смеётся) – на собачьей упряжке! Там по Елене много вариантов было: можно было переехать отсюда, я всю жизнь мечтала в Хабаровск уехать, а как Елена появилась – вроде понятно стало, как это можно сделать, но поняла, что не хочу на самом деле. Тут всё родное. Вроде и скучно здесь, все друг друга знают – на одном конце села сказали, на другом услышали. А сейчас понимаю: здесь мой дом, и нигде мне лучше не будет. Я вообще не знала сначала, зачем мне Елена, а потом вот языками занялась… Выучила, втянулась как-то в это дело. Все языки выучила. Сколько их? Больше семи тысяч (смеётся). Ну, мне нравится. Да, все семь тысяч за год и выучила. Должно же быть у человека какое-то хобби. Я с Еленой поработала – и понятно стало, что есть у меня эта склонность, к языкам. Нравится мне говорить на языках разных и понимать их. Говорить не с кем, конечно. С Еленой и говорим на всех этих языках, а с кем ещё. Теперь новые языки создавать будем, вымышленные языки, создавать грамматику, фонетику, письменность. Мы уже создали несколько. Мне теперь пишут, знаете, те, кто фильмы снимает, всякую фантастику, или игры компьютерные делает, им там нужны такие языки. Сейчас сериал один новый делают, там язык будет, который я создала. Я вообще-то уже и денег заработала, недавно контракт подписала для сериала этого, и новые предложения каждый день сыплются… Могу уже и не работать в детском саду, но привыкла к нему, хочу жить как жила, не хочу ничего менять. А вечером языками занимаюсь… Это, в принципе, ни для чего, просто красиво, понимаете? Просто красиво…» Волны бьют о берег, налетают порывы ветра, и Ирина Петровна, повернувшись лицом к морю, начинает говорить. Она говорит на языке квама и на баскском языке, переходит на фризский, затем на один из диалектов языка мяо, затем на фарерский, на сарси, на ток-писин, на мёртвый готский язык, на язык шона, на язык чамикуро, на котором кроме неё говорит всего лишь восемь человек на сегодняшний день. Что она говорит – непонятно, только одно и то же слово время от времени повторяется на всех этих и других языках: Bizi Luzea Elena, Glory oan Elena, Elena yog incmparable, Elena mi laikim yu tru, Elena Divinenna…
6
Пер Андерс – шведский врач-психиатр. Он уже немолод, у него высокий лоб, острые черты лица, седые волосы зачёсаны назад. Он стоит в своём кабинете в клинике в расстёгнутом белом халате, с галстуком на шее, и выглядит точно как тот психиатр из фильма «Ты, живущий» Роя Андерссона. И говорит он практически то же самое: «Я психиатр, я работаю уже 27 лет, и до недавнего времени я был совершенно измотан. Год за годом ко мне приходят пациенты, недовольные своим существованием. Они хотят, чтобы им было весело, хотят, чтобы я им в этом помог. Надо сказать, что это порядком изматывает, уж поверьте, моя жизнь тоже не сахар. Люди слишком многого хотят – вот что я понял за все эти годы. Они хотят быть счастливыми, а сами эгоцентричны, эгоистичны и скупы. Буду откровенен. Они злые по большей части. Тратить своё время на то, чтобы сделать злого человека счастливым, – ведь это же просто бессмысленно, это невозможно, я бросил это дело. И я стал только выписывать таблетки, и чем сильнее, тем лучше. Вот так вот[3]. Так было до прошлого февраля. Пока у меня не появилась Елена. Елена – лучшее средство от профессионального выгорания. Теперь я снова чувствую в себе желание помочь всем этим людям. Я