конечно, хотелось, чтобы муж стал коммерсантом.
– Сколько лет тому назад сэнсэй окончил университет?
– В этом году, наверное, восемь исполнится, – ответила хозяйка и взглянула на мужа. Тот не произнес ни «да» ни «нет».
– Уже целых восемь лет, а жалованье все то же. Сколько ни старайся, никто тебя не похвалит. «И сидит добрый молодец в полном одиночестве», – нараспев продекламировал Татара-кун для хозяйки строчку из стихотворения, выученного им еще в школе. Хозяйка не поняла смысла этих стихов, а поэтому промолчала.
– Я, конечно, ненавижу учителей, но коммерсантов ненавижу еще больше, – сказал хозяин и погрузился в раздумье, решая про себя, кого же он все-таки любит.
– Сэнсэй всех ненавидит, а поэтому…
– Единственный, кого вы любите, ваша жена? – с серьезным видом спросил Татара-кун. Последовал предельно ясный ответ:
– Терпеть не могу.
Хозяйка отвела глаза в сторону и обиженно поджала губы, но тут же взметнула на мужа гневный взгляд и сказала с явным намерением осадить его:
– Вы, наверное, даже жизнь ненавидите.
– Согласен, не особенно ее люблю, – ответил хозяин неожиданно беспечным тоном.
Вот и попробуй справься с ним.
– Сэнсэй, вам надо побольше гулять, а то совсем здоровье испортите… И становитесь-ка вы коммерсантом, чтобы зарабатывать деньги, особого труда не требуется.
– То-то ты так много заработал.
– Но я поступил в компанию лишь в прошлом году. И все-таки у меня сбережений больше, чем у вас.
– Сколько же вы накопили? – сразу оживилась хозяйка.
– Уже пятьдесят иен.
– А какое у вас жалованье? – не отступала хозяйка.
– Тридцать иен. Пять из них компания каждый месяц оставляет себе на хранение, но я в любое время могу взять их обратно… Хозяюшка, купите на свои карманные деньги несколько акций столичной окружной дороги. Через три-четыре месяца у вас будет вдвое больше денег. Лишь бы было с чего начать, а там они быстро пойдут в рост.
– Были бы у нас такие деньги, нас бы и вор не испугал.
– Поэтому коммерсантом быть лучше всего. Жаль, что сэнсэй тоже не стал юристом. А то служил бы сейчас в компании или в банке, зарабатывал в месяц триста– четыреста иен… Сэнсэй, вы знаете Судзуки Тодзюро, инженера-технолога?
– Да, он вчера был у меня.
– Вот как! Недавно мы с ним встретились на одном банкете и разговорились о вас. Неужели, говорит, ты был сёсэем у Кусями-куна? Я тоже когда-то ел с Кусями-куном из одного котла, мы тогда жили при храме Коисикава. Пойдешь к нему, передавай привет, я тоже на днях забегу.
– Говорят, он недавно перебрался в Токио.
– Да. Раньше он работал на шахтах на Кюсю, а теперь его перевели в Токио. Прекрасный человек. Даже с такими, как я, словно с друзьями разговаривает… Сэнсэй, как вы думаете, сколько он получает?
– А мне-то что.
– Двести пятьдесят иен в месяц, а в конце года, на праздник Бон[100], ему выплачивают дивиденды, и худо-бедно в среднем иен четыреста– пятьсот получается. В то время, когда он огребает такие деньжищи, сэнсэй, знаток английского языка, должен десять лет носить одну и ту же лисью шубу. Ерунда получается.
– И впрямь ерунда.
Даже такой человек, как хозяин, жизненный принцип которого – стоять выше всего, смотрит на деньги так же, как все другие. Нет, наверное, он жаждет денег больше, чем кто-либо, поскольку очень нуждается в них. Татара-кун достаточно красноречиво расписал те выгоды, которые сулит положение коммерсанта, и продолжать разговор на эту тему было бесполезно. Поэтому он обратился к хозяйке с таким вопросом:
– Хозяюшка, у вас бывает человек по имени Мидзусима Кангэцу?
– Да, и довольно часто.
– Что он собой представляет?
– Говорят, страшно способный.
– Красавец?
– Хо-хо-хо, примерно такой же, как и Татара-сан.
– Вот как. Неужели такой, как я? – спросил Татара-кун, и, представьте, совершенно серьезно.
– Где ты слышал о Кангэцу? – вступил в разговор хозяин.
– Недавно один человек попросил меня узнать, что он собой представляет. Он действительно стоит того? – Еще не услыхав ничего о Кангэцу, Татара-кун уже считал себя выше его.
– Гораздо умнее тебя.
