Моя мать — мать Йоланды — не знала собственную дочь, которую вышвырнула как некондиционный товар в сельскую глушь. За это спасибо. И, судя по всему, здесь нет никого, кто мог бы заинтересоваться странностями в ранее абсолютно адекватном поведении Йоланды. Столько лет я наблюдала, как подсудимые корчат из себя душевнобольных, что должна была чему-нибудь научиться. У меня преимущество — здесь точно не умеют диагностировать заболевания психики так, как там, где я жила раньше.
Но я не успела выработать стратегию поведения, поняла только, что мой истерический смех вызвал тогда правильную, нужную мне реакцию у матери Йоланды. Пусть даже я получу еще несколько оплеух, если такова цена двадцати лет жизни. Рискну, понадеявшись на то, что в худшем случае меня отправят на церковное покаяние, потому что, если судить по истории, сумасшедшие дома должны появиться намного позже.
Я услышала в коридоре шаги, приглушенные голоса, а потом отворилась дверь и на пороге возникла графиня. За ее спиной маячили двое мужчин, и я насторожилась.
— Пошла вон, — коротко бросила мать Йоланды служанке, и та подчинилась, успев бросить на меня озабоченный взгляд. — Осмотрите ее, — обратилась она теперь уже к одному из мужчин — высокому, похожему на половинку ободранного козла, и тот с готовностью затряс головой.
Бородка у мужика тоже была козлиной. В коридоре появился третий мужик, по виду сущий бандит, но лишь по виду. Кому как не мне было знать, что самые большие сроки получают те люди, на которых никто никогда бы и не подумал, и что бежать без оглядки стоит от незнакомца, которому хочется отдать все, что у тебя есть — и руку, и сердце, и банковский счет, а бывает, что крайне добропорядочный, уважаемый, обласканный академиями разных стран гражданин интересуется не счетами, а именно что руками. И прячет их в двух шагах от районного управления внутренних дел в темной воде закованной в камень речки.
Графиня закрыла дверь, и я осталась один на один с — докторами? Кого еще могли прислать для осмотра? Вероятно, это люди от короля, подумала я и спросила себя: а что будет, если они найдут меня немного не первой свежести?
Одеты доктора были — конечно! Здесь явно не в почете были яркие тона! — в темное. Короткие штаны до колен и что-то вроде стеганых курток, из-под которой у козлообразного выглядывал белый воротник. У других и того не было. хотя нет — было, но тоже темное. У них тут траур?
Я встретилась взглядом с козлообразным мужиком. Его помощник, совсем еще молодой парень, поставил на пол деревянный сундук наподобие тех, какими во времена моей юности обзаводились сантехники. Я не хотела даже гадать, какие там у них инструменты, но, пока доктор смотрел на меня, я демонстративно стащила с пальца один из перстней и показала ему.
Это было неплохое решение. Доктор стал странно задумчив. Должно быть, перстень немало стоил, и я поспешила закрепить впечатление.
— Я дам вам этот перстень, если вы скажете при дворе, что я уже недевственна, — заявила я, и доктор опешил так, что затряс бородой точь -в-точь как козел. Идеальное сходство.
— Ме-ме, — неуверенно начал он, и я даже глаза прикрыла, чтобы иллюзия была абсолютной. — Ме-ме... меня прислала ее сиятельство, ваше сиятельство, как вы себя чувствуете?
Я надела перстень обратно на палец.
— Ужасно, — призналась я. Отчего-то мне стало весело, хотя я и предположила, что это первый предвестник серьезного срыва. — Меня бросает то в жар, то в холод, иногда я не могу подняться с постели, сплю урывками, просыпаюсь и долго потом не могу заснуть, я не могу есть, не хочу пить, — вранье, я уже давно хочу пить, — меня раздражают звуки.
Этого мало, с досадой подумала я. Но, кажется, доктора и без того смутила моя откровенность.
— У вас. — проблеял он, но я решила, что ему рановато ставить диагноз.
— Я забываю, как прошел мой день. Я не помню людей, которых видела, и что я им говорила. Я роняю предметы, ночами я не чувствую рук. Меня бьет озноб, даже когда тепло, и если я все-таки сплю, то чувствую, что задыхаюсь. И меня пугают клоуны.
Клоуном, конечно, была сейчас я сама. И говорила, что приходило мне в голову, понимая, что это не болезни появились в последние времена, а наука сообразила их диагностировать как нечто, что подлежало лечению. Все неврологические заболевания я могла в этой эпохе исключить смело, но притвориться психованной дамочкой сходу мне мешало именно правдоподобие. Я же не бухгалтер Берлага, в конце -то концов.
Доктор важно покивал.
— Да-да-да, ее сиятельство так и сказала. Приступайте, господин Бак.
Грозного вида мужик согласно кивнул и повернулся сперва к помощнику, а я задумалась: этот паренек медик или его подручный? Чей это кофр, или как его верно назвать? Паренек принялся доставать из кофра подозрительной чистоты инструменты, и меня пугал не столько их вид, сколько то, что со мной собираются делать.
Не зарезать, это понятно, но — обречь на заражение крови, похоже на то.
— Поднимите рукав, ваше сиятельство, — пророкотал господин Бак, и я вцепилась в подлокотники кресла.