снова чувствую, что моя работа и моя жизнь не бессмысленны. Я чувствую себя полным сил и понимаю, что мне есть что дать другим. Я отменил все препараты своим пациентам и стал использовать в работе с ними только Елену. Я очень жду, когда Елена станет широко доступна, потому что результаты – потрясающие. Почти все мои пациенты выздоровели. От тревожного расстройства, от ОКР, от биполярного расстройства, от рекуррентной депрессии, от шизофрении, длившейся годами и десятилетиями. Вот что такое Елена. И они не просто выздоровели. Они изменились. Они стали добрыми, хорошими людьми, и они стали счастливыми. Теперь я понимаю, что они всегда хотели такими быть, просто не могли. Это не их вина, что они были злыми и эгоистичными, точно так же, как не было их вины в том, что они болели. Злость, эгоизм, жестокость, чёрствость – это только симптомы, а не причина страдания. Грех – это только симптом. Симптом болезни души, которую нужно вылечить. Грех – это форма безумия, безумие – это форма греха. Нет ни преступления, ни вины, ни свободы, ни выбора. Есть только Любовь и Истина и наша способность или неспособность в них жить. Есть только одна болезнь – наша неспособность жить в Истине, жить в Любви. Все лекарства, что существовали до сих пор, кому-то помогали, а кому-то нет. Вера, религия, духовные практики, эзотерика, искусство, литература, разные психотерапевтические техники, сама жизнь с её горькими уроками… Кто-то становился лучше, а кто-то хуже. Единицы становились святыми, а большинство оказывалось бессильно преодолеть свою собственную инерцию и ограничения. Елена, в отличие от всех остальных лекарств, действует быстро и эффективно. Я сказал, что почти все мои пациенты вылечились… кроме двоих. Двое не вылечились. Но им и не стоило лечиться. Их нельзя было вылечить. Понимаете, бывают такие ситуации, когда ложная надежда – это хуже, чем честное принятие конца. И самое главное – определить, почувствовать эту грань, когда надо продолжать лечиться, а когда надо сказать “стоп”. Человек всегда может ошибиться, сказать “стоп” раньше времени, потерять свой шанс, не поверить в то, что всё ещё можно исправить. Поэтому людям, в ситуации нашего неполного знания, лучше всегда бороться до конца, даже, казалось бы, в безнадёжных ситуациях, потому что – ну а вдруг? Человек не имеет права принимать это решение, когда сказать “стоп”. Другое дело – Елена. Эти два моих пациента были совершенно физически здоровы, один из них был гомосексуальным священником с многочисленными суицидальными попытками, другой – серийным убийцей. Только Елена способна определить, кого можно вылечить, а кого нет. Определить, для кого продолжение жизни – будет только мучением, того, кто уже никогда не сможет жить в Истине и Любви. Ни одна комиссия врачей и психологов, ни один социальный комитет не могут сделать этого, потому что они не знают всего и не видят всех возможных вариантов будущего. А Елена знает всё, она не может ошибаться. В этом году парламент нашей страны, как и в подавляющем большинстве европейских стран, официально принял и установил на законодательном уровне право каждого неизлечимого больного на смерть. Притом речь не только о пассивной эвтаназии, как было раньше в Швеции… Так что выздоровели все мои пациенты, кроме этих двоих… Но в конечном итоге Елена и им принесла благо», – Пер Андерс улыбается и показывает большой палец.