– Вон оно что. Умнее меня, значит, – сказал Татара-кун таким неопределенным тоном, что было невозможно понять – рассердился он или нет. Смирение было отличительной чертой Татара-куна.
– Он скоро станет доктором?
– Пишет диссертацию, говорят.
– И все-таки он дурак. Подумать только – докторскую диссертацию пишет, а я-то думал, он толковый малый.
– А вы по-прежнему необыкновенно самоуверенны, – смеясь, сказала хозяйка.
– Мне тот человек сказал: «Интересно, если Кангэцу станет доктором, женится он тогда на дочери кое-кого или нет?» – «Где вы еще видели такого дурака: хочет стать доктором для того, чтобы жениться. Гораздо лучше отдать ее за меня, чем за такого человека», – ответил я ему.
– Кому «ему»?
– Тому самому, который просил меня разузнать о Мидзусима.
– Не Судзуки ли?
– Э, нет. Ему я не могу сказать такого. Уж очень крупная он фигура.
– Татара-кун, однако, хвастунишка. Когда к нам приходит, – задирает нос, а перед такими, как Судзуки-кун, наверное, ниже травы, тише воды.
– А вы как думали? С ними рискованно держаться иначе.
Хозяин неожиданно пригласил Татара-куна прогуляться. Ему было холодно в одном авасэ, и он уже несколько минут прикидывал, не пройтись ли немного для того, чтобы согреться; результатом этих раздумий явилось выдвинутое им беспрецедентное предложение. Татара-кун, которому было решительно все равно что делать, разумеется не стал колебаться.
– Пойдемте, пойдемте. Куда, в Уэно? Или сходим поесть лепешек на улицу Имодзаку? Сэнсэй, вы когда-нибудь ели там лепешки? Хозяюшка, сходите разок, попробуйте. Такие нежные и дешевые к тому же. Сакэ там тоже подают.
Пока он, как всегда, без умолку тараторил, хозяин успел надеть шапку и выйти в переднюю.
Что делали хозяин и Татара-кун в парке Уэно, сколько порций лепешек съели они на Имодзаке – я не знаю, да и не испытывал потребности узнавать, к тому же я не чувствовал себя достаточно храбрым, чтобы устраивать слежку. Поэтому я значительно сокращу свое повествование и использую это время для отдыха. Все живое имеет право на отдых. Все обитатели нашей земли, на которых возложена обязанность жить, для того чтобы выполнить эту обязанность, должны иметь возможность отдыхать. Если бы бог сказал мне: «Ты родился для того, чтобы работать, а не для того, чтобы спать», – я бы возразил ему: «Вы совершенно правы, я родился для того, чтобы работать, я и прошу отдыха, чтобы работать». Ведь даже такие бесчувственные люди, как мой хозяин, которые, кажется, только для того и созданы, чтобы ворчать, иногда устраивают себе отдых в будничные дни. И само собой разумеется, что мне – хотя я всего-навсего простой кот – нужно отдыхать больше, чем хозяину, ибо я все чувствую очень остро и мои нервы круглые сутки напряжены до предела.
Вот только меня сильно огорчило, что Татара-кун ругал меня, говорил, что я не приношу никакой пользы и целыми днями только сплю. Нет ничего хуже жалких людишек, которые целиком находятся во власти предметов: они руководствуются исключительно своими чувствами и даже о других судят по внешнему виду. Если у тебя не засучены рукава и ты не обливаешься потом, – значит, по их мнению, ты не работаешь. Говорят, что йог по имени Дхарма так долго сидел в одной позе, что у него начали гнить ноги, но если бы даже в помещение, где он сидел, пробрался плющ и обвил голову этого святого человека, закрыв ему глаза и рот, он не двинулся бы с места. Он находился в состоянии, которое нельзя назвать ни сном, ни смертью. В голове у него все время шла напряженная работа, он был погружен в обдумывание оригинального утверждения о том, что сокровенные принципы дзэн всеобъемлющи и они в равной мере применимы ко всему святому и обыденному. Говорят, что конфуцианцы тоже прибегают к так называемому неподвижному сидению. Но не думайте, что они подражают безногому калеке, который целые дни сидит сложа руки дома и никуда не выходит. Их мысль работает в это время гораздо интенсивнее, чем у обыкновенных людей. Внешне же это зрелище – воплощение спокойствия и величия, а поэтому непосвященные люди во всем мире смотрят на этих столпов мудрости как на самых обыкновенных людей, впавших в летаргический сон или обморок, и начинают возводить на них поклеп: «Дармоеды! Бездельники!» От рождения все профаны страдают дефектом зрения, который заключается в том, что они видят только форму вещей, но не видят их сущности… люди, подобные Татара Сампэй-куну, из тех, кто не видит содержания, а видит только форму, поэтому этот Сампэ