Чёрт, вот и допрыгался, доскакался… Снова старые раны. В феврале этого года пуля некстати прилетела, месяц провалялся в лазарете, а потом надо было воевать… Крым, опять же, брать. Теперь вот снова приступ… Чтобы уменьшить невыносимую боль от последнего ранения, которое не заживало более полугода, он и начал колоть себе обезболивающее – морфий, потом пристрастился к марафету… И вот теперь марафета нет, морфий кончился, сейчас и он кончится здесь…
– Милый, вот, я уже вернулась, я достала, сейчас, милый, сейчас укол сделаю…
В комнату влетела его Нина, его ангел-спаситель. Сейчас, сейчас будет лучше.
– Ниночка, ангел мой… – только и смог прошептать Слащёв.
После укола наступило облегчение. Яков лежал на спине и смаковал каждую минуту без боли. Как это хорошо – просто лежать и просто дышать.
– Яша, тебе бы вылечиться надо окончательно. Отлежаться. Ну куда ты мотаешься всё время? Из Крыма примчался в Екатеринослав, потом – в Харьков, потом – на позиции… Не бережёшь ты себя. Ну хоть бы на автомобиле поехал… – Нина сидела рядом и гладила Слащёва по голове.
– Нинок, не узнаю тебя. Ты прямо как мама моя, честное слово. Некогда отлёживаться, ты видишь, какая круговерть заворачивается? Где Юрьевский?
– Был в ставке у Деникина, но обещал тебя навестить. Он всё знает про…
Нина замолчала и красноречиво указала взглядом на шприц и ампулы. Слащёв недовольно поморщился.
– Ладно тебе. Делу это не мешает, наоборот – помогает мне держаться. Да и в голове наступает полная ясность. Вот разобьём красных – обещаю, сразу лягу в клинику. Чтобы до конца, чтобы вылечиться.
Нина вздохнула.
– Я всё понимаю, Яша. Но смотри, как бы тебя не затянуло. Ты порой себя просто не контролируешь. Ты бы нашему полковому врачу показался, милый. Может, какие порошки надо попить… Я схожу, узнаю, когда он тебя примет…
Нина пошла к двери. Слащёв не успел ответить – дверь открылась, и на пороге возник Саша Юрьевский. Он быстрым взглядом окинул комнату.
– Как дела, ваше высокопревосходительство? Снова старые раны? Мужайтесь, генерал, заграница нам поможет! Я дам вам парабеллум… Шучу-шучу, надеяться пока нам нужно только на себя. А главнокомандующий очень надеется на нас.
Саша стремительно ворвался в небольшую квартирку и, казалось, всю её заполнил собой. Он в волнении ходил туда-сюда по комнате и увлечённо говорил. Нина, постояв у двери немного и поняв, что нужно оставить мужчин, тихонько вышла за дверь.
– Ну что, Яков Александрович, Антон Иванович со мной согласился. Ну, конечно, и мнение Врангеля с Сидориным сыграло свою роль. А так все остались при своих козырях – Врангель с Эрдели идут на Астрахань, после взятия которой будут двигаться на восток на соединение с уральскими казаками. Донские казачки на Москву не очень охотно пошли бы, а вот своим братьям-казакам запросто захотят помочь. Сверхзадача – ликвидировать восточный выступ точно так же, как и на юго-западе. То есть если мы возьмём Киев, то левое крыло Южного фронта выравняется. Хорошо бы то же самое сделать и на юго-востоке.
– Александр, да не мельтеши ты по комнате, присядь… – Слащёв показал рукой на стул.
Саша снял, наконец, свою щёгольскую офицерскую фуражку и уселся на стул, заложив ногу на ногу. Он преобразился – новенькая офицерская форма сидела на нём как влитая. На ней были красные погоны прапорщика Дроздовского полка. Красной была и тулья его фуражки. А ещё на правой стороне груди у Александра серебрился новенький аксельбант.
– Ты теперь числишься адъютантом Деникина? – Слащёв кивнул на его форму.
– В том-то и дело, что только числюсь. Сами понимаете, Яков Александрович, кто меня будет нормально воспринимать как советника или штабного офицера? Да и чин прапорщика мне присвоили только потому, что у генерала не может быть адъютантом вольноопределяющийся или нижний чин.
Слащёв рассмеялся.
– Курица – не птица, прапорщик – не офицер! И хватит мне выкать, Сашка, тебе сколько уже стукнуло?
Саша смутился.
– Ну, в ноябре семнадцать будет.
– Ну, вот, мне тридцать четыре всего, то есть я на семнадцать лет тебя только старше.
Юрьевский улыбнулся:
– Ну, не скажу, что это много, и всё же разница ощутима. Хотя вы, Яков Александрович, выглядите довольно молодо.
Слащёв поморщился:
– Так, господин прапорщик, приказываю не выкать!
Саша вскочил и шутливо щёлкнул каблуками.
– Слушаюсь, господин генерал-майор.
– Вот так. Присаживайся и дальше рассказывай.
Саша снова присел на стул и продолжил рассказ:
– В общем, я к тебе, Яков Александрович, почему спешил. План военной кампании на лето Деникиным утверждён. Пока генерал Май-Маевский не возьмёт Киев, смысла идти на Москву нет никакого. Ну и с Кавказской армией дело не закончено – даже если возьмут в августе Астрахань, то там ещё до Гурьева месяц боёв как минимум. А то и больше. И растягивать фронт нам ну никак нельзя, вы понимаете…
Слащёв сердито посмотрел на Сашу. Тот сконфузился, сбился и тут же поправился:
– Прости, Яков Александрович, ты понимаешь. И что у Вооружённых Сил Юга России с личным составом сейчас огромные проблемы – тоже ведь понятно. Поэтому как раз вовремя и подоспел план действий нашей армии в тылу. Антоном Ивановичем Деникиным была утверждена «Записка о программных действиях Добровольческой армии», в которой провозглашается задача объединения всех областей России, а государства, возникшие на её территории, разделены на не признавшие Брестский мир, то есть союзники в борьбе с большевиками, и признавшие Брестский мир, то есть враги. Я к этому позже вернусь, когда будем говорить о Махно.