7
Джон Каманзи – чернокожий водитель бетономешалки из Кигали, столицы Руанды. Рост Джона – около двух метров, ему тесновато в кабине бетономешалки, но он говорит, что очень любит свою работу. Он едет на бетономешалке по улицам города и рассказывает: «Мои родители были убиты в 1994 году, мне было пять лет. Ну, вы знаете, что здесь творилось… Как, не знаете? Вы действительно не знаете, что здесь творилось???» Джон озадачен. День очень солнечный, Джон едет по чистому и активно строящемуся городу. На улицах огромное количество дорогих автомобилей, всюду – фешенебельные бутики, торговые центры, парки. «Здесь всё было в руинах, – говорит Джон, – улицы были завалены трупами, холмы вокруг города дымились от непрекращающихся пожаров. Это всё построено за двадцать лет благодаря нашему президенту. Наш президент первое, что помнит, – горящий родной дом, звуки выстрелов, крики матери. Он вырос в лагерях беженцев в Уганде. Он серьёзный очень человек, наш президент. Его этой дурью не возьмёшь – “международное сообщество”, разнообразные “правозащитники”, все эти претензии на моральный авторитет из-за границы. Он говорит так: “Они приходят сюда, ничего не зная и ничего не понимая, но судят и критикуют вас, указывают, что вы должны делать”. Он тут всё построил, видите, да? У нас тут развитая страна, вот китайцы сплошные, смотрите. У нас тут колледжи, университеты, нищих ты видишь тут? Не видишь! И преступности нет практически». Бетономешалка едет по ухоженному Кигали, похожему на какой-то небольшой американский или израильский город. Аккуратные поребрики и новенькие светофоры, жители города идут по улицам и тупят в свои гаджеты. «Я живу в частном секторе на холме, – говорит Джон, – иногда хожу обедать в китайский ресторан. И у меня есть Елена. Мы с ней когда начали работать, я вообще не понимал, зачем мне это всё. Думал, я и так всё забыл, пережил как-то, что я в детстве видел. То, что с мамой моей сделали. И с другими женщинами. Там знаешь как было? Про Мурамби ничего не слышал? Там всех подряд убивали. Женщин-тутси массово насиловали, специально, планомерно, чтобы уничтожить народ тутси. Дети, родившиеся от насилия, должны были стать хуту, по праву отца-хуту, изнасиловавшего мать-тутси. Но в итоге всё равно поубивали всех подряд. На одном пятачке за два дня изнасиловали порядка тысячи женщин. И я это всё переварить не мог, с самого детства. Я женщин очень люблю. Я не понимаю, как так можно. Мне женщину если потрогать, поцеловать… – это счастье… Я маму помню смутно, помню какими-то пятнами любви, нежности, лица не помню, только памятью сердца её присутствие, как в мареве, во сне. Мы с Еленой всё говорили, и я понял, что больше всего на свете хочу что-то делать для женщин. Защищать их от насилия. Женщины бы никогда не устроили геноцид, не развязали войну. Может, это не так, конечно, есть и плохие женщины, злые, жестокие, но мне хочется так думать, что женщины бы такого никогда не сделали. И меня беспокоит очень вся эта тема про женщин, неравенство в правах, домашнее насилие. Кстати, по состоянию на 2018 год Руанда входила в пятёрку лучших стран по гендерному равенству в соответствии с Глобальным докладом о гендерном разрыве, представляешь? После этого проклятого геноцида правительство стремится обеспечить равные права для женщин и мужчин. У нас в плане прав большой прогресс. Честно говорю, не стоим на месте, идёт работа на эту тему. Но всё равно насилия ещё много. Я простой парень, водитель бетономешалки, но Елена подсказала мне, что́ я могу делать. Уже два года я хожу в качалку, тренируюсь, изучаю боевые искусства. Я стал очень сильный, я не шучу. Как супергерои, да, как супергерои, – Джон смеётся, – и, когда Джон Каманзи нужен девушке, когда девушку пытаются изнасиловать, убить, обидеть, Джон Каманзи тут как тут, приходит на помощь. С помощью Елены я вижу каждую ночь эти точки, где будет происходить насилие, вижу Кигали как город, на который наброшен узор множественных событий каждого дня и ночи, и я вижу, где вспыхивают сигнальные маячки насилия, на каких улицах, в каких домах, ночных клубах, Елена показывает мне все такие вещи, и Джон Каманзи спешит на помощь. Благодаря Елене Джон Каманзи стал супергероем, защитником женщин. И скоро ни одна сука не посмеет в Кигали обидеть женщину. А потом, наверное, в политику пойду, создадим специальные отряды оперативного реагирования, тоже будут Еленой пользоваться, будут всю страну видеть в разметке этой, где сигнальные маячки загораются в точках насилия, ну и сразу будут выезжать туда. Так, в принципе, все преступления остановить сможем. Елена для этого вещь незаменимая. Во всём мире так можно преступность остановить и гендерное насилие. Пока здесь, в Руанде, попробуем, а там, думаю, такая вещь крутая везде нужна будет, и просто в новом мире будем жить, справедливом. Насильники все, абьюзеры, преступники за