Кровопускание и клизма — такой же символ медицины, как в мое время — чаша, змея и красный крест. И клистир я бы выбрала с большей охотой, потому что меньше всего я хочу умереть не то чтобы рано, но очень мучительно.
Я подумала про Джорджа Вашингтона — того самого. Светило политики скончалось от рвения докторов, лишившись за пару суток половины всей крови. Я опять вспомнила про комаров и тайгу и позволила себе нервно хохотнуть.
Помогло, но не полностью. Доктор уставился на меня с изумлением, но паренек все так же бесстрастно выкладывал прямо на стол инструменты моей предстоящей пытки. Я же снова сняла кольцо, протянула его теперь уже господину Баку.
— Нет-нет, ваше сиятельство, за услуги цирюльника ее сиятельство уже расплатилась.
Я плачу тебе, чтобы ты не резал меня, идиот!
Инструменты, похожие на щипцы, опасную бритву и металлические емкости, конечно, ополоснули. Но этого было мало даже с учетом того, что их — маловероятно! — могли протереть спиртом. Я не могла вспомнить, как именно пускали несчастным кровь, но подозревала, что резали вену, и как после этого не истечь кровью совсем?
Сохранила ли история имена и количество жертв коновальского произвола? У меня под рукой больше нет «Гугла», и мне этого уже не узнать.
— Возьмите это, — приказала я сквозь зубы и бросила перстень цирюльнику, что примечательно, тот ловко поймал трофей, — и уберите от меня все это! — я ткнула пальцем в сторону стола. — Я буду кричать и скажу, что вы втроем воспользовались положением и хотели подвергнуть меня бесчестью. Мало того, что я графиня, я еще и должна завтра предстать на отборе перед самим королем.
В моем плачевном положении были плюсы, и я не могла их не использовать. Шантаж? Всего-то словами, и на войне хороши все средства, а я в самом прямом смысле сейчас сражалась за свою жизнь.
Мысль, что меня начнут кромсать грязными, нестерильными ножами, приводила меня в ужас. И вот теперь я начала чувствовать панику, смешанную с омерзением.
— Вы еще не передумали стать врачом, Дамиан? — спросил доктор у паренька. — Что же, тогда вот вам явный пример кипения крови. Она будет сопротивляться, держите ее.
Глава пятая
Знаете, господа, я готова бороться за свою жизнь до последней капли крови. Отличный вышел каламбур, почти пророчество. Какого черта в этой проклятой комнате нет ничего, чем я могла бы проломить своим мучителям пустые головы? Подсвечник?
Он стоял слишком далеко, а я допустила одну ошибку. Я вскочила, намереваясь в два прыжка добраться до орудия своего спасения, но забыла о хромой ноге.
И она подвела меня, подвернулась, я взмахнула руками, теряя равновесие, и оказалась прямо в железной хватке цирюльника Бака. Я дернулась, взвыла, лягнула здоровой ногой подоспевшего ко мне Дамиана, достала, и он болезненно вскрикнул: обута я была в тряпку, но попала точно под коленную чашечку. Да, как и многие коллеги, я не пренебрегала тренировками по элементарной самообороне еще с тех пор, как работала в прокуратуре. Не то чтобы хоть раз появился повод тогда, зато сейчас пригодилось.
— Я же заплатила тебе, свиной сын, — прошипела я, расслабляясь и рассчитывая, что это даст мне фору. — Заплачу еще, если ты оставишь меня в покое.
— Придется тебе, Дамиан, — не обращая на меня никакого внимания, предупредил парнишку цирюльник. — Ты уже пускал кровь госпоже Урфике, знаешь, как это делать. А я буду ее держать.
— Тронешь меня, я тебя ночью найду и кишки знаешь на что намотаю? — пригрозила я, но больше уже от отчаяния. Ничего, кроме фраз моих бывших клиентов, на ум мне не приходило, но местных целителей угрозы российских уркаганов почему -то не испугали. Что он сказал? Дурная кровь? Кипящая кровь?
Дамиан со скальпелем в руке стоял теперь вне пределов моей досягаемости, и я даже на расстоянии нескольких метров видела отвратительные потеки на тусклом металле. Конечно, они меня не зарежут, люди они опытные, но все дело в том, чем мне это аукнется. Если никто не счел преступлением то, что лекари сотворили с Джорджем Вашингтоном — хотя казалось бы, в мои-то откровенные времена, когда на публику выносили все, что только могли, а не было, что вынести, так придумывали, — так и во времена «Гугла» всезнающего не требовали эксгумации, не писали разоблачительных статей...
Кого будет заботить моя судьба?..
Вопреки моему ожиданию, цирюльник не ослабил хватку. Скорее всего, он был научен многолетним горьким опытом и оплеухами, поэтому я поступила иначе: коротко вскрикнула и обмякла в его руках.
Хитростями подследственных со мной охотно делились и коллеги по прокуратуре, и обычные опера — еще тогда, когда я была следователем. Будучи судьей, я узнала намного больше из материалов дел, из показаний, заключений экспертов и видеозаписей. Я думала, что когду-нибудь выйду на пенсию и буду писать детективы — не то чтобы это было мечтой, так, не самыми честолюбивыми планами,