На освобождённых территориях пока что главной властью остаётся военная администрация – в городах её возглавляет градоначальник, а в сёлах и посёлках – начальник военной комендатуры. Пока, я думаю, этого достаточно. Чиновники городских управ тоже работают, но у них задачи по управлению предприятиями и городом. Важно, что разработана земельная реформа, в основу которой положено укрепление мелких и средних хозяйств за счёт казённых и помещичьих земель. Потому что, во-первых, нам не удалось полностью воспрепятствовать стихийному самозахвату помещичьих земель, а во-вторых, таким образом мы выбиваем из-под большевиков главный их аргумент: землю – крестьянам. Мы тоже даём землю крестьянам, и теперь они будут сражаться хоть с красными, хоть с самим чёртом за свою – да-да, уже за свою – землю.
Слащёв расхохотался:
– Ты, Сашка, явно в школе иезуитов учился, право слово! Эдак всё повернул! Я Антону Ивановичу то же самое говорил, только слов нужных не нашёл, чтобы его убедить! А ты вот нашёл! Поздравляю!
Саша улыбнулся:
– Никакого иезуитства, простой анализ и логика. Ведь ясно, что землю, которую крестьяне разобрали, они без боя не отдадут. А воевать на два фронта – с Красной армией и армией крестьян в тылу, – сам понимаешь… Да, вот ещё: для решения рабочего вопроса принято весьма прогрессивное рабочее законодательство с восьмичасовым рабочим днём и мерами по охране труда. Чтобы не допустить полного развала промышленного производства и недобросовестных действий собственников. Эти канальи пытаются использовать своё временное возвращение к власти на предприятиях как удобную возможность спасти своё имущество и перевести капиталы за границу, поэтому мы введём так называемый рабочий контроль. Хотели управлять заводами пролетарии – нате вам, управляйте. Хотели на себя работать – вперёд. Во-первых, рабочие убедятся, что власть теперь у них в руках, а во-вторых, поймут, что управлять заводом – это не семечки щёлкать. В любом случае против власти выступать они не будут. Некогда будет им бастовать и митинговать.
– А если всё же большевики начнут их агитировать? – Слащев прищурился.
– Начнут – получат. Потому что любые рабочие демонстрации и забастовки рассматриваются исключительно как политические. И, по законам военного времени, зачинщики будут расстреляны. Никаких там профсоюзов и прочих комитетов. Впрочем, думаю, до этого не дойдёт. Военные заказы будут, кроме того, вон союзнички присматриваются к нашим заводам – как бы чего себе оттяпать.
Слащёв ругнулся.
– Вот ведь суки, прости господи! Как стервятники слетелись на падаль. Только мы ещё не падаль, господа хорошие, мы вам ещё кузькину мать покажем, – он дёрнулся, ругнулся и застонал.
Саша встревоженно посмотрел на генерала:
– Что с тобой, Яков Александрович? Раны? Ты бы полечился…
Слащёв свирепо глянул в ответ:
– И ты туда же? Мне Нина вон тоже каждый день, как орёл Прометею, печень долбит – лечись, лечись… Когда мне лечиться? Ты вон ко мне ведь тоже не просто так приехал?
Саша потупился.
– Не буду скрывать, по твою душу явился. Антон Иванович посылает тебя со мной к Махно на переговоры. Тебя – поскольку ты с ним уже встречался, и не только в бою. Хотя это тоже важно – ты единственный, кто его в открытом сражении победил и наголову разбил. Силу Нестор Иванович уважает. И противника тоже уважает достойного. Ты был прав – нельзя Махно оставлять в нашем тылу. Иначе не только сорвётся наступление на Москву, но и вся летняя кампания коту под хвост. Да и вообще всё Белое движение…
Слащёв сел на постели.
– Когда ехать?
Саша махнул рукой.
– Лежи уже, генерал. Не ехать, а лететь. Полетим на аэроплане. Только сначала надо будет выяснить, куда именно. Генерал Шкуро послал своих казаков на разведку, по последним данным, Махно всё ещё сидит под Николаевом. Но я так думаю, что он будет решать вопрос с Григорьевым и отправится к нему в Херсон. Так что, как только получим данные разведки, так и полетим.
Слащёв нахмурился:
– А ты не думаешь, что Махно просто шлёпнет нас – и всё тут?
Саша улыбнулся:
– Не думаю. Есть у меня один козырь в рукаве, ваше высокопревосходительство…
Глава двадцать третья. «С нашим атаманом не приходится тужить…»
Совещание затянулось. Сначала всё шло по плану, Махно раздал всем задания и собирался перейти к последнему вопросу – что делать с Григорьевым, и тут на тебе! Такой вот сюрприз. Не, как этот хлопец уделал Щуся – любо-дорого было поглядеть, но потом оказалось, что циркач этот не только руками-ногами махать горазд. Язык у него работает тоже будь здоров! Но то, о чём рассказал ему этот странный гость, не укладывалось в голове атамана. Поэтому он сначала отослал всех своих командиров и решил переговорить с этим Сергеем Юрьевским самолично.