– Мэйтэй-кун, ты играешь грубо. Кто же так ходит? Это не по правилам.
– У монахов-йогов, возможно, такого правила и нет, но у монаха Хонъин оно есть. И с этим ничего не поделаешь.
– Так я сейчас твою пешку убью, только и всего.
– Вассал не боится даже смерти, не говоря уже о затрещинах. Пойдем так.
– Вот так? Ладно. «С юга дует легкий ветер, но в палатах нет прохлады». Вот так будет безопаснее.
– Ага… Смотри, вот не думал, что ты способен на такой ход! А мы пойдем так. Что ты будешь делать, интересно?
– Да уж что-нибудь сделаю. Что-нибудь… «Леденеет меч под небом». Ну что с тобой возиться, получай!
– Постой, постой, что ты делаешь?! Ведь это же всему конец! Что за шутки? Погоди немного!
– Я же тебе говорил, что так ходить нельзя.
– Прошу простить мне этот ход. Возьми назад эту белую.
– Что? И эту обратно?
– А заодно и ту, что рядом.
– Ну, это уже наглость.
– Do you see the boy?[148] И это при нашей нежной дружбе? Не говори мне таких вещей, я не перенесу. Забери эти пешки. Речь идет о жизни и смерти. Погоди хоть немного, сейчас у меня на арене появится главный актер, а ты все хочешь загубить!
– Это меня не касается.
– Пусть, пусть не касается. Только ты ходы верни.
– Ты уже шесть раз просил вернуть ходы.
– Ох и память же у тебя. Видишь ли, на этот раз я прошу тебя взять назад целых два хода. Говорю тебе, забери эти пешки. Не надо так упрямиться. Посиди немного в позе созерцания, и тебе станет легче.
– Но если я так сделаю, я проиграю.
– Да ведь тебе с самого начала было все равно, выиграешь ты или проиграешь.
– Мне все равно, я могу и проиграть. Но я не хочу, чтобы ты выиграл.
– Вот так прозревший! Ты все такой же – «Весенний ветер прорезает молнию».
– Не ветер молнию, а молния ветер. Все перепутал.
– Ха-ха-ха-ха… Оно и в перевернутом виде хорошо. А ты молодцом, еще держишься. Ну, ладно уж, оставь все как есть.
– Смерть и рождение – не в нашей власти. А беда приходит нежданной.
– Аминь! – И Мэйтэй-сэнсэй опустил камешек на первое попавшееся место.
Пока Мэйтэй-кун и Докусэн-кун сражались не на жизнь, а на смерть в го, у входа в гостиную сидели рядышком Кангэцу-кун и Тофу-кун, а возле них – хозяин с кислым выражением лица. На циновке перед Кангэцу-куном лежали три ломтя сушеного бонита.
Ломти бонита появились из-за пазухи Кангэцу-куна. Они еще хранили тепло человеческого тела. Хозяин и Тофу-кун озадаченно глядели на них. Кангэцу-кун сказал:
– Четыре дня назад я вернулся из поездки на родину, но у меня были разные дела, и я не мог навестить вас сразу же по приезде.
– С этим нечего было спешить, – заявил хозяин, как всегда не очень приветливо.
– Конечно, можно было и не спешить. Но мне хотелось скорее передать вам вот эти гостинцы.
– Это ведь бониты?
– Да, ими славится моя родина.
– Может быть, твоя родина и славится ими, но их сколько угодно в Токио. – Хозяин взял самый большой ломоть и поднес к носу.
– По запаху качество бонита определить нельзя, – заметил Кангэцу-кун.
– Наверное, они славятся у вас величиной…
– А вы попробуйте на вкус.
– Это само собой, но вот здесь я вижу что-то странное, эта сторона как будто примята.
– Вот потому-то я и хотел принести их вам поскорее.
– Почему?
– Как почему? Ведь это же мыши отъели.
– Ну, тогда уволь. Еще съешь и чумой заболеешь…
– Да нет, не беспокойтесь! Это ничего, когда объедено так немного.
– Где это мыши объели?
– На корабле.
– Как на корабле? Почему?
– Мне некуда было их девать, и я положил их вместе со своей скрипкой. И в тот же вечер мыши их объели. Да не только бониты, они и скрипку приняли за бонит и тоже погрызли.
– Что за дуры эти мыши. Они, пока жили на корабле, видно, совсем перестали понимать что к чему. – Хозяин опять уставился на ломти бонита.
– Ну, мыши, наверное, везде дуры, где бы они ни жили. Я боялся, что и в пансионе мыши пронюхают о том, что у меня есть бониты, а потому на ночь прятал их себе под спину.
– Это, знаешь ли, немного нечистоплотно.
– Вот я и прошу перед употреблением в пищу слегка их помыть.
– Слегка помыть – от этого они чище не станут.
– Тогда, я думаю, можно почистить их пеплом.
– Скрипку ты тоже с собой в постель брал?
– Скрипка слишком велика, чтобы класть ее с собой, но…
– Что, что? – громогласно вопросил Мэйтэй, отрываясь от игры. – Ты спал в обнимку со скрипкой? Вот это я понимаю, вот это утонченность! «Весна идет, и прижимаешь к сердцу хотя бы биву». Даже стихи такие есть. Но так было в древности. А гении нашего нового времени, разумеется, должны превзойти древних и будут спать не с бивой, а со скрипкой. «В долгие ночи ласкает меня рядом лежащая скрипка». Тофу-кун, можно так сказать новыми стихами?
Тофу-кун очень серьезно отозвался:
– Новые стихи – это вам не хайку. На ходу их не сочинишь. Зато когда они готовы, в них так и чувствуется свежий, живой дух.
– Ах, вот как? А я-то думал, что духов вызывают с помощью возжигания курений! К новым стихам их, значит, тоже приспособили? – Мэйтэй уже забыл об игре.
– Не болтай, а то опять проиграешь! – сказал хозяин.
Но Мэйтэй и бровью не повел.
– Какой может быть разговор о проигрыше, когда противник уже не может пошевелиться, как осьминог в сетях. Вот я со скуки и вмешался в ваш разговор.
Докусэн-кун сказал раздраженно:
– Ход твой. Я тебя жду, а не ты меня!
– Да? Ты разве уже пошел?
– Давно пошел.
– Куда?
– Вот сюда.
– Ага. «И, пешку поставив, он проиграл». В таком случае мы… мы… мы… Ого, уже вечер наступает! Что-то я не вижу хорошего хода. Ладно, так и быть. Ходи еще раз.
– Да кто же так играет?
– Ну, раз никто так не играет, пойду… Так. Вот сюда походим, в этот уголочек… Кангэцу-кун, мыши были так непочтительны к твоей скрипке только потому, что она у тебя дешевая. Тебе следует купить подороже. Хочешь, я выпишу тебе старинную, этак трехсотлетнюю, из Италии?
– Пожалуйста, очень прошу вас. А заодно уж и заплатите.
– Да на что может годиться такое старье? – сердито проговорил хозяин.
– Ты приравниваешь старье человеческое к старым скрипкам? Если даже человеческое старье гонится высоко, как, например, Канэда, то о скрипках и говорить не приходится. Скрипка чем старее, тем лучше. Ну, Докусэн-кун, ходи скорее, прошу тебя.
– Невозможно играть с таким суматошным типом, как ты. Даже подумать не даешь. Ну, делать нечего, пойдем сюда.
– Ох, пошел все-таки сюда! Какая жалость… Я не думал, что ты сюда пойдешь. Специально тебя отвлекал. Не помогло.
– В этом нет ничего удивительного. Если б ты хоть играл, а то только жульничаешь…
– В этом как раз и заключается способ монаха Хонъин, Канэда и всех современных джентльменов. Эй, Кусями-сэнсэй! Разве не видно сразу, что Докусэн-кун в Камакура объелся тухлых маринадов? Ничем его не пронять. Достоин большого уважения. В го играет скверно, однако держится спокойно.
– А ты бы брал с него пример, – отвечает хозяин, не оборачиваясь. Мэйтэй показывает ему в спину громадный красный язык. А Докусэн-кун, ни на что не обращая внимания, опять торопит партнера:
– Твой ход!
Тофу-кун спросил Кангэцу-куна:
– Ты давно начал заниматься игрой на скрипке? Я вот тоже хочу заняться. Говорят, это очень трудно.
– В общем, играть может научиться всякий.
– Ведь это тоже искусство, – с надеждой в голосе сказал Тофу-кун. – У кого есть способности к стихам, тот и музыку освоит быстро, как ты думаешь?
– Попробуй. Мне кажется, у тебя получится.
– Ты когда начал?
– Еще в колледже… Сэнсэй, я вам не рассказывал, как я начал заниматься музыкой?
– Нет, не рассказывал.
– Вероятно, в колледже был преподаватель, игравший на скрипке? – предположил Тофу-кун.
– Ну что ты, какой там преподаватель. Я самоучка.
– Ты просто гений.
– Ну, самоучка – это не обязательно гений, – обиженно сказал Кангэцу-кун. Кажется, один только Кангэцу-кун способен обижаться, когда его называют гением.
– Хорошо, пусть будет так. Расскажи, пожалуйста, как ты научился играть. Мне тоже хочется научиться.
– Могу рассказать. Рассказывать, сэнсэй?
– Ну, рассказывай.
– Теперь часто можно увидеть на улицах молодых людей со скрипками в футлярах. Но в мое время в колледже не было ни одного человека, который бы занимался европейской музыкой. Тем более в нашем провинциальном колледже, где было все так скромно, что мы не имели даже нормальной обуви…
– Ого, – сказал Мэйтэй, – там рассказывают что-то интересное. Давай кончать, Докусэн-кун. Будет с нас.
– Но мы же еще не закончили. Есть еще свободные клетки.
– А ну их. Дарю их тебе.
– Мало ли что ты даришь. Я не могу их так просто взять.
– Ты такой аккуратный, что совсем не похож на йога. Ну ладно, будь по-твоему, давай заканчивать… Что это ты такое интересное рассказываешь, Кангэцу-кун? Это про колледж, где ученики ходили на занятия босиком?
– Да нет, ничего подобного.
– Да, да, я слышал еще, что у учеников там страшно огрубели пятки. Это оттого, что они босиком занимались военной подготовкой.
– Ну вот еще. Кто это вам говорил такие вещи?
– Какая разница – кто? Говорили, и всё. И еще говорили, что там ученики подвешивают к поясу комок риса, который съедают в школе на завтрак. Вернее, не съедают, а пожирают. В середине комка спрятана маринованная слива. Так вот, чтобы добраться до этой сливы, они с быстротой молнии пожирают несоленый рис. Очень энергичные молодцы, правда? Такие должны прийтись тебе по вкусу, Докусэн-кун.
– Отличные нравы. Скромные и здоровые.
– Есть нечто еще более отличное. Один мой друг служит в тех краях. Однажды он решил купить пепельницу знаменитого резчика с его, резчика, факсимиле. И что же? Сколько он ни искал, оказалось, что там нет не